Посланница судьбы - Анна Малышева

– Пульс едва прощупывается, – констатировал Белозерский, – сорок ударов в минуту. При том что он весь горит!

– Он долго не протянет, – покачал головой Иван Федорович. – Что будем делать?

– Много у вас кипяченой воды? – обратился парижский доктор к ординаторам.

– Целый чан вскипятили, – ответил кто-то за всех.

– Тогда берите простыни, окунайте их в воду и, не выжимая, пеленайте в них больного!

Никто не сдвинулся с места. Статус Белозерского в лечебнице до сих пор не был ясен. Ординаторы и сиделки, только что набранные из числа студентов Московского университета, видели его впервые.

– Что стоите как истуканы?! – закричал не своим голосом Гильтебрандт. – Делайте, что приказал вам мой заместитель!

Студенты бросились выполнять приказ, содрав простыни с соседних, пока еще пустых кроватей. Все суетились, отчаянно мешая друг другу. Кто-то догадался намочить полотенце и протереть Трофимову лицо.

Иван Федорович между тем тихо сказал Глебу:

– Вы, верно, вспомнили сейчас про ванны доктора Гааза, над которыми я давеча смеялся. Я считаю попадание воды в организм через поры кожи малоэффективным средством. Мокрыми простынями мы немногого добьемся.

– К тому же все равно слишком поздно, – добавил Белозерский, кивнув на больного.

Едва Трофимова запеленали в простыни, у него начались предсмертные судороги. Через несколько минут все было кончено. Гильтебрандт перекрестился на католический манер и вышел из палаты. Глеб, заложив руки за спину, последовал за ним.

Весть о первом смертельном случае холеры быстро разнеслась по городу. Вскоре в лечебницу Московского университета пожаловала целая делегация во главе с генерал-губернатором, князем Дмитрием Владимировичем Голицыным.

Градоначальника сопровождали два знаменитых доктора, виднейшие московские светила: Федор Петрович Гааз и Федор Иванович Гильтебрандт. Делегацию встретил декан политического факультета, профессор Денисов и сразу же препроводил их в только что организованную лечебницу. У дверей ординаторской Голицын, в силу своей застенчивости, несколько замешкался, потому что оттуда раздавались крики спорящих молодых врачей.

– Я тебе в двухсотый раз повторяю, – высказывал в сердцах Иван Федорович своему заместителю, с которым уже перешел на «ты», – в моей больнице – никакой гомеопатии! Знахарям и разного сорта целителям нет места в цивилизованной медицине!

– Так может, ты холерным будешь животы разрезать во славу науки и цивилизации?! – не соблюдая никакой субординации, высказывал своему начальнику Белозерский. – А я так думаю, если больного спасет травяная ванна, значит, надо предоставить ему ванну. Если поможет «уксус четырех разбойников», значит, надо натирать его этим чумным уксусом!

– Тебе надо было не ко мне идти, а в сумасшедший дом, к Ивану Яковлевичу. Он лечит людей собственными испражнениями и матерными словами!

…Пациента Преображенской больницы Ивана Яковлевича Корейшу знали далеко за пределами Москвы как ясновидящего, юродивого и даже целителя. С разрешения главного врача больницы господина Саблера к нему допускали посетителей, взимая с них небольшую мзду двадцать копеек. Пожертвования шли на нужды лечебницы, которая благодаря Ивану Яковлевичу процветала и постепенно поднялась до уровня образцового учреждения. Сама супруга губернатора, княгиня Татьяна Васильевна, однажды посетила юродивого только затем, чтобы проверить его якобы необыкновенные способности. Она задала ему всего лишь один вопрос: «Где в данную минуту находится мой супруг?» Иван Яковлевич, подумав минуту-другую, назвал ей точный адрес, хотя Москвы он совершенно не знал, потому как был привезен в сумасшедший дом из Смоленска и никогда оттуда не выходил. Его авторитет в некоторых кругах был огромен…

Услышав ругань молодых докторов, губернатор с застенчивой улыбкой обернулся к Гаазу и воскликнул по-французски:

– Страсти уже накалились здесь до предела! Того и гляди, начнется дуэль на хирургических ножах.

– Это ничего, ваше превосходительство, – ответил ему с ласковой улыбкой Федор Петрович, – это даже хорошо. Молодые должны спорить, а иначе наука будет стоять на месте.

Дверь в ординаторскую открыл Гильтебрандт-старший и с порога высказал сыну по-немецки с суровым видом:

– Иоганн, весь университет слышит, как вы тут бранитесь! К тому же здесь его превосходительство, генерал-губернатор.

– Признаюсь, мне было весьма интересно вас послушать, молодые люди, – вместо приветствия сказал Голицын.

Гильтебранд-младший залился румянцем и смутился. Глеб же, напротив, с самым вызывающим видом скрестил руки на груди. Он готов был продолжить спор даже с маститыми профессорами, с одной стороны, осознавая свою правоту, с другой – чувствуя бессилие перед надвигающейся страшной эпидемией. На выручку пришел Федор Петрович. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он со скептической улыбкой заявил:

– Впрочем, хотя спорили вы и горячо, ничего нового, господа, я не услышал. Вот уже несколько месяцев мы дискутируем о холере, а люди продолжают гибнуть, и нет никакого способа остановить эпидемию. Дорогой мой Иоганн, – обратился он к Гильтебрандту-младшему, – в вашем споре я принимаю сторону молодого человека, которого вы нам до сих пор не представили. Любые средства хороши, если они помогут спасти людей.

– Ах, извините, господа! – опомнился Иван Федорович. – Разрешите вам представить моего заместителя – Белозерского Глеба Ильича. Он недавно из Парижа, окончил медицинское отделение Сорбонны.

– Прекрасно, прекрасно! – Гааз с воодушевлением пожал руку Глебу. – Нам сейчас потребуется много докторов с хорошим образованием.

Реакция Гильтебрандта-старшего была более сдержанной.

– Сколько вам лет? – спросил он, глядя на Глеба с недоверием.

– Мы ровесники, отец, – ответил за своего заместителя Иван Федорович, – Глебу Ильичу двадцать три года.

– Совсем еще мальчишки! – покачал головой знаменитый хирург.

– Но какова судьба! – удивился губернатор. – Именно этим «мальчишкам» достался первый холерный пациент.

– Трофимову тоже было двадцать три года, – вмешался профессор Денисов, до этого хранивший молчание.

– Это все не случайно, господа! – воздев указательный палец к небу, подытожил Гааз. – В этом я вижу Божий промысел…

– А состав «чумного уксуса» вы знаете, молодой человек? – тем временем экзаменовал Белозерского Гильтебрандт-старший. – Или так, к слову его упомянули?

– На литр винного уксуса берется по две унции розмарина, шалфея и перечной мяты, по пол-унции гвоздики, цитварного и дягилевого корней. Все это кипятить и настаивать три дня, – без запинки отвечал Глеб. – Это снадобье впервые было изготовлено в начале восемнадцатого века в Марселе четырьмя колодниками, грабившими зачумленные дома…