Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Но работать нужно. И в начале декабря 79 г. режиссер студии «Мосфильм» Тарковский составляет свой рабочий план. В нем названы замыслы фильмов «Идиот», «Бегство» (о последних днях Толстого), «Смерть Ивана Ильича», «Мастер и Маргарита», «Двойник» (фильм о Достоевском, по мотивам его биографии и прозы). Трудно сказать, верил ли режиссер в возможность постановки названных им кинокартин на «Мосфильме», но мыслы о них явно прсутствовали в его сознании. И все более крепнет уверенность в необходимости коренного изменения жизни. В дневнике он пишет: «трудно думать о дальнейшей жизни; я и в сегодняшней-то полностью заблудился. Знаю одно, так как жил до сих пор, жить больше не хочу <…> Больше не могу… Так вот, попусту растрачивая время, жить больше не могу…». В это время начальство решило ему «бросить кость». «Кажется, они успокоились, — пишет с горечью Тарковский, — определив мне камер-юнкерский мундир (народный артист РСФСР)» (288). Ориентация на судьбу Пушкина. Конечно, не эта подачка нужна была Тарковскому. Надежды на работу не появились: «Я устал от ожиданий. Бесплодных, изнурительных ожиданий».

С апреля по сентябрь 80 г. вновь Италия, работа над фильмом «Время путешествия Андрея Тарковского и Тонино Гуэрры» и над сценарием «Ностальгии». Замысел постановки фильма тремя режиссерами: Бергманом, Тарковским, Антониони. Замысел не состоялся. Бергман ообщил, что очень заинтересован проектом, но до 83 г. он занят, очень хотел бы встретиться с Тарковским. Выход на зарубежный экран «Сталкера». Запись в дневнике 13 мая 80 г.: «Очень важная весть сегодня, 13 мая покзывают ''Сталкер'' в Каннах — от одного французского прокатчика, купившего фильм за 500 000 долларов (!)». А через два дня: «У ''Сталкера'' ошеломительная пресса во всех газетах. Ронди оценивает фильм как гениальный и предрекает ему наивысшее признание. Даже неудобно повторить все, что он сказал». Это за границей. А дома: «Лара сказала, что, когда она спросила Сизова, не знает ли он, как прошел ''Сталкер'' в Каннах, он ответил: ''Фильм провалился. Зрители толпами уходили из зала''» (288-90). Опять наглая ложь, даже не претендующая на правдоподобие. Начало 81 г. Снова Москва. Запись о намерении написать письмо в президиум конгресса кинодеятелей, который должен состояться в марте: не забыть о смешном (крайне малом — ПР) количестве прокатных копий, полном отсутствии обсуждений фильмов, показа их на фестивалях; «ни уважения, ни приглашений от Госкино»; «я даже не могу прокормить семью. Нуждается ли вообще во мне кто-то?». Ощущение полной ненужности.

В том же году посещение Англии, Шотландии и Швеции. Совсем другие впечатления. Ряд почетных предложений. Тарковский с удовлетвоением пишет о них: Шекспировский театр предложил поставить Гамлета; национальная киношкола — прочесть курс лекций или взять класс режиссуры, в Оксфорде — прочесть курс лекций о кино и пр. (293). А в Советском Союзе все по-прежнему. И Тарковский приходит к все более обобщающим критическим выводам. Осенью того же года он пишет: «здесь невозможно жить. Так изгадить чудесную страну, превратить ее в нечто покорствующее, сгорбленное, жалкое, совершенно бесправное» (294). И о печатной продукции: «…В наше информацонное время люди обречены проглатывать множество бесчувственных слов, и потому люди более глубокие испытывают нстоящий духовный голод. Однако вместо всего этого нам надо прислушиваться к тому, что дух открывает в самых простых словах, а не убивать их» (297-98). Отчаяние и разочарование во всех прежних формах жизни. В каждой фразе «Мартиролога» как бы крик — «нет! нет! нет!», «Не хочу! Не могу, не подлинное, не настоящее, не то, не то…»; «Отвержение, протест, восстание» (299). И мечты о жизни в Италии или Швейцарии, о каких-то чудесных переменах: «Последние год-два живу как на чемоданах, в постоянном ожидании каких-то чудесных событий, которые радикально изменят мою жизнь. И я знаю, что это ожидание не напрасно. Я в этом убежден». Поездка в Грузию. Запись о Параджанове, как и он гонимом, братом по таланту и по судьбе, преследуемом властями: «Параджанов — удивительный человек, обворожительный, умный, остроумный и тактичный. Лариса и тяпа от него в восхищении. Он живет в страшной бедности, однако никто из его частых гостей, с готовностью соглашающихся принять от него подарки, не пошевелил пальцем, чтобы помочь ему с квартирой. У него нет ни воды, ни газа, ни ванны, а он болен. Невероятно добрый, милый человек…» (296-7). Последние впечатления в родной стране. А 6 марта 82 г. Тарковский вылетает в Италию как режиссер. «Мосфильма», по контракту с итальянским телевиденьем, чтобы снять фильм «Ностальгия» и завершить «Время путешествия…». Тарковский уезжает один. Жена присоединилась к нему в конце года. Сын и теща на длительное время остались заложниками. Не ясно, предвидел ли режисер свою дальнейшую судьбу (298). Но тема ухода, бегства занимает в последние годы основное место в его замыслах: «Бегство» (о последних днях Толстого), «Смерть Ивана Ильича», фильм о бегстве в пустыню святого Антония, фильм о Христе.

Влюбленность в Италию, простых ее людей. Немногочисленные, но верные друзья. Но и здесь Тарковский не находит успокоения. Режиссер Иоселиани позднее вспоминал слова Тарковского, что на земле нет рая и человек рожден, чтобы быть несчастным, обречен на несчастья, страдания, печаль. Тарковского всё больше привлекает восточная цивилизация, с ее обращенностью внутрь человека, желанием раствориться; больше, чем западное стремление заявлять о своих чувствах, как о чем-то главном, важном. Он говорит о власти денег на Западе, о трудности там работать. И вспоминается «Мосфильм» как родной дом, где легче, удобней, спокойней работается (326). Запад для режиссера оказывается чужим, как и жизнь в Советском Союзе. Восток — это, конечно, не СССР, а мир этически-религионых веровний Индии, Японии, других стран Дальнего Востока. Все это отразилось и в фильме «Ностальгия».

Фильм представлен Тарковским на Каннский фестиваль 83 г. Режиссер возлагал на него огромные надежды. Кроме приза, в котором он очень нуждался, успех, по мнению Тарковского, мог помочь продлить командировку, привлечь благосклонное внимание западных киноспонсоров, производителей фильмов. Сразу же по приезде в Канн Тарковский узнал об участии в фестивале знаменитого режиссера Робера Брессона, о чем его заранее не известили. Брессон ни разу не претендовал ни на одну награду, приехал на фестиваль впервые, в год своего 75-летия. Он сразу заявил журналистам, что откажется от любой награды, кроме главной, «Золотой пальмовой ветви». Тарковский лично не знаком с Брессоном, но в высшей степени уважает его, называет любимым кинорежиссером. Возникло трагически трудное положение. В любом варианте Тарковский проигрывал. Брессон привез фильм «Деньги», Тарковский — «Ностальгию». Он решил, что примет решение в зависимости от впечатления о фильме Брессона. Фильм ему не понравился, и Тарковский решил не снимать «Ностальгию» с конкурса, тоже заявив, что и ему нужен главный приз, либо ничего. Жюри оказалось в чезычайно трудном положении. А тут еще приехал входивший в состав жюри Серг. Бондарчук. Тарковский уверен, что тот люто его ненавидит и приехал специально, чтобы загнать его в угол и вернуть в Москву. Последнее, по крайней мере, соответствовало действительности. Бондарчук и в самом деле яростно сражался против того, чтобы премию дали Тарковскому. В итоге жюри приняло решение: дать главный приз японскому режиссеру, а Тарковского и Брессона наградить специально придуманными призами «За вклад в киноискусство». Страшный удар. При вручении приза Тарковский едва кивнул Брессону (позднее они подружились), сказал только одно слово «мерси», при выходе приз выпал из его рук и упал на пол (333).

И сразу с подачи советской прессы по Москве поползли слухи, что «Ностальгия» потерпела в Каннах сокрушительное поражение. Медоточивые речи чиновников, напоминающих, что срок командировки режиссера истек, что его ждут на родине с распростертыми объятиями. А тем временем 28 мая 83 г. Тарковского уволили с «Мосфильма». В июне он пишет директору Госкино Ф. Ермашу официальную просьбу о продлении срока командировки на три года, чтобы поставить в Англии оперу «Борис Годунов» и отснять «Гамлета». Он просит выпустить за границу и сына с тещей. Пишет и в другие инстанции (в Отдел культуры ЦК…). Никакого письменного ответа. Но неоднократные устные заверения: приезжайте в Москву, здесь поговорим и решим ваши дела к вашему благу (333). Верить таким заверениям было бы наивно.

На Тарковского оказывется грубое и прямолинейное давление. Вернувшись из поездки в Америку, он находит на столе письмо отца с призывом вернуться: «Я очень встревожен слухами, которые ходят о тебе по Москве. Здесь, у нас, ты режиссер номер один, в то время как там, за границей, ты никогда не сможешь реализовать себя, твой талант не сможет развернуться в полную силу. Тебе, безусловно, надо обязательно возвратиться в Москву; ты будешь иметь полную свободу, чтобы ставить свои фильмы. Все будет, как ты этого хочешь, и ты сможешь снимать все, что захочешь. Это обещание людей, чьи слова чего-то стоят и к которым надо прислушаться <…> Как может быть притягательна чужая земля? Ты сам хорошо знаешь, как Россия прекрасна и достойна любви <…> Не забывай, что за границей, в эмиграции самые талантливые люди кончали безумием или петлей» (334). Совершенно понятно, что письмо написано под давлением или под диктовку.