За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

Иваненко был взволнован. Он словно заново переживал этот тягостный разговор с Председателем КГБ СССР.

— Я ему сказал: мол, Владимир Александрович, это же — авантюра!

А он, знаешь, что мне ответил? — «История нас рассудит».

— Ну в этом он прав. История действительно нас рассудит…

ИНФОРМАЦИЯ: «Не хочу казаться пророком и ясновидящим, но меня смущало то, что главным теневым руководителем ГКЧП был В. Крючков, Председатель КГБ СССР. Между собой мы его называли дедушкой. И не потому, что он был в годах, а за его нерешительность, просветительскую деятельность, а может быть, и профессиональную слабость. Он на всю страну неоднократно говорил об агентах влияния — и в то же время ничего не сделал для их разоблачения. Он был воспитан не руководителем-новатором, а человеком, который ничего не делал без санкции сверху…»

(Н.И. Легок, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР. «КГБ — ФСБ: взгляд изнутри». Москва, 2001 год).

Происходящее было неожиданным не только для Иваненко и Орлова. Никто из немногочисленного состава КГБ РСФСР, да и всего КГБ, даже не подозревал, что день 19 августа станет для многих точкой отсчета нового этапа жизни, насыщенного событиями и резкими поворотами…

ИНФОРМАЦИЯ: «После Всероссийского совещания до меня уже начали доходить тревожные слухи… Конкретного мне никто толком ничего не говорил. Но напряженность в отношениях Союза с республиками нарастала… Стала явной активность Бориса Николаевича, добившегося независимости… Что-то зреет! Но что? Ничего уточняющего ни по сути, ни по срокам, ни по действующим лицам не было…»

(Л.К. Стрельников, начальник Секретариата КГБ России).

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «19 августа я находился в Кургане. Там получили сначала телеграмму Председателя КГБ СССР Крючкова. Начальник управления спрашивает меня:

— Что делать?

— Там обстановка такая, что в общем-то надо подождать…Ты ж видел: у Янаева руки трясутся…

— Будем ждать!

А через некоторое время по милицейским каналам пришла телеграмма от Иваненко. Он показывает мне ее и снова спрашивает:

— Что делать будем?

Трудно тогда было принять правильное решение. И начальник управления довел до личного состава крючковскую шифровку, а телеграмму Иваненко положил и «подождем-с»… Но его можно понять: Когда ты получаешь указание от Председателя КГБ СССР, а затем от Председателя КГБ РСФСР, да еще через милицию…

Я был на совещании в Управлении и своими глазами видел наметившееся противостояние среди оперативного состава: одни — за коммунистов, другие — за демократов. Дело дошло чуть не до мордобоя…»

(С.С. Дворянкин, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР).

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «19 августа я был в лесу, в палатке. Под Медным, где мы с поляками, прокурорскими работниками и армейцами вскрывали захоронения.[61] Проводили экспертизы, определяли, где кто похоронен… И вдруг сообщение но радио, и прекращается всякая информация. Я налаживаю связь через военных, затем мчусь в Тверское управление КГБ… Сразу понял — переворот. И одна только мысль беспокоила: чтоб стрелять не начали. Я же в Афгане[62] насмотрелся на все эти перевороты…

Приезжаю в управление, узнаю, что неожиданно начальник заболел… На совещании руководящего состава зачитали телеграмму, полученную от Крючкова, а потом заместитель начальника говорит:

— Здесь находится представитель Центра полковник Скобелев, пусть он скажет, как нам действовать.

Я сказал тогда:

— Считаю, что пока никаких резких движений предпринимать не надо. Ситуация непонятная… В такой ситуации действует закон десантников: «Не знаешь, что делать, — не делай ничего»

(Ю.И. Скобелев, помощник начальника Десятого отдела КГБ СССР).

Российские чекисты, бывшие в полном неведении о готовящемся перевороте, не могли и предположить, что в недрах самого КГБ СССР есть «крот»[63] — «демократический крот». Об этом стало известно из публикации во французском журнале «Пари матч». Его личность до сих пор остается загадкой для тех, кто пытался понять хитросплетения событий августа 1991 года.

ИНТЕРВЬЮ: «Вопрос: В своей книге вы утверждаете, что один сотрудник КГБ информировал демократов о назревающем путче. Как это было?

Госсе: Этот сотрудник КГБ, сторонник перестройки, 14 августа предупредил о том, что ультраправые силы партии намерены сместить Горбачева. Этот человек занимал важный пост в КГБ, но работал под гражданской «крышей». Наша встреча с ним проходила в лучших традициях шпионских романов: капюшон его куртки закрывал лицо, место встречи он назначил сам, пришел раньше нас и ушел первым. Этот информатор предупредил А. Яковлева,[64] как годом раньше предупреждал Э. Шеварднадзе,[65] о подготовке к захвату власти. В ходе путча этот «крот» продолжал поставлять информацию относительно того, что происходило в лагере путчистов… Он был осведомлен о передвижении войск…»

(У. Госсе, корреспондент французского телеканала «ТФ-1» в Москве. «Пари-матч», 14 ноября 1991 года).

ИНФОРМАЦИЯ: «Ельцину этот ГКЧП был нужен! Если бы его не было, его бы обязательно надо было создать! Оп прекрасно знал о готовящемся путче… Лучше повода было не придумать!»

(Ю.И. Скобелев, помощник начальника Десятого отдела КГБ СССР).

— Виктор Валентинович, а делать-то что будем? — спросил Андрей.

— Нужно подготовить шифровку в территориальные органы. Срочно! Давай, садись! — Он указал Орлову на крупный столик, стоящий чуть поодаль. — Набросай текст телеграммы. Смысл такой: произошел антиконституционный переворот. Органы КГБ должны не ввязываться в эту авантюру, а поддержать законную власть. Понял? Сначала напиши, а потом я подкорректирую! Я тебя оставлю здесь. Скоро должен приехать Ельцин! Я пойду, а ты не теряй времени!

Иваненко ушел, оставив Орлова одного. «Ничего не ясно! Что писать? Какие давать установки, когда сами ничего не знаем?» — лихорадочно проносилось у него в голове. Он встал, подошел к окну. Внизу с высоты четвертого этажа была видна площадка перед Белым домом, большая, опускающаяся вниз лестница, часть набережной Москвы-реки, близлежащие жилые дома. По набережной все так же, без суеты, в обе стороны двигались автомобили, редкие пешеходы, как всегда, целеустремленно шли по тротуарам. Однако теперь кое-где стали заметны кучки людей. К ним подходили все новые и новые, о чем-то оживленно говорили, время от времени бросая взгляды на Белый дом. У подъезда противоположенного крыла здания скопилась небольшая толпа, окружающая человека, который что-то говорил, энергично жестикулируя.

Орлов вернулся к столу, из стопки чистой бумаги взял три-четыре листа, положил их перед собой. «Что же делать? Надо найти какие-то слова, понятные и убедительные для всех. Но слишком много неясного», — в растерянности думал Андрей. Вдруг его внимание привлек какой-то шум за окном. Сначала вроде раздался скрип тормозов, потом возбужденные возгласы и, похоже, даже рукоплескания.

Он снова подошел к окну и, к своему удивлению, увидел в несколько раз увеличившуюся буквально за пару минут толпу, которая окружала три правительственных «ЗИЛа», по-видимому только что подруливших к Белому дому. Люди махали руками и что-то кричали. Сначала Андрей не понял их возгласов, но потом, прислушавшись, уловил — они скандировали: «Ель-цин! Ель-цин! Ель-цин!» Было видно, как плотно стоящая толпа расступилась и через образовавшийся проход в окружении охраны и в сопровождении каких-то людей в сторону подъезда шел Ельцин. Его вполне можно было узнать по белокурым волосам, высокому росту и уверенной походке. «Слава богу! — подумал Андрей, — Ельцин здесь. Теперь, наверное, появиться ясность, что делать дальше!»

Орлов видел Ельцина не в первый раз, но, пожалуй, только сейчас появление Бориса Николаевича так сильно повлияло на его настроение — к чувству тревожного ожидания добавилось лихорадочное желание сделать что-то такое, что поможет резко изменить ситуацию, внести ясность в дальнейшее развитие событий.

Андрей не был человеком, преклоняющимся перед личностью Ельцина. Но, как и большинство советских людей, он увидел в нем человека, способного переменить жизнь к лучшему, сделать ее более честной, справедливой, достойной. Тогда, в самый разгар перестройки, это было вполне естественным.

Впервые эту свою позицию Орлов публично обозначил, еще работая в «Прогнозе». Как-то раз, кажется это было в восемьдесят шестом, готовясь к политзанятиям, он взял в качестве основы для своего сообщения текст речи Ельцина на съезде, когда тот был еще первым секретарем Московского городского комитета партии. Ельцин тогда очень резко критиковал ЦК, говорил о том, что в партии появились «зоны вне критики», что надо отменить «особые блага для руководителей». Все это воспринималось как проявление необычайной решительности и смелости Бориса Николаевича, который, как тогда казалось, не побоялся выступить против партийной номенклатуры, за демократическое обновление КПСС.