Длиной в неизвестность - Вокари Ли

Телефон Юры издал короткий гудок. Тору из вежливости не посмотрел на экран, лишь краем глаза заметив скованные движения его пальцев. Юра выругался, выключил телефон и откинулся на спинку скамейки. Он продолжал, как завороженный, смотреть вверх. Улицы стихли, празднующая толпа растеклась по домам. Тору посмотрел на время, стараясь занять себя и избавиться от нарастающего чувства неловкости. Двенадцать тридцать три. От боя курантов прошло всего полчаса — у них был час до того, как ещё более пьяные люди начнут выползать на улицу за фейерверками и продолжением веселья.

Юра молчал. Прошло ещё несколько минут, прежде чем Тору решился заговорить первым.

— Что-то случилось, — он не спрашивал. Вопросы были неуместны, когда человек, которому ты их задавал, выглядел так, как выглядел сейчас Юра.

— Нет, ничего, — сарказм был понятен даже малопонятливому Тору, — мама поздравила с праздником.

— Ой, — Тору дёрнулся, вспомнив, что недавно закрыл иконку уведомления, оставив её без внимания. Поздравить мать. Не забыть поздравить мать. Чуть позже.

— Ненавижу Новый год, — ответил Юра, резко поднявшись на ноги. — Чувствую себя сдохшим. Или уставшим, не знаю.

— Ты можешь мне рассказать, — напомнил Тору. Откровение Юры продолжалось — действительно волшебная ночь. Неужели он покажет ему настоящую печаль? «Печаль неудавшегося шута», — подумал Тору.

— Хочешь знать, что она написала или почему я ненавижу этот дурацкий праздник?

Вопрос поставил Тору в тупик. Он хотел знать всё, но был вынужден выбирать. Без права на ошибку и без сожалений.

— Почему ты ненавидишь, — ответил он.

— Мой отец умер тридцать первого декабря, — Юра отвёл взгляд, будто стараясь зацепиться за что-то, способное удержать его на поверхности и не позволить погрузиться в глубину мыслей, — шесть лет назад. После этого мать окончательно тронулась умом. У меня никогда не было «новогоднего чуда», потому что мы готовились к Рождеству. Вместо подарков и ёлки — распятие и молитвы. Вместо утренников и хороводов — храм, служба и причастие.

Тору слушал и сдерживал себя, чтобы не кривиться от отвращения. Юра говорил о детстве без обиды и сожаления, будто по-настоящему смирился с уже ушедшим.

— Я не то чтобы был совсем против, — добавил он, — мне нравилось в храме, да даже сейчас нравится. Там тоже было весело и хорошо — пока ты маленький, много не требуют и балуют, потому что «в тебе, дитя, дух Божий». Но на сверстников я, конечно, смотрел немного озлобленно. Потому что тоже хотел конфет, а не постного самодельного печенья без соли и сахара. Знаешь, как от него зубы потом болели? — каменное, что вспоминать страшно. Страшнее только чайная плёнка в пластиковых стаканчиках.

Тору не мог поверить в услышанное, а Юра смеялся, продолжая говорить о детстве. Он в самом деле больше всего жалел о невкусном печенье и относился к происходившему как к житейской мелочи?

— Ну вот, а потом отец, возвращаясь со смены, попал в пьяную драку. Он особо не пил, но пили другие — Новый год, всё такое. Ну не поделили что-то, ну ударили, ну толкнули, а он «чпок» о бордюр головой и всё. У меня в шампанском теперь такой «чпок» слышится. Открываешь, «чпок» — у всех праздник, а у меня — похороны и землистое лицо отца. Так себе удовольствие.

Юра неосознанно сжал в кулаке пустой стакан — пластик хрустнул, смявшись в невнятную гормошку. Тору захотелось сказать что-то ободряющее, но он вовремя понял, что любые слова будут излишни — Юра смотрел перед собой совершенно потерянным взглядом. И ведь старался что-то скрывать и казаться сильным! Что толку от независимости и смелости, когда в душе — саднящая незаживающая дыра, которую день за днём ковыряешь и ковыряешь, как ковыряешь вилкой желток глазуньи?

— После этого мать вообще улыбаться перед праздником запретила, — Юра бросил испорченный стаканчик в мусорку и немного ускорит шаг, — порола, если я музыку слушал или громко говорил. Молиться заставляла, по кладбищам таскала. Всё как у всех, в общем, — Юра улыбнулся и, уже оживившись, посмотрел на Тору. — Поэтому и ненавижу. Ассоциации так себе. А мать сейчас написала, чтобы я не забыл свечку поставить. Сказала, что приедет скоро.

— Тебе с ней очень тяжело? Прости, что спрашиваю такие очевидные вещи, но…

— Я поэтому и учился всегда хорошо. Чтобы отвлекаться, — добавил Юра. — Вообще не тяжело. Я всё понимаю.

— Мне жаль.

— Не жалей меня, — строго сказал Юра, — никогда не жалей. Я не прокажённый, чтобы меня жалеть.

— Ты сильный, — Тору сказал то, что Юра, наверное, хотел бы услышать.

Судя по довольной улыбке, он не ошибся.

— С Новым годом, — Юра спрятал телефон в карман куртки и хлопнул Тору по плечу. — И спасибо тебе.

Шаг семнадцатый. Отзвуки счастливых минут

Тору пришлось вернуться домой после новогодних каникул: мать Юры однозначно была бы против вынужденного соседства с иноверцем, поэтому о таком предложении никто не мог даже подумать.

Дом встретил Тору запахом горячих бутербродов и свежесваренного кофе, но тишина, от которой он успел отвыкнуть, вызвала ощутимый дискомфорт. Его не покидало чувство, что жизнь свернула не туда, когда привела его в эту квартиру. Казавшиеся родными стены больше не согревали и не дарили уют.

С кухни доносились звуки масляных брызг и шум воды — шорохи тапочек матери тревожно ложились на какофонию быта. В прихожей растеклась небольшая лужа — налипший на ботинки снег растаял, оставив за собой грязные следы. Тору повесил куртку на крючок и бесшумно зашёл в комнату, надеясь не привлечь к себе внимание.

Мебель стояла на том же месте, но всё выглядело чуждым и отрешённым. Он готов был мириться с вынужденным положением, потому что иного выхода попросту не оставалось. Беззаботное и безтревожное время, проведённое у Юры, отпечаталось на памяти следом красочных мазков, сохранившихся на бумаге. Тору не забрал ни одну из своих картин. Матери Юры никогда не было дела до его личных вещей, поэтому там, в тумбе, им было безопаснее. Тору не хотел снова слышать о том, как безрассудно он тратит личное время и какой ерундой занимается вместо учёбы и общения с друзьями. Иногда мать становилась настолько озабочена дружбой, что, наверное, была бы не против принять компанию маргиналов, если бы они согласились поговорить с Тору хотя бы за деньги.

Она не знала про Киру и новую компанию, а о Юре слышала вскользь, каждый раз причитая о том, каким хорошим мальчиком он был и как было бы хорошо им и дальше дружить. Тору всегда отнекивался, говоря, что друзья ему не нужны и