Жестокие слова - Луиз Пенни

Их глазам понадобилось несколько секунд, чтобы приспособиться к сумеречному свету в сарае. Потом тень обрела устойчивые очертания. Человеческие. Они увидели высокого, стройного, изящного пожилого человека.

— Вы заставили меня ждать, — раздалось из темноты.

Марк, у которого зрение было не слишком хорошим, хотя он и старался не показывать этого, видел только силуэт. Но слова, голос сказали ему более чем достаточно. Голова у него закружилась, и он вытянул руку, чтобы не упасть. Мать, стоявшая рядом с ним, поддержала его.

— Мама? — прошептал он.

— Все в порядке, Марк, — сказал человек.

Но Марк знал, что не все в порядке. До него доходили слухи о старом доме Хадли, об упырях, обитавших там. Ему нравились эти истории, потому что они отпугивали других покупателей и ему удалось купить эту собственность дешево.

Прах к праху. Здесь случилось что-то воистину ужасное. Дом Хадли произвел на свет еще одного призрака.

— Отец?

Глава семнадцатая

— Отец?

Марк вгляделся в темноту темнее мрака. Голос, навсегда оставшийся в памяти, узнавался безошибочно. Низкий спокойный голос, в котором всегда слышалась укоризна и легкая ирония, отчего ребенок, потом юноша, потом мужчина никогда не знал, как относится к нему отец. Но подозревал.

— Привет, Марк.

Голос прозвучал шутливо, словно здесь происходило что-то забавное. Словно ступор, в который впал Марк, услышав отца, давал повод для веселья.

Доктор Винсент Жильбер вышел из сарая и из царства мертвых на свет божий.

— Мама? — Марк повернулся к женщине рядом с ним.

— Извини, Марк. Идем.

Она вытащила своего единственного ребенка на солнце и посадила на тюк сена. Засохшие травинки укололи его.

— Ты можешь принести что-нибудь выпить? — спросила Кароль у невестки, но Доминик, схватившаяся за щеку, была ошеломлена не меньше своего мужа.

— Марк? — проговорила Доминик.

Бовуар посмотрел на Гамаша. День грозил затянуться, если они только и будут что называть друг друга по имени.

Доминик пришла в себя и быстро пошла, а потом побежала в дом.

— Прошу прощения, если удивил вас.

— Конечно, ты его удивил, — резко сказала Кароль. — Что, по-твоему, он должен чувствовать?

— Я думал, что увижу более радостную реакцию.

— Ты никогда не думаешь.

Марк отвел взгляд от отца и повернулся к матери:

— Ты мне сказала, что он умер.

— Видимо, это было преувеличением.

— Умер? Ты ему сказала, что я умер?

Она снова повернулась к мужу:

— Мы договорились с тобой, что именно это я и скажу. У тебя что, память отшибло?

— У меня? У меня? Ты хоть представляешь себе, как я жил, пока ты играла в бридж?

— Да, ты бросил семью…

— Хватит, — приказал Гамаш, поднимая руку.

Не без некоторых усилий эти двое перестали препираться и повернулись к нему.

— Я хочу, чтобы не осталось никаких неясностей, — произнес Гамаш. — Это ваш отец?

Марк впился взглядом в человека, стоящего рядом с его матерью. Тот стал старше, похудел. Ведь прошло почти двадцать лет с того дня, когда он пропал в Индии. По крайней мере, так ему сказала мать. Прошло еще несколько лет — и она сказала, что сделала заявление о его смерти и не стоит ли им, по мнению Марка, устроить поминки?

Марк совершенно об этом не задумывался. Его ждали занятия куда более интересные, чем поминки по человеку, который пропадал почти всю его жизнь.

И потом эта история закончилась. Великий человек — а именно таким и был отец Марка — был забыт. Марк никогда не говорил о нем, никогда о нем не вспоминал. Когда он познакомился с Доминик и она спросила у него про Винсента Жильбера — не его ли это отец, Марк ответил: да, это его отец. Но он умер. Пропал в какой-то темной дыре Калькутты, Бомбея или Мадраса.

«А он не святой?» — спросила Доминик.

«Да-да, святой. Святой Винсент. Который воскрешал мертвых и хоронил живых».

Больше она с ним на эту тему не говорила.

— Прошу.

Доминик вернулась с подносом, на котором стояли стаканы и бутылки, — она не понимала, какой повод для выпивки. Она нередко председательствовала на заседаниях совета директоров, выступала в роли хозяйки на обедах с клиентами, участвовала в заседаниях третейских судов, но никогда не сталкивалась с чем-либо подобным. Отец. Восстал из мертвых. Но почтения к нему явно не испытывали.

Она поставила поднос на бревно и поднесла руки к лицу, вдыхая терпкий лошадиный запах — это позволило ей снять накопившееся напряжение. Руки она опустила, но оставалась начеку. У нее было чутье на неприятности, и оно не подвело ее и на сей раз.

— Да, это мой отец, — сказал Марк. Потом повернулся к матери. — Так он не умер?

Гамашу этот вопрос показался занятным. Не «Так он жив?», а «Так он не умер?». Между двумя этими вопросами была известная разница.

— Боюсь, что нет.

— Я здесь стою перед тобой, — сказал доктор Жильбер. — И я могу слышать.

Его все это ничуть не расстроило — только позабавило. Гамаш знал, что доктор Винсент Жильбер может быть грозным оппонентом. И он надеялся, что этот великий человек — а Гамаш знал, что у него такая репутация, — не является злодеем.

Кароль протянула Марку стакан с водой и налила себе, сев на сено рядом с ним.

— Мы с твоим отцом давным-давно решили, что наш брак исчерпал себя. Как тебе известно, он уехал в Индию.

— Но почему ты сказала, что он умер? — спросил Марк.

Если бы этого не сделал он, то такой вопрос задал бы Бовуар. Он всегда считал, что у него довольно-таки странная семья. Никакого шепота, никаких тихих разговоров. Сплошной накал и напряжение. Голоса громкие, крикливые, пронзительные. Всегда в лицо друг другу, всегда бесцеремонно. Это был ужас. Ему хотелось спокойствия, тишины, и он нашел все это в Энид. Они жили тихо, уважительно относились друг к другу, никогда слишком не отдалялись, никогда слишком не сближались.

Надо бы ей позвонить.

Но какой бы странной ни была его семья, она и в сравнение не шла с тем, что он видел сейчас. Собственно, это было одним из главных преимуществ его работы: по сравнению с людьми, которые действительно убивали друг друга, а не просто думали об этом, члены его семьи казались ангелами.

— Мне казалось, что так будет легче, — сказала Кароль. — Мне было проще быть вдовой, чем разведенной женщиной.

— А обо мне ты подумала? — спросил Марк.

— Я решила, что и тебе так будет проще. Проще считать, что твой отец мертв.

— С чего ты это взяла?

— Извини. Я ошиблась, — сказала его мать. — Но тебе было двадцать пять, и ты никогда не питал особой любви к отцу. Я и вправду думала, что тебе будет все равно.

— И поэтому ты его убила?

Винсент Жильбер, до этого момента хранивший молчание, рассмеялся:

— Хорошо сказано.

— Заткнись, — сказал Марк. — Я поговорю с тобой чуть позже.

Он передвинулся на колючем сене. Его отец и в самом деле был сущий геморрой.

— Он согласился на это, что бы он ни говорил сейчас. Я не могла бы сделать это без его помощи. Он согласился умереть в обмен на свою свободу.

Марк повернулся к отцу:

— Это так?

Теперь Винсент Жильбер казался менее величественным, менее уверенным.

— Я был не в себе. Плохо себя чувствовал. Я поехал в Индию, чтобы найти себя, и решил, что наилучший для этого способ — навсегда расстаться с прежней жизнью. Стать новым человеком.

— Значит, меня больше не существовало? — спросил Марк. — Превосходная семейка. И где же ты был?

— В «Мануар-Бельшас».

— Двадцать лет? Ты прожил двадцать лет в роскошной гостинице?

— Да нет. Я приезжал туда изредка летом. Я привез вот это. — Он показал на пакет, стоящий на полке в сарае. — Это тебе, — сказал он Доминик.

— Мюсли, — сказала она. — Из «Бельшас». Спасибо.

— Мюсли? — переспросил Марк. — Ты восстал из мертвых, чтобы принести овсянку на завтрак?

— Я не знал, что вам нужно, — сказал его отец. — Я знал от твоей матери, что вы купили здесь дом, поэтому приехал и время от времени приглядывал за вами.

— Значит, вы тот самый человек, которого Рор Парра видел в лесу, — сказала Доминик.

— Рор Парра? Рор? Вы серьезно? Он что, тролль? Такой темный коренастый человек?

— Тот милый человек, который помогает твоему сыну привести дом в порядок, — ты это хотел сказать? — спросила Кароль.

— Я говорю то, что думаю.

— Да прекратите вы это, бога ради, — сказала Доминик, сердито посмотрев на родителей Марка. — Соблюдайте приличия.

— Ты зачем сюда пришел? — спросил наконец Марк.

Винсент Жильбер подумал немного, потом сел на ближайший тюк сена.

— Я поддерживал связь с твоей матерью. Она сообщила мне о твоей женитьбе. Писала о твоей работе. Ты вроде был счастлив. Но потом она сообщила, что ты бросил работу и уехал бог знает куда. Я хотел убедиться, что ты жив и здоров. Видишь ли, я ведь не полный мерзавец, — сказал Винсент Жильбер. На его красивом, аристократическом лице появилось мрачное выражение. — Я понимаю, какое это потрясение. Прошу прощения. Не нужно было позволять твоей матери делать это.