Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии - Константин Банников

В ближайшие после «перевода» выходные новоявленные черпаки устремляются в город (поселок) искать невест. По их убеждению, теперь, когда их кокарды соответствующим образом загнуты и все значки надеты, они выглядят вполне презентабельно и сексуально. Перед межполовыми отношениями временно отступают даже доминантные. Мне известен случай, когда накануне первого увольнения молодых солдат собрался консилиум дедов, постановивший, что им следует разрешить загнуть кокарды, чтобы те не позорили подразделение своей «духовской» внешностью.

В другом случае, на вопрос, почему бы не пойти в увольнение «по гражданке», во избежание общения с патрулем, один мой сослуживец ответил: «Ну, ты что! Когда ты в форме, стоит только выйти на Ленинский, как девки пачками вешаться на тебя будут». Многочисленные эксперименты доказывали несостоятельность данного тезиса: «пачками вешался» как раз патруль, но это никак не отражалось на силе стереотипа. Когда же у солдата в городе действительно появлялась женщина, это повышало его авторитет в глазах товарищей. И он всеми силами старался его поддерживать, описывая после отбоя свои похождения в деталях.

   — Ах, как много раз я ее имел.

   — Да ты все врешь!

   — Не веришь, посмотри, он весь красный. (Демонстрирует половой орган, как знак своей значимости. Орган был, действительно, необычного цвета.)

   — Да ты его кирпичом натер!

   Далее следует ритуальный поединок: оппоненты понарошку мерятся силами.

У солдат больше возможностей, чем у заключенных, завести настоящий роман, но он будет настоящим только по ту сторону забора, а в воинской части сам факт любви девуалируется и становится достоянием социума постольку, поскольку таковым является сам любовник. Любовь уходит на второй план, уступая место статусу. И женщина здесь ценна не сама по себе, но той знаковой аурой, которой она облачает своего военного любовника в глазах коллектива, от лица которого он ее любит.

Изначально деструктивная в своей основе, смертоносная функция военного человека в знаковом стереотипном восприятии делает его сексуально притягательным, поскольку только разрушительная функция Танатоса доводит до апофеоза потенциал экспансии, который есть по определению Эрос, — апофеоз утверждения и созидания.

«Заложенные в военной эстетике танатические радикалы переосмысляются как эротические, тема военной смерти — безнаказанно причиняемой и безвинно принимаемой — делается в моде нестрашной. (Шантанный куплет: „А я люблю военных, красивых, здоровенных“ предельно ясно выражает эту трансформацию Танатоса в Эрос)».{88}

Татуировки

За переосмыслением физиологии в системе символов стоит потребность обозначить свою социальную идентичность, т. е. человек стремиться быть чем-то большим, нежели просто телом, или пресловутой «строевой единицей». Поэтому тело трансформируется, и покрывается более сложными знаками социального состояния: потребность репрезентации знаков идентичности постоянна. На этом уровне экспансивных символов знаком идентичности становится оружие или эмблемы родов войск, изображение которых наносится на тела в виде татуировок.

Все оружие делится на два рода. Это механизированные, усиленные органы отца/самца. Их функция — прободение. От патрона 5,45 мм до межконтинентальной ракеты они имеют одну и ту же фаллическую форму, диктуемую архетипом не менее, чем аэродинамикой. Другой род оружия — механическая, стальная утроба. Это бронированное материнское укрытие — танки, БТР, субмарина и т. д.{89}

Не берусь как-то комментировать отношение архетипов к аэродинамике. Однако стоит обратить внимание на то обстоятельство, что названные типы татуировок в своем смысловом значении представляют собой род мандалы — схематически выраженную гармонию сфер.{90}

Фаллический силуэт патрона — частый знак армейских татуировок, который используют «партачные мастера» в качестве художественных виньеток татуирования группы крови на левой половине груди или на плече. В современной армии это не жизненная необходимость и даже не мода, но знак инициации: духи не имеют права делать татуировки.

На то они и духи, им даже группа крови не положена. Только инициированные мужчины могут обозначать свой статус группой крови, вписанной в фаллический снаряд, радуясь обозначенной социальной потенции не меньше, чем физической.

К другому виду инициационных татуировок относятся знаки родов войск в композиции с изображениями характерных для них видов коллективного оружия: танки, БТРы, субмарины и т. п. — именно символ материнского укрытия, о котором пишет Левинсон.

Социальная значимость татуировок в армии, их семиотическая близость к архаическим образцам отражают парадигму сознания, связанную с идентичностью. «Таким образом происходило „переоформление“ натурального человеческого облика в изобразительный символ племенной мудрости», — пишет Н. В. Полосьмак о другом времени, другой культуре, других татуировках, но это замечание справедливо по отношению к любым временам, культурам и татуировкам.{91} В данном случае различие между ними заключается лишь в том, что на тело древнего воина наносится образ тотемного предка, а на тело современного — эмблема рода войск. Дело не в эмблемах. Важно то, что современный воин бессознательно испытывает ту же потребность, что и древний, — потребность обозначить идентичность неким метазнаком силы, и удовлетворяет ее точно так же — покрывая знаком тело. Тело — первый знак идентичности.

В этом проявляет себя сама сущность человека — «переоформлять» собственную природу в смысловом метапространстве знаков и символов. Поэтому смысл добровольного клеймения человеком своего тела в армии такой же, как и у первобытных народов. Он раскрывается в семиотическом значении рисунков — знаков экспансии и идентичности. Семиотика самого акта татуирования может рассматриваться в парадигме инициации: слияние тела вчерашнего неофита с субстанцией, питающей его духовную сущность.

Все это напоминает первобытные мужские инициации, имеющие целью ритуально обозначить переход неофита из половозрастной группы «женщины и дети» в статус полноценного, готового к брачной жизни мужчины, для чего надо выполнить ритуал, сопряженный с физическим и/или психическим страданием. За пределами ритуала знаки идентичности инициированного мужчины функционируют как блоки информации о нем и репрезентации его статуса.

Символизм волос: статус, подавление, протест

Универсальная семиотическая парадигма волос в мировой культуре состоит в проявлении природной стихии роста, которую человек, устанавливающий отношения с миром по принципу системного порядка, стремится как-то регулировать. Прическа и причесывание символизирует подчинение природных начал в человеке культурным стереотипам и нормам. Поэтому так психологически действенна магия волос и поэтому образы колдуна, ведьмы и других им подобных персонажей коннотируют с представлениями о непокрытой голове, с нестрижеными, не заколотыми, распущенными или не оформленными в прическу волосами. Причесывание в религиозном сознании имеет значение ритуального акта по установлению контроля над стихийным проявлением магической силы. С этим связан распространенный в мифах и сказках народов мира сюжет: герой спасается от демонов при помощи гребешка. Пример из христианства — пострижение в монахи.

Волосы понимаются как символ жизненной силы, проявляющий присутствие стихии в человеке, которую следует упорядочить согласно традициям данного общества и положению человека в обществе. В определенные периоды жизни положение человека в обществе меняется, меняется и его прическа, которая есть знак социального статуса личности в ее принадлежности к своей группе. В тех обществах, которые консолидируются культом жизненных сил, — у сикхов, назареев, воинов древней Спарты и многих других, — стричь волосы считалось недопустимым.

В любой культурe социальный контроль начинается с того, что предписывает личности правила оформления собственных волос, которые обоснованы в мифологии. Это знак принятия личности в качестве полноценного члена, который во многих традиционных культурах заложен в основание переходных ритуалов. Ритуалы обрезания волос в день рождения трехлетних детей сегодня, к примеру, проводятся в Туве. Члены рода отрезают пряди волос ребенка, принимая в свой круг нового человека. У тайских народов манипуляции с волосами также составляют суть переходных обрядов, и пучок волос, который формируется у неофита в результате ритуальной стрижки, называется кхуан — «жизненная сила».