Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти

— Как же мне нравится видеть тебя таким, — говорит она.

— Каким?

— Улыбающимся! — отвечает она, и я только сейчас осознаю, насколько счастлив быть с ней.

Я несу ее к воде, и Бекки даже не думает сопротивляться. Иду, пока вода не начинает доходить до талии. Океан обнимает нас. Тихо шепчет свою песнь. Сближает еще сильнее. Это возможно?

Аккуратно спускаю ее с рук. Вода захлестывает ее чуть выше груди. Я крепко держу ее за талию. Бекки встает на носочки и тянется ко мне, но я не поддаюсь на провокацию. Целую ее в лоб.

Мы просто стоим в воде обнявшись, пока моя девочка не начинает дрожать. Мне не хочется выходить. Я, она и океан. Я хочу срастись с ней, стать единым целым.

С плаваньем как-то не срослось. Я опять вспоминаю про довольно свежий шов, и тяну ее к берегу.

Мокрая майка красиво облепляет грудь. Как бы эти капельки удобно улеглись в ладонях.

— Сними майку.

Вместо того, чтоб повернуться спиной, Бекки стягивает футболку и остается передо мной почти голой. Я, стараясь не смотреть, укутываю ее рубашкой и обнимаю, чтоб согреть. Это так лицемерно не смотреть, когда ее обнаженная грудь — это нечто целомудренное.

Я жажду прикосновений. Не упускаю шанса коснуться ее. Каждый раз убеждаю себя, что это только ради ее блага. Согреть. Успокоить. Позаботиться. Я ищу прикосновений и боюсь их, потому что с каждым новым объятием, мне все сложнее разорвать швы, которыми так крепко сшиты.

Я менял повязки, кормил с ложечки, носил на руках до ванной комнаты и обратно, и мне нравилось быть с ней, чувствовать себя нужным. Незаменимым. Мы стали ближе, и теперь она требует от меня все больше ласки и внимания.

Ложится на пиджак и подминает его под себя.

— Расскажи что-нибудь, — просит тоном капризного ребенка.

— Что, например?

— Историю.

Я ложусь на песок рядом с ней. Меня сейчас ничего не сдерживает. Мои ужасные поступки не значат для нее ничего. Я, Бекки и пляж. А еще ей безумно идет моя рубашка.

— Я не умею рассказывать сказки.

— Ты не рассказывал сказок своей дочери? — спрашивает она. Глаза у нее как у психбольной. Нашла способ уколоть меня.

— С чего ты взяла, что она у меня была?

— Я неглупая, Митчелл! — Перекатывается на живот, чтоб удобнее было ловить мои реакции. Она как детектор лжи.

— Я не хочу об этом говорить, — твердо говорю я и отворачиваюсь. Тот факт, что я ее люблю, вовсе не дает права ковыряться в моих кровоточащих ранах.

Она садится, обхватывает колени руками и притягивает их к себе. Я слышу всхлипывания. Нарочито громкие. Хочет, чтоб ее пожалели.

Я был слишком резок. Так нельзя. Обнимаю ее за плечи. Собираю слезинки кончиками пальцев.

— Прости!

— Пойми ты, что мне неважно твое прошлое! Пусть оно горит синим пламенем! Но я устала от того, что ты держишь меня на расстоянии.

— Ради твоего же блага! — выпаливаю я трусливое оправдание. Думал бы о ее благе, отпустил бы.

— Не нужно мне это благо! — кричит она, разрывая свои легкие и мое сердце. — Я люблю тебя. Люблю, — повторяет осипшим голосом и опять бросается в слезы.

— Бекки, тебе так только кажется. Со временем ты поймешь, что это было временное помешательство.

Она не верит в мою ложь. Я бы тоже не поверил. Бекки поднимается на ноги и плетется к машине, завязая в песке. Опять уходит. Опять испытывает меня. Я понимаю, что девчонка манипулирует мною слезами, но все равно иду за ней, потому что ее горе разрывает мне грудь и выдирает оттуда сердце.

Скорчилась на сиденье и молча смотрит на приборную панель. Я открываю дверь и сажусь на водительское. Пытаюсь коснуться ее плеча, но она сбрасывает руку и вжимается в дверь.

— Не трогай меня, Митчелл. Я устала от всего этого. Я вижу, что ты тоже меня любишь, но зачем-то отрицаешь это. Ты такой сильный и брутальный. Убиваешь ради своего удовольствия. Берешь от жизни все, но на самом деле ты трус! Ты боишься каких-то жалких трех слов.

Трус. Да, все верно! Я трус. А ты жалишь очень больно порой.

Бекки калёным железом вытягивает из меня желаемое и я, поддавшись порыву, выкрикиваю:

— Ты действительно так хочешь это от меня услышать?!

— Я хочу услышать правду! Скажи мне правду, Митчелл. Скажи мне пойти прочь, если тебе этого хочется!

Она такая красивая, когда злится. Глаза цвета грозового неба, щеки и губы пылают. Хочется прильнуть к ним, чтоб почувствовать вкус необузданной ярости.

— Нет! Не хочу. Ты просто сводишь меня с ума всем этим!

— Свожу с ума? От меня очень просто избавиться! — Моя девочка вошла в такой раж, что не остановить — Я уйду. Я совсем уйду. Брошусь с какого-нибудь моста. Потому что мне не нужна жизнь без тебя, или та жизнь, где ты со мной из жалости.

Она открывает дверь, выскакивает из машины и со всех ног несется прочь. Так бегут только от себя. Если очень больно, то можно попробовать. Но не сработает.

Да что ж такое! Я, задыхаясь от злости, снова бегу за ней. Она не сдается. Я тоже не намерен делать поблажек. Настигаю. Дергаю за руку и разворачиваю лицом к себе. Обхватываю скулы пальцами и целую.

Ее губы нежные, как шоколадный мусс. А еще они жадные и требовательные. Провожу между ними кончиком языка, а потом принимаюсь посасывать нижнюю губу. Ее пальцы больно впиваются в шею. Она пытается встать на носочки, чтоб быть повыше, но ей это никак не удается из-за песка.

Время остановилось.

Когда я от нее отрываюсь, она смотрит