Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов

ко мне приедет полиция. Полиция же не приезжает просто так, а только если есть общественная опасность: например, человек, как нам кажется, заболел ковидом, или не хочет выходить из дома, не хочет никуда идти, никуда ехать, ни с кем разговаривать. Смотрит на мир в глазок, и мир ему непонятен.

Звонят и просят прийти. Я говорю, что не смогу сейчас прийти. Они не понимают, начинают доказывать, что нужно прийти. Я объясняю: я не смогу сейчас прийти. Я не смогу сейчас прийти. Я не смогу сейчас прийти. Нужно много-много раз повторить, чтобы поняли. Тогда, возможно, отстанут.

У меня же все получается с третьего раза. Соню только жалко, что из-за меня у нее теперь тоже так. Тогда, в сентябре, я закрыл шторы и выключил свет не из-за того, что случилось. Я просто устал от этих бесконечных уральских дорог. Соня меня простила, потому что во второй раз я уже был с ней в больнице и подкладывал ей конфеты, халву в шоколаде, и она удивлялась, что они не кончаются, и непонятно было со стороны, кто к кому приехал в больницу. Через пять лет я вижу себя тем, кто качает коляску, платит за домик и пишет нормальный, понятный роман, как у Льва Николаевича. Про Ясную Поляну напомните, потом расскажу, про нее надо отдельно и долго рассказывать.

Соня как я, только лучше: она тоже всех раздражает, но как-то умеет оборачивать это на пользу себе. Я смотрю на это ее волшебство и радуюсь. Соня же фея не только справедливости, но и колясок, домиков и романов. С ней люди перестали выгонять меня, когда я их раздражаю, потому что они наконец поняли, что ничего плохого я никому не делаю, и отстали. Я просто иногда устаю притворяться и врать. Я просто совру, я просто совру. Люди могут что-то, чего ты не можешь. Я зато умею разговаривать сам с собой и могу давать интервью себе же. Я учился этому с самого первого класса и, пожалуй, достиг в этом некоторых высот. Пусть это прозвучит немного нескромно. Пусть это прозвучит, а потом давайте послушаем тишину.

21:55 Дромомания

– Иван, просыпайся. Да вставай ты!

– Что случилось?!

– Много всего. Но ты все проспал.

– Что??? Где мы?

– Мы опять в лесу.

– Так мы же и были в лесу?

– Да, но у нас был костер, палатка и немного еды. А теперь опять ничего нет. И мы опять заблудились.

– Мы же и так…

– Ты можешь встать со снега? Замерзнешь же.

– Кажется, я незаметно допил коньяк и уснул. Прости!

– Да ладно, проехали.

– А почему ты не злишься?

– Потому что, кажется, то, что ты ушел с коньяком, нас спасло.

– От чего?!

– Это главный, как ты говоришь, вопрос – от чего…

– Ничего не понимаю…

– Мы пошли собирать дрова. У тебя был коньяк. В какой-то момент я понял, что не слышу тебя. Пошел искать, долго искал и нашел тебя здесь. А потом услышал вертолет.

– Это же были спасатели!!!

– Нет.

– А кто?!

– Не знаю.

– Военные?

– Нет. Они опять были в белых накидках. То есть, я не знаю, «опять» ли, и «они» ли.

– Блин…

– Да. Я все хорошо слышал и, кажется, даже видел. Хотя как я мог видеть? – я, пока искал тебя, ушел далеко от нашего лагеря. Но я все равно видел через кусты: прилетел вертолет, из него вышли люди в белых накидках и в респираторах.

– Блин…

– Да.

– А те тоже были в респираторах, ты не помнишь?

– Кто «те»?

– Которые были в начале!

– В начале была полиция, ты же сам говорил.

– Это не могла быть полиция.

– А это не могли быть спасатели. Тебе неинтересно, что было дальше?

– Они увидели, что нас нет, и стали искать?

– Да. Но найти нас они не смогли, потому что мы заблудились. Палатку они сожгли, а костер, наоборот, потушили.

– И улетели?

– И улетели.

– Ну, слава богу. Нам опять повезло. Пойдем посмотрим.

– На что?!

– На то, что осталось.

– Там ничего не осталось. И мы уже далеко от того места.

– Тогда откуда ты знаешь? Как ты мог это видеть?

– Я уже не уверен, что я это видел. Но я точно слышал вертолет.

– Мало ли вертолетов над Уралом летает.

– Каким Уралом?!

– Бесконечным.

– Ты напугал меня своими белыми тенями, и может, мне вообще все привиделось. А потом ты ушел в темноту с коньяком. Почему ты ушел в темноту с коньяком?

– Потому что я что-то почувствовал, нехорошее. Но если бы я стал тебе объяснять, ты не поверил бы. Но я знал, что ты будешь меня искать, если я заблужусь отдельно от тебя. В общем, непонятная интуиция опять завела меня непонятно куда, но отвела нас от чего-то еще более непонятного…

– Да ладно?

– Я дозвонился до кого-то, это я помню точно, и звучало все вроде нормально. Что пришлют вертолет и спасут нас. Но потом я почувствовал страх и тревогу.

– Да ладно?! А до этого что ты чувствовал?

– У меня странная интуиция, которая работает редко и странно! Но работает же? Ты же сам говоришь, что это спасло нас!

– Да, но от чего?

– От тюрьмы.

– Не думаю… Возможно, от чего-то похуже.

– Что может быть хуже тюрьмы?

– Например, то, что мы заблудились даже относительно того, как мы заблудились до этого.

– Но все-таки это свобода.

– Да, но мы отъезжали от МГУ в летних сумерках. Потом на Лосе настал осенний вечер. А теперь мы где-то, как ты говоришь, на Урале, и сейчас зимняя ночь!!! То есть день, но все равно ночь, потому что зима!

– Это не так страшно, как кажется, потому что логично, а значит, не абсурдно, а значит, не страшно…

– Да ладно???

– Значит, скоро будет весеннее утро. Я его уже потихоньку чувствую, хотя его пока еще нет. Пойдем посмотрим, что осталось от нашего лагеря.

– Ничего не осталось.

– И коньяка тоже… Слушай, я, кажется, все понял.

– Что ты понял?

– Всё! Пока мы тут бродим, там же у них много всего произошло, правильно?

– У кого «у них»?

– У тех, кто остался.

– А мы кто?

– Мы теперь странники, божьи люди.

– Я уже не человек, я зверь!

– Вот. Самое страшное – не белые тени, а зверь в человеке. Хотя, может быть, белые тени это и есть зверь в человеке. И мы не заблудились. Мы спрятались. У меня есть теория.

– Какая?!

– Шаткая, как всегда. Все-таки, почему ты игнорируешь главный вопрос: почему мы всю дорогу