Жена моего босса - Ольга Карпович

Руслан растянулся на разложенном диване, положив на всякий случай оружие поближе, на тумбочку, и закрыл глаза. И почти сразу очутился в разбитом, искореженном войной городе.

Запах стоял страшный, вязкий, неотступный – запах горелого гнилого мяса, нефтяного дыма, дизельных выхлопов, ржавого металла. Словно преисподняя вывернулась наизнанку и изрыгнула все это… На той улице, где недавно еще цвели сады и играли дети, сейчас остались только руины разбомбленных домов.

Он приехал сегодня, вызванный звонком Мовлади.

– Руслан, отец умер. Приезжай! – проговорил в трубке прорывающийся сквозь помехи голос брата.

Нужно было ехать быстрее, чтобы успеть на похороны. Руслан принялся действовать: выбивать внеочередной отпуск, узнавать, как можно проехать сейчас на территорию Чечни. В глубине души даже рад был возникающим на пути препонам – все душевные усилия тратились на то, чтобы спешить, бежать, ехать – места чувствам уже не оставалось. И вот теперь, преодолев последний блокпост, он въезжал в город, где прошли годы его юности.

Отец. Адлан Рамзанович… Еще нестарый по чеченским меркам мужчина – ему не было и шестидесяти. Продолжал работать директором школы, в которой учительствовал всю жизнь. Кому мог помешать, кому мог перейти дорогу этот человек, всю свою жизнь старавшийся построить мост между двумя народами, русским и чеченским? Человек, родившийся в телячьем вагоне под равнодушный стук колес на пути в далекий Казахстан. Человек, сумевший не только выучиться сам, но и давший образование детям. Человек, говоривший и читавший свободно по-русски, по-арабски, по-немецки. У отца никогда не было врагов. В городе его очень любили. Что же могло случиться с ним, что?!

Еще один блокпост – уже в самом городе. Грузовик с кузовом, полным мешками с песком, и бетонные плиты, выстроенные лабиринтом. Чеченец в натовском камуфляже и с «ДШК» махнул ему – стоять! Частник, которого Руслан нанял, чтобы доехать до города, притормозил раздолбанный «Москвич». Парень подошел к окну:

– По какому делу едешь, брат?

– Беда у меня, отец умер…

– На все воля Аллаха. Покажи бумаги на машину и проезжай…

Он снова вытащил документы. Человек с пулеметом махнул рукой, и грузовик откатился, открывая проход между плитами. Руслан услышал через опущенное окно:

– Да пребудет с тобой Аллах.

На пороге родного дома его встретил заросший до глаз жесткой черной бородой высокий парень в разгрузке, десантных брюках и тяжелых прыжковых ботинках. Руслан не сразу узнал Мовлади. На плече у брата висел «АКМС», а за его спиной, в глубине двора, маячил Адлан в таком же одеянии.

Позже Мовлади рассказал:

– Отца остановил ОМОН на дороге, недалеко от города. Что-то им не понравилось – кто может знать что. Они расстреляли его в упор. Нам удалось разыскать тело.

Омовение совершали в большой комнате. Руслан словно закаменел, когда увидел многочисленные отверстия от пуль, разворотивших широкую, слегка сутулую спину отца. Снимал одеревеневшими руками окровавленные, разлохмаченные обрывки одежды, и молча принимал помощь своего брата. Теплая вода окрашивалась бурой, уже успевшей свернуться кровью, в комнате остро пахло камфорой и мылом. Веки покойного были плотно закрыты.

Потом стояли над телом в кафане – слева он, рядом, посередине, Мовлади, а справа от него – Адлан – и читали намаз-джаназа. Руслан, как старший сын, повязал ноги покойного куском чистой ткани и подвязал его подбородок.

На кладбище он помнил лишь то, что Мовлади прыгнул в могилу и нежно, словно ребенка, повернул тело усопшего на правый бок – в сторону Киблы. Развязал и вынул куски ткани из-под головы и ног, затем быстро вылез. В яму полетели комки не совсем еще оттаявшей земли.

Когда вернулись назад, когда сели к столу, им принесли чай и халву, чистые полотенца и миски с теплой водой – для омовения. Теперь Адлан читал поминальную молитву.

Подали плов. Людей за столом прибавилось, и было в них что-то общее: молодые, крепкие, заросшие ребята. Руслан не хотел думать о том, кто они такие. Понимал, что как офицер Российской армии должен ненавидеть их, считать врагами. Но сейчас они были ему странно ближе, чем сослуживцы из гарнизона. Темнело. Кончался день, а вместе с ним жизнь – та, прежняя, в которой у него был отец. Теперь он был один – и от этого стало страшно и очень холодно, словно на пронзительном ветру зимой, в горах, и защититься было нечем.

Позже, когда уже совсем стемнело и Руслан сидел на скамейке во дворе и жадно курил третью сигарету, к нему подсел Мовлади. Долго молчал, а потом спросил:

– Брат, ты и теперь думаешь, что все можно восстановить – как было?..

Вернувшись после похорон на Дальний Восток, в гарнизон, он сразу же подал рапорт об увольнении.

Руслан проснулся от какого-то неясного звука, едва слышного движения у входа в пристройку. Бесшумно спустился по лестнице, тенью скользнул к окну, ухватисто держа «стечкин» – как учили, охватив запястье правой руки поддерживающей левой. На крыльце, высвеченная тусклым, укрепленным над дверью фонарем, стояла Ольга и, кажется, не решалась постучать в дверь.

Чертыхнувшись про себя, он поспешно спрятал пистолет в карман куртки, неслышно ступая, подошел к двери и резким рывком распахнул ее настежь.

Ольга вздрогнула от неожиданности и отпрянула. В тусклом свете фонаря глаза ее стали совсем зелеными, кошачьими, четко выделялись скулы и припухшие губы на узком бледном лице, темные впадины под ключицами, вздрагивавшая ямка на шее. Под легким домашним платьем видны были округлые очертания груди, впалого живота, бедер. Вся она была в этот момент какая-то особенно нежная, беззащитная, и Руслан судорожно глотнул, отвел глаза в сторону.

– Что-то случилось? – хрипло спросил он.

– Нет, все тихо, – качнула головой Оля, и ее светлые волосы золотистой волной плеснули по шее. – Просто… как-то тревожно в доме. Я слышала, как ребята вечером проверяли дом и машины. Захотелось убедиться, что все под контролем. Я вас разбудила? Извините, я пойду тогда…

– Ничего, я все равно уже проснулся.