Лучший правитель Украины. О том, как Румянцев сделал Малороссию богатой и счастливой - Сергей Александрович Алдонин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тарас Шевченко. Портрет Петра Румянцева
Он выполнил только первую часть распоряжения: в столицу Румянцев не торопился. В своём письме, ссылаясь на нездоровье, он просил у Екатерины отставку и, не дожидаясь ответа, поселился в Данциге как частное лицо. Не хотел Пётр Александрович оказаться под надзором, не желал и принудительной отставки. Ответ Екатерины удивил его обстоятельностью:
«Господин генерал Румянцев! Я получила письмо ваше, в котором пишете и просите об отставке. Я рассудила, что необходимо мне пришло с вами изъясниться и открыть вам мысли мои, которые вижу, что совсем вам неизвестны. Вы судите меня по старинным поведениям, когда персоналитет всегда превосходил качества и заслуги всякого человека, и думаете, что бывший ваш фавер ныне вам в порок служить будет, неприятели же ваши тем подкреплять себя имеют. Но позвольте сказать: вы мало меня знаете, приезжайте сюда, если здоровье ваше вам то дозволит, вы приняты будете с тою отменностию, которую ваши отечеству заслуги и чин ваш требуют. Не думайте же, чтоб я против желания вашего хотела сама принудить вас к службе, мысль моя от того отдалена. Не токмо заслуженный генерал, но и всякий российский дворянин по своей воле диспонирует о службе и отставке своей, и не то чтоб я убавить оный прерогатив хотела, оный паче при всяком случае подкреплю, а сие единственно пишу, дабы мы друг друга разумели и вы могли бы ясно видеть мое мнение. Если тогда, как вам на смену другой был прислан, обстоятельства казалися и были действительно конфузны, что, может быть, и вам поводом служило к подозрению о моей к вам недоверенности, то оное приписать должно случаю тех времен, кои уже миновались и которых и следу в моих мыслях не осталось».
Долго раздумывал Румянцев над этими словами, так и не проникся полным доверием, но оценил незаурядный ум правительницы. Такова была политика начального периода царствования великой императрицы: она старательно обманывала худшие ожидания вельмож, привыкших к самоуправству. Давала понять, что отныне только личные (мы бы, наверное, сказали: профессиональные) заслуги станут причиной фавора.
К тому же Екатерина, как рачительная хозяйка, умела разбираться в людях даже по слухам. В Румянцеве она (как и её покойный муж) видела многообещающего генерала. Разбрасываться такими героями не следует. А Румянцев вторично попросил об отставке и возвращаться на родину не намеревался.
Тем временем Григорий Орлов — один из вождей недавнего заговора — показал себя дальновидным политиком, первым открыв диалог с Румянцевым. Он (по-видимому, убедившись в отсутствии у Петра Александровича мятежных настроений) стремился сгладить наметившиеся противоречия: «Хотя ваше сиятельство персонально меня знать не изволите, однако же я несколько как по слухам, так и делам о вашем сиятельстве знаю. При сем посылаю письмо от всемилостивейшей моей государыни к вашему сиятельству, в котором, я чаю довольно изъяснены причины и обстоятельствы тогдашних времен и что принудило ее величество ваше сиятельство сменить, которое я главной, так [же] как и все, почитаю причиной отсудствия вашего из отечества. Знавши б мой характер, не стали дивитца, что я так просто и чистосердечно пишу. Ежели вам оное удивительным покажетца, простить меня прошу в оном. Мое свойство не прежде осуждать людей в их поступках, как представя себя на их место. Я не спорю, что огорчительно вам показалось, но и против того спорить не можно, что по тогдашним обстоятельствам дело было необходимо нужное, чтоб вы сменены были. Кончая сие, препоручаю себя в вашего сиятельства милость и желаю, чтоб я мог вам персонально [дать] объяснении причин тогдашних обстоятельств вашему сиятельству».
Никакого бахвальства нет в этих строках — Орлов старался найти подход у Румянцеву, устанавливая уважительный тон.
В те же дни императрица предпринимает такой маневр: приближает к себе мать полководца, даму, уважаемую в свете. Знакомство Марии Андреевны с Екатериной было давним, его осложняли и деликатные обстоятельства: во времена Елизаветы мать Румянцева возглавляла придворный штат молодой невесты наследника престола, Софии Фредерики Августы. Екатерина, не помня зла, назначила её гофмейстериной — то есть возвела в придворные генералы. Румянцева к тому времени потеряла здоровье, но не утратила азарта: по-прежнему бойко играла в карты, по-гусарски разбрасывалась деньгами и всё ещё любила танцевать. Просто пушкинская пиковая дама, не иначе.
Она перетанцевала едва ли не со всеми русскими императорами от Петра Великого до Александра Благословенного. И придворная слава Марии Андреевны подчас перекрывала громы побед её сына.
Румянцева! Она блистала
Умом, породой, красотой,
И в старости любовь снискала
У всех любезною душой;
Она со твердостью смежила
Супружний взор, друзей, детей;
Монархам семерым служила,
Носила знаки их честей, —
напишет Державин на смерть графини. Нечасто он удостаивал пожилых придворных дам таким поэтическим вниманием. Румянцева — явление особое. И она умела влиять на сына, хотя человека своенравнее, чем Пётр Андреевич, и вообразить непросто.
Вполне вероятно, что Екатерина намёком, жестом попросила Марию Андреевну отговорить сына от отставки. Румянцева опасалась, что нынешняя императрица припомнит ей прежнюю строгость, — и бросилась убеждать сына подчиниться монархине и вернуться в Россию. Он вроде бы отмахивался от материнских советов, но исподволь, спустя некоторое время, следовал им. Так Екатерина получила славного полководца, а Румянцев смирился с новой участью: служить тем, кто отстранил от власти Петра III, кто пугал его непредсказуемостью.
Но случилось это не в одночасье. Пауза затягивалась. Екатерина ожидала генерал-аншефа, а тот как будто гнушался повелительным приглашением. Гофмейстерина оказалась в двусмысленном положении: почти заложницей. В марте 1763-го она укоряет сына: «Ты пишешь, болезнь тебя удержала, а другие видели письма, что ты свое намерение совсем отменил… Ты сам писал к ней (императрице. — А. З.), что будешь, а так поступаешь? Никто в свете твое упрямство не похвалит… Таперича пуще через свои поступки делаешься подозрителен…»
На одно из писем Румянцев ответил резко — о чём мы можем судить по следующему материнскому посланию: «Петр Александрович, свет мой, здравствуй! Письмо твое я получила и с сокрушительным сердцем вижу, что ты обо мне так рассуждаешь. Какая бы я такая злая мать была, чтоб в твое состояние не входила. Прости, друг мой, не имей обо мне таких мыслей…»
И всё-таки он явился
