ПиДЗа - Станислав Анатольевич Фетисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С началом войны Аненербе выдвинула программу антропологических исследований, включавших антигуманные опыты. В качестве исследуемого материала использовали живых людей. Подопытными выступали узники концентрационных лагерей.
«18 декабря 1938 год.
Общество Туле. Я был прав. Истинная цель экспедиции вовсе не установление нордической связи тибетцев. Мы нашли то, что искали».
«5 января 1939 год.
Привезенные из экспедиции предметы (в описи значатся как артефакты) — это оружие».
«12 января 1939 год.
Я попал в поле зрения полиции. Они намекнули, что более не стоит интересоваться вопросами государственной важности. Мне пригрозили заключением. Приходили к отцу».
«13 февраля 1939 год.
Артефакты подобны аккумуляторам. Они вбирают в себя энергию. Мне неясно, как как это научно объяснимо. *Имя закрашено* сказал, что привезенные из Тибета вещи (найденные мной в сундуке) распределили по концентрационным лагерям».
«04 сентября 1939 год.
Началась война. Мы вторглись в Польшу. Мне страшно».
«28 октября 1939 год.
Отправляюсь на фронт».
«Ночь с 29 на 30 августа, 1944 год.
Мы отступаем. Я ошибался. Сегодня снова прятались в погребе от английских бомб. Завтра еду домой прощаться с родителями и сестренкой. Теперь не стану стесняться слез. Советские войска близко. Будем обороняться. Это ненадолго. Кенигсберг скоро падет. В том уже не сомневаюсь. Мы совершили непоправимую ошибку. Мы все виноваты».
Глава 40
Центральный Дагестан
2023 год
Халид дремал в тени скалы, пережидая полуденный зной. Старый чабан изредка поглядывал на склон летнего пастбища, по которому разбрелась отара овец. Все здесь Халиду было привычно: высокое синее, бескрайнее зеленое, далекое белое. Халиду казалось, что он слышит, как горы тянутся к небу, но небо, не желая себя отдавать, режет гордые вершины крыльями парящих в нем орлов. К привычному сегодня еще добавился и шум воды; небольшая речушка, окрепнув ночной грозой, теперь гулко срывалась водопадом в каньон, радуя слух горца. Халид улыбнулся, глядя на пасущегося подле него коня. Животное тоже слышало воду и часто отрывалось от травы.
— Скоро напьешься, — сказал чабан хриплым голосом.
Стар был Халид. Он и сам прекратил вести счет годам. Если бы не запись в семейном Коране, выведенная аккуратной вязью в день его рождения, позабыл бы уже давно свои лета. А родился он в 1917 году, в ныне вымершем ауле Гамсутль.
Кто-то говорит, что тот аул Христа помнит, а некоторые и вовсе утверждают, что селение это уже было, когда Святитель явился.
Тому свидетельств немало. Приземистые стены аула, испещренные знаками и символами, рассказывают запутанную историю сменявших друг друга верований и людей. Зороастризм, христианство, а позже и мусульманская религия, на тысячи лет оставили свои следы, высеченные письменами в каменной кладке домов, теперь уже брошенных в запустении.
Никому за столько времени не покорился Гамсутль. Неприступные скальные обрывы надежно защищали аул от нападок воинственных соседей. Сам Имам Шамиль оборонялся в нем, наблюдая за русской армией с «Зуб-скалы». Императорские войска так и не сумели пробраться в крепость. Помнил Гамсутль и женщину-полководца, единственную за всю историю Дагестана. С тех пор речка внизу ущелья так и зовется «Красная». Алой она стала от крови врагов, побежденных хитростью и умением воительницы.
Но время берет свое. Ему подвластны любые стены и преграды, любые крепости и скалы. Ныне лишь ветер гуляет в оставленных домах, завывая сквозняком пустых оконных глазниц и покосившихся дверей. По узким извилистым улочкам, где с трудом расходятся двое, сегодня стирают подошвы туристы. Больше не слышно муэдзина, некому да и некого теперь звать к молитве в поселковой мечети. И только кладбище на склоне за аулом косыми рядами надгробий напоминает о людях, некогда живших здесь. Но могильный камень, уготованный последнему жителю Гамсутля, пока так и не дождался горца Халида, давно переступившего порог столетия.
Старый чабан каждое утро встречал рассвет с одной лишь ему известной целью. Питался он просто. Немного мясного бульона, сыр, ягоды, овощи, фрукты, постные лепешки, мед. Никогда не позволял себе излишней сытости. Пил родниковую воду и травяные настои. Дышал чистым воздухом дальних горных пастбищ, не знавших современного городского смрада. Трудился много, за что еще при советах был награжден Орденом Красного Трудового Знамени. Тягостные мысли не клонили к груди голову Халида, только волки да медведи после долгой зимы доставляли хлопоты, пробираясь ночью к овечьей отаре в надежде поживиться добычей. Дети, внуки, правнуки разбрелись далеко за родные земли, и лишь Расул, младший сын от третьей, ныне покойной жены, навещал Халида, привозя необходимые припасы, инструменты и одежду.
Летом жил Халид в хижинах, что ставили на пастбищах чабаны. Зимой — спускался в аул к сыну. «Расул молодец, хваткий получился, — думал Халид, — в Махачкале дела свои, денег заработал, уважение. Дом не забывает. Дорогу, вон какую проложил. Раньше только на коне можно было, а теперь вот почта, да медики по надобности приехать могут». В том году молодой фельдшер что-то все записывал себе в блокнот да удивленно кивал головой. «Здоровье у вас, молодой позавидует, — уходя, сказал он Халиду, — хоть книгу по вам пиши, как правильно жить нужно». А книгу и вправду было о чем писать.
Халид не успел доучиться в университете, началась война. Несильно потрепали Махачкалу фашистские авианалеты, но до боли задели молодого, горячего горца. Дошел Халид до самого Берлина, разбивая немцев в Белоруссии, Польше, неуклонно продвигаясь на запад.
Долгими вечерами, сидя у огня домашней жаровни, сначала дети, а за ними и внуки, забираясь на колени к деду, просили рассказать его, как он бил фашистов. Никогда Халид не говорил о том. «Что рассказывать? На то сняты красивые героические фильмы, написаны правильные книги, — рассуждал
