Жена моего босса - Ольга Карпович

Вот только старый друг и компаньон Чернецкий не желал отказываться от былых привычек. И Ивану Степановичу не раз уже намекали старшие товарищи, что совместный бизнес с этаким Аль Капоне российского разлива не играет ему на руку. Марлен Афанасьевич, например, некогда помогавший им с Мишей в бизнесе и добившийся отмены государственных контрактов на поставки алюминия, что сделало их с Мишей местными алюминиевыми королями, теперь не скрывал своего негативного отношения к старейшему компаньону Муромцева и открыто говорил о том, что для успешной политической карьеры Ивану нужно разорвать все связи со своим дружком, известным нежной дружбой с ворами в законе и прочими криминальными авторитетами.

«Легко сказать – разорвать все связи», – пожевал губами Муромец. А как это сделать, если они всеми заводами владеют на паях. Уж сколько раз он предлагал Мише выкупить у него свои пакеты акций. Но Чернецкий не желал выпускать из рук кровью добытые предприятия. Даже, наоборот, все чаще призадумывался о том, чтобы скупить по стране еще несколько небольших заводов и один металлургический комплекс на территории Украины. А рычагов давления на него у Муромца не было – слишком уж большим человеком в российском бизнесе стал его давний дружок, никто не посмел бы пугать или шантажировать одного из крупнейших и опаснейших олигархов.

Поправляя перед зеркалом галстук, Муромцев вспомнил тот недавний разговор с Марленом Афанасьевичем, который состоялся в отделанном деревянными панелями кабинете Глушкова, в его загородном доме на Николиной Горе. Марлен Афанасьевич, крупный, одышливый старик, в костюме-тройке коричневого цвета, посопев, передвинул на полированной доске шахматную фигуру, пожевал губами и проговорил:

– Итак, что там с этим твоим компаньоном? Говорил с ним? Предлагал отступного?

Иван Степанович нарочито повздыхал, подергал себя за начинавший оплывать подбородок:

– Не соглашается он акции продавать. Я ему пятьдесят миллионов долларов в качестве первого платежа сулил – ни в какую. Ему не деньги важны, а власть. Мальчишка он, понимаете, как ребенок: в солдатики свои еще не доиграл – никому не отдам!

– А если надавить на него? – насупил брови Марлен Афанасьевич. – Сфабриковать какое-нибудь дело о хищении. Ммм?..

– Да уж кумекал я, – отчаянно развел руками Муромцев. – Да кто ж на это пойдет? Я и с прокурором перетирал… Все боятся, всех Миша за яйца держит.

– Н-да… Дело даже не в том, что он на паях с тобой владеет заводами… этими, как их?.. Цветметстрой и что там еще… Дело в том, что люди будут говорить, понимаешь. Почему у нас губернатор ведет дела с каким-то уголовником? И ведь какой упрямый, подлец, предлагают ему слиться по-хорошему – не желает!

– Да, Марлен Афанасьевич, так и есть, – скорбно заключил Муромцев. – Ну, а что делать? Всегда остается вероятность, что кто-то что-то раскопает.

– Не должно быть такой вероятности! – стукнул кулаком по столу Глушков. Полированные деревянные фигуры подпрыгнули, тонкий стакан с чаем звякнул о серебряный подстаканник. – Ты, Ванька, в политику лезешь, на губернаторское кресло метишь, а правил соблюдать не хочешь. Это несерьезно, друг мой ситный… Давай решать, Муромцев, друг ты мой хороший, давай решать.

Глушков показательно нахмурился, драматично сложил губы, подпер красным кулаком лоб. И по всей его слишком уж театральной позе, по этим собранным на лбу глубоким складкам Муромцев понял, что лично для себя Марлен Афанасьевич давно уже все решил. Ему же остается либо принять это решение и продолжать двигаться вперед с мощной поддержкой старого воротилы, либо взбрыкнуть, отказаться и сгинуть черт-те где, вполне возможно, что и с пулей в затылке.

Помолчали. Муромцев машинально взялся за деревянного офицера, покрутил в пальцах и поставил на место. Глушков шумно выдохнул:

– Нет уж, Иван Степаныч, так не пойдет. Взялся за фигуру – ходи, отступать некуда.

– Понял вас, Марлен Афанасьевич, – Муромцев передвинул по доске офицера и уверил: – Порешаю этот вопрос.

Однако сказать «все понял, вопрос решу», было легко. На деле же оказалось, что старого, стреляного воробья Муромца начали мучить сентиментальные воспоминания. Сколько дорог они прошли вместе с Мишаней, сколько дел обстряпали, вместе богатели, вместе все теряли, рисковали, боролись, ездили по разборкам и заключали головокружительные сделки. Вспомнилось ему, как он познакомился с Мишей много лет назад, в начале восьмидесятых, когда тот только явился покорять Москву, вынужденный бежать посреди ночи из родного города. Чернецкий тогда был молодой, азартный, горячий, смешил московских ребят своим провинциальным выпендрежем. Иван Степанович, в то время едва переваливший за тридцатилетний рубеж, держал пару точек на черном рынке, барыжил по мелочи всяким дефицитом. И тут знающие пацаны свели его с Мишей – мол, кент прямо с Каспия, может устроить тебе партию черной икры по бросовой цене. У Муромца аж ноздри затрепетали от такой перспективы.

Мишаня явился к нему на следующий день, на вид – лошара какой-то зажопинский, весь в жесткой, явно подпольного производства джинсе, в дымчатых очках. Держался, правда, уверенно, весело, легко – и тем располагал к себе, заражал этаким пьянящим азартом предстоящего приключения.

– Значит, слушай сюда, – начал Миша, посверкивая бешеными черными глазами, – через два дня придет фура с товаром. На дороге у них все схвачено, но на въезде в Москву могут тормознуть. Мы должны сделать так, чтобы фура спокойно проехала мимо поста у МКАДа. Больше постов не будет, дальше они сразу на развязку и сворачивают к рынку. Там две минуты.

– Так, а че с гайцами-то делать? – нахмурился Муромец. На словах у этого поселкового атамана все выходило легко, как по нотам. Ивану же совершенно не хотелось вписываться в какой-то мутный расклад, замешанный с ментами. – У меня выходов на них нет, не пойду же я к ним прямо так, с баблом в руках – здрасте, познакомьтесь.

– Не кипешуй, все схвачено, – ухмыльнулся, выставив вперед белые крепкие зубы, Чернецкий. – Но мне нужна будет твоя помощь. Я ж в Москве никого пока не знаю еще. А для дела тачка нужна, развалюха, раздолбанная до предела и желательно записанная на какой-нибудь колхоз «Красный Лапоть».

– Будет тебе тачка, – заверил Муромец. – Че делать-то надо?

– На месте сориентируемся, – с деланой беспечностью отмахнулся Миша. – Завтра жду тебя на площади Гагарина в двенадцать ночи. Поедем на разбой!