Маска короля - Екатерина Лесина

– Смотри, какая красотища! – В руках Мартын держал нечто прекрасное и ужасное одновременно, даже зверь внутри у Алексея затих на мгновение.

Маска. Карнавальная маска. Но какая! Одна половина – нежно-бирюзовая, как потерянное небо: женское лицо, нежное, спокойное, величавое, глаза полуприкрыты, губы чуть тронуты улыбкой. Женщина с голубым лицом что-то обещала, звала, манила. Вторая же половина больше всего походила на спекшееся от жара человеческое лицо. Черная обгоревшая кожа, неровная, покрытая ярко-алыми язвами, словно живая плоть проступает сквозь изуродованную огнем корку. Золотые пятна подобны отблескам неистового пламени, навеки прилипшего к этим угольным щекам. Обгоревшая половина лица принадлежала мужчине. Он не улыбался – хохотал, широко разинув изуродованный рот, и сам корчился от своего смеха. Лицо демона.

– Нравится? – Мартын ласково погладил голубую часть. – Вижу, что нравится. Это – Любовь, вот она какая на самом деле. Прекрасная и уродливая одновременно, и только от тебя зависит, какой стороной она к тебе повернется. Она собирает души… И мою украла, проказница! Твою – тоже. Но ты ведь не жалеешь, ни о чем не жалеешь, правда?

Алексей кивнул. Он узнал маску, хотя никогда в жизни ее не видел. Любовь. Одна из пяти проклятых масок, которые успел сделать его прапрадед, одна из тех, которые ему нужно было уничтожить. Значит, все правда, все, до последнего слова. А он, дурак, надеялся, что это – сказка, отблеск прошлого, о котором он, сирота, почти и не помнил ничего.

Но маска существует, улыбается губами Мартына, глазами Мартына. Она специально хотела уничтожить Алексея, потому и попала в руки обыкновенного деревенского тракториста. Ей не нужен Мартын, не нужна Марыся, ей нужен он, Алексей. Пусть. Она хочет забрать его душу? Фигушки! У него не осталось души, ни капельки, Его душа умерла вместе с Марысенькой, зато у него остались его ярость, ненависть и маленький серебряный крестик в тайнике под печкой. Зверь внутри радостно зарычал и поднялся на дыбы. Зверь жаждал крови. Но еще не время, пусть Мартын говорит, ведь, кроме этой маски, остались и другие. Если повезет, Мартын укажет путь к ним.

– Она красивая… Сама нашла меня. Я ведь в Гражданскую воевал. А что мне еще было делать-то – ни жены, ни дочери, ни хозяйства… Только убивать, чтобы хоть как-то заглушить пустоту внутри. И я убивал, пока не понял, что еще чуть-чуть – и я захлебнусь кровью. Мне уже неважно было: белый, красный, главное, чтобы живой… Банду я сколотил. Добровольческий отряд, ох, и лихие ребята были! Остановили мы однажды поезд, не одни, конечно, там много народу было, но получилось все до смешного просто. А в поезде этом – людей немеряно, все аристократы проклятые, которые кровь народную пили, а теперь, перемен испугавшись, за границу дернуть решили, со всем добром, естественно. Мы им тогда показали, что такое власть народная, провели эту, как там ее, экспроприацию. Вот. Там я ее, шалунью, и нашел. Мужик тот сопротивлялся, расстрелять его пришлось. Ничего, она того стоила, как только я ее в руки взял, все мое безумие в момент прошло. На душе так спокойно стало, ты не поверишь! Она мне и подсказала, как отомстить можно…

Мартын замолчал, ласково поглаживая бирюзовую поверхность кончиками пальцев. Затем, вздохнув, продолжил:

– Ты думаешь, я не понимаю, что она душу мою забрала, высосала, словно упырь? Понимаю. Очень даже хорошо понимаю, только поделать ничего не могу. Болела у меня душа, а теперь не болит. Вот я ее, шалунью, и слушаю. Каждый раз беру в руки и думаю: швырнуть бы ее в печку, и с концами. Но… Ладно. Заговорился я что-то с тобой. Хороший ты парень, Алексей, только глупый.

Мартын спрятал маску куда-то за спину и достал револьвер. Его, Алексеев, револьвер. Подошел вплотную, зачем-то понюхал блестящее серебристое дуло и, удовлетворенно хмыкнув, направил оружие на пленника.

В этот самый момент зверь, наконец, сорвался с поводка и бросился на обидчика. Руки сами собой вцепились в худое горло. Мартын захрипел и нажал на курок. Бок обожгло болью, но это только разъярило зверя. Убить. Дотянуться и убить! Не мешали даже по-прежнему связанные ноги. Алексей видел перед собой перекошенное лицо Мартына, до боли похожее на черную половину маски. А зверь внутри метался и ревел, захлебываясь от радости.

Когда первая волна ярости схлынула и онемевшие непослушные пальцы разжались, Мартын был уже мертв. На красной обветренной коже хорошо отпечатались следы рук Алексея – длинные фиолетово-черные борозды. Секундой позже вернулась и боль. Сначала в запястья: легкое покалывание, сменившееся настойчивым жжением, потом загорелся жаром бок, будто жидкое пламя разлилось внутри. Больно, но не смертельно. Пуля прошла по касательной, заживет, надо только кровь остановить и развязать ноги. Черт, пальцы совершенно не слушаются, словно они из дерева. И ноги не держат. Ничего. Алексей схватил со стола какую-то тряпку и прижал ее к ране. Тряпка оказалась остатком женского платья. Марысенька! Боль прошла сама собой, точнее, она сменилось другой болью. Зверь внутри превратился в маленького испуганного звереныша и, забившись в угол, тихонько заплакал.

Нужно обязательно найти ее. Алешка поднялся.

Найти.

Долго искать не пришлось. Марыся была в соседней комнате. Старый большой дом, высокие потолки, но босые ноги девушки почти касались темного пола. Почти. Тело слегка покачивалось, и вожжи неприятно поскрипывали. Этот скрип был хуже всего. Алексей попытался поднять ее, но, охнув от боли, выпустил, и от толчка она завертелась вокруг своей оси. Алешка плохо помнил, как тащил в комнату стул, тот самый, на котором сидел Мартын, как пилил неподатливые кожаные ремни, как ударилось об пол тело, словно куль муки рухнул вниз. Он пытался стянуть петлю с горла девушки, но – не получалось. Тогда он начал пилить ремень ножом. Голова Марыси лежала у него на коленях. Широко распахнутые карие глаза следили за каждым его движением. Синие губы были широко раскрыты, и синий же язык вывалился наружу. Некрасиво. Ужасно. Отвратительно! Темные волосы больше не походили на тяжелое гладкое покрывало, они цеплялись за его руки, как тонкие сухие водоросли. И пахло от нее… От Марыси пахло смертью. Петля на шее никак не разреза#лась, и тогда Алексей заплакал, совсем как звереныш у него внутри…

Все обошлось. Кто-то другой, не он, выдвинул версию, что Мартын сошел с ума, изнасиловал девушку, и та повесилась. Алексей оказался в доме случайно, услышал шум и застал Мартына над мертвым телом. Завязалась борьба. Странно, но все поверили. Этот, другой, живущий теперь в его теле был умен, и он умел убеждать. Почему бы и нет? Алексею было все равно.

Маску он нашел спустя месяц. Странно, он совершенно забыл о ней, он вообще обо всем забыл. Но она терпеливо ждала его в рюкзаке, прекрасная и уверенная в своих силах. Маска. Всего лишь маска. Глядя на голубую половину, Алексей видел черты любимого лица – потерянного лица. Черная же часть – это его собственное отражение. На ощупь маска была твердой и теплой, она всегда была теплой, словно жила своей собственной жизнью. Жила… Алексей держал ее в руках ровно пять минут, после чего спокойно открыл заслонку, швырнул маску в печь и закрыл дверцу, чтобы не видеть, как умирает мечта. На следующее утро, выгребая золу, Алексей обнаружил крохотный слипшийся комочек не то оплавленного металла, не то обгоревшего дерева. Вот и все. Конец Любви.

Остальные пусть ищет его сын. А у него родится именно сын, Алексей в этом не сомневался. Вырастить мальчика – и можно умереть. Там, за чертой, его ждет Марыся, в этом Алешка тоже не сомневался.

Спустя год Алексей с семьей переехал в Санкт-Петербург, недавно переименованный в Ленинград.

Лия

Ночью мне снился кошмар: Маша на самом краю крыши. Девочка стоит спиной ко мне, внизу клубится туман, серебристо-белый, густой, словно это и не туман, а куски ваты, но я точно знаю – это именно туман, и вовсе он не густой, это воздух, обыкновенный воздух. А за туманом скрывается самая настоящая бездна, разлом – к самому центру земли. И вот Маша разводит в стороны руки и становится похожей на птицу. Сейчас она прыгнет, к этому я готова. Но нет, она не прыгает, она оборачивается ко мне…

На этом месте я проснулась. У Маши было мое лицо. Лицо, которое я каждый день вижу в зеркале. Зеркалу я обычно улыбаюсь, а во сне у меня были слепые, подернутые голубоватой пленкой глаза. Я смотрела сама на себя – и не видела ничего…

А еще во сне у меня изо рта шла кровь.

До утра я больше не заснула. Хотела спать, жутко, но, стоило мне прилечь и прикрыть глаза, и я снова и снова видела себя на краю крыши. А под ногами – туман и бездна…

Рассвет я встретила, сидя в кухне. В одной руке – стакан с крепким кофе, четвертый по счету, плюс две чашки. Но чашек хватало ровно на два судорожных глотка, поэтому я перешла на стаканы, как Локи – кажется, я начинаю его понимать. На коленях дремал Рафинад, он сам забрался мне на руки, и ощущение живого тепла, исходившего от кота, успокаивало.