Посланница судьбы - Анна Малышева

– Это что еще значит? – присвистнул Фрол Матвеевич.

– И где же вы такого страху набрали, барин? – изумился Архип, удивленно выглядывая из-за самовара.

– Сегодня был в трех аптеках, – не отрываясь от своей писанины, стал объяснять Глеб, – и скупил все имеющиеся у них корни белой чемерицы. Беда только, что корни свежие, недавно привезенные из Малороссии… А надобны сушеные!

– И на что они вам надобны? – осторожно поинтересовался булочник.

– Это единственное известное мне средство против холеры, – спокойно продолжал молодой доктор. – Для начала я высушу эти корни, потом натру на терке и таким образом приготовлю порошки.

– Говорил я тебе, Фрол, с этим парнем никакая хворь не страшна! – подмигнул Дерябину старик. – В детстве он сам себя вылечил прям у меня на глазах!

Видно было, как старый слуга гордится своим бывшим подопечным.

– А мы вот вам перекусить принесли, господин доктор! – опомнился хозяин квартиры, водрузив на стол блюдо с горячими плюшками.

– И чайку, Глеб Ильич! – Архип торжественно поставил рядом с плюшками дымящийся самовар, слегка помятый, но начищенный до блеска.

Глеб отложил в сторону тетрадь и карандаш, окинул взглядом подношения и произнес упавшим голосом:

– Я не хочу вас обманывать, Фрол Матвеевич… Лакомиться мне не на что. У меня в скором времени закончатся сбережения, и взять будет неоткуда, потому что мне везде отказывают от места.

– Как так? – возмутился Дерябин. – А как же ваш парижский диплом? А Настенька-то, голубка моя… Вы помогли – и пошла на поправку!

– Всех смущает мой возраст и отсутствие рекомендаций… – признался молодой человек.

– Протекция им нужна, свиньям, вот что! – воздев корявый указательный палец к небу, гневно воскликнул Фрол Матвеевич. – Без протекции ты сегодня – нуль, никчемная букашка! Все устраивается по знакомству, все! Копейку заработать хочешь – ищи знакомство, рубль желаешь получить – ищи сто знакомств… И будь ты даже семи пядей во лбу, без протекции не пробьешься!

– Что же мне предпринять? – упавшим голосом спросил Глеб. – У меня-то в Москве вовсе нет никаких знакомств.

– Вы, Глебушка, не кручиньтесь, – ласково, по старой памяти, проговорил Архип, придвигая своему бывшему господину чашку с чаем. – Может, и мы вам на что-то сгодимся! Авось, что и надумаем сообща…

– Чего тут думать? – усевшись за стол, заявил булочник. – Нужно искать доктора. Есть у меня один на примете…

– Кто таков? – заинтересовался Архип.

– Один немец, – таинственно пояснил Дерябин. – Здесь неподалеку живет, зовется Штайнвальд Густав Карлович. В Мещанской больнице служит. Я ему каждое утро к завтраку крендели-брецли доставляю с соленым маслом, с марципаном и еще с сыром. Они с супругой без них прямо свой кофий пить не могут, вот уж любят, так любят! Говорят, мои ничуть не хуже, чем в ихней Баварии… – самодовольно добавил булочник. – Вот прямо к нему и обращусь, вдруг он что-нибудь присоветует…

…На следующее утро Фрол Матвеевич ворвался в комнату Глеба, когда тот еще спал.

– Подымайтесь, ну-ка, Глеб Ильич! – растолкал он жильца за плечо. – Так что, доктор Штайнвальд хотят видеть вас прямо сей момент. Они едут на службу и требуют, чтобы вы непременно составили им компанию.

Молодой человек, поборов крепкий утренний сон, тотчас вскочил с постели:

– Куда идти?

– Да недалеко идти, спуститься только! – Булочник, волнуясь не меньше доктора, помогал ему одеться. – Они внизу ждут, на крыльце…

Утро было темное и сырое, накрапывал дождь. Зеленоватый свет газового фонаря выхватывал из тьмы маленькую, субтильную фигуру, укрывшуюся под огромным черным зонтом.

– Доброе утро, господин Белозерский! – Зонт покачнулся, на свет выступило лицо мужчины лет пятидесяти, с птичьим заостренным носом и глубоко посаженными маленькими глазками. Как ни странно, лицо это показалось Глебу знакомым. Впрочем, недоумение молодого человека немедленно разъяснилось.

– Вы меня, очевидно, не узнаете? – продолжал Штайнвальд. – Неудивительно! Ведь я вас лечил, когда вы были в младенческом возрасте. Я был вашим семейным доктором…

– Кажется, припоминаю… – пробормотал Глеб.

– Вот не думал, что сын князя выучится медицине! – прищурился доктор.

– Видите ли, это долгая история… И мне бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь знал о моем происхождении, – смутившись, признался Глеб.

– Понимаю, да! – кивнул Штайнвальд. – Не беспокойтесь, я буду держать язык за зубами.

Они взяли извозчика и вместе отправились в Мещанскую больницу. Там в довольно просторном кабинете, который Густав Карлович делил с двумя коллегами, он подробно изучил диплом Белозерского. Штайнвальд долго растирал нахмуренный лоб, барабанил пальцами по столешнице и наконец изрек:

– Положение ваше незавидное! Всему виной не только ваш юный возраст и отсутствие рекомендаций. Есть еще кое-что… – он тяжело вздохнул.

– Говорите, прошу вас, я готов ко всему!

– Увы, Глеб Ильич, наши немецкие доктора не любят брать на службу… скажем так, не немцев.

– Я это уже почувствовал, – усмехнулся Глеб. Он не раз пожалел, что так поспешно сжег фальшивый диплом на имя австрийского подданного.

– Однако есть один вариант, при котором ваш возраст может сослужить вам добрую службу! – Штайнвальд посмотрел на молодого человека с ободрительной улыбкой. – Дело в том, что сын знаменитого доктора Гильтебрандта, Иван Федорович, ваш ровесник, сейчас служит помощником профессора в Хирургическом институте и делает на этом поприще большие успехи. На днях ему поручили организовать лечебницу при Московском университете. Он будет набирать персонал из молодых талантливых докторов и лучших студентов медицинского факультета. Я давно знаком с его отцом и с чистой совестью могу вас порекомендовать…

…Иван Федорович Гильтебрандт поступил в Московский университет в возрасте двенадцати лет на отделение словесности. Написал два сочинения, за которые получил серебряную и золотую медали. Потом перевелся на физико-математическое отделение, но, проучившись всего год, решил, в конце концов, пойти по стопам своего отца, знаменитого хирурга. Медицинское отделение он окончил в возрасте девятнадцати лет и получил должность помощника профессора в Хирургическом институте.

– Как легко делать карьеру, если твой папенька знаменитый врач! – с усмешкой изрек Глеб, когда они со Штайнвальдом на следующий день отправились в Московский университет.

Густав Карлович покачал головой.

– Мы не выбираем себе родителей, – рассудительно произнес он, – мой отец, например, был мелким лавочником. Как он учился, кто его учил?! Но этот святой человек все до копейки тратил на мою учебу в Депре, желая для меня иной, лучшей доли, а сам жил с матушкой впроголодь. Поверите ли, у нее целой сорочки годами не было, и я не стыжусь в этом признаться, как не постыдилась бы и она! О! Она носила свои ветхие заштопанные сорочки с таким же достоинством, как королева – свои бесценные кружева! – И надо было видеть, каким светом озарилось при этих словах лицо доктора. – А ваш папенька богат, он мог платить за ваше обучение в Париже… Мы должны ценить то, что имеем!