Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник. - Алексей Зверев

 — Да, видно, тебе очень нравится верховодить, — неприязненно сказал он, закуривая.

А ведь в местных газетах полно сообщений о некоем убийце, который объявился в этих самых санта-крусских горах, вдруг подумала Молли, он нападает на пеших путников, на любителей попировать под открытым небом и зверски с ними расправляется. Она наглухо закрыла боковое стекло, заперла дверцу и опять подумала о концовке своего фильма. Она склонялась к мысли, что в судьбе человека, в его гибели есть своя логика; возможно даже, это предначертано, пусть даже и самим человеком. Жизнь большинства людей, включая и их конец, несет в себе некий смысл, подумалось ей.

И тогда душою Молли живо, с силой завладел серый пес: вот он бежит, бежит за машиной, и в тесной грудной клетке за ребрами колотится его маленькое сердечко. Невыносимо! Сердце Молли пронзила боль, она закрыла глаза, сжала кулаки.

 — Фу, черт, — взорвался в эту минуту Сэнди. — Заехали в тупик. Смотри!

Да, верно: дорога вдруг оборвалась, просто уперлась в мрачную рощу кипарисов и мамонтовых деревьев. Едва хватило места развернуться.

Молли не стала говорить: надо ж тебе было выбрать эту дорогу. Вместо этого неожиданно для самой себя она воскликнула:

 — Но почему, почему мы не вернулись за собакой?

 — Да ты что, Молли! — вспылил Сэнди, весь красный от натуги из-за трудного разворота. — Только этого нам и не хватало. Посадить к себе в машину какого-то бездомного пса.

 — Что значит бездомного? Он нас выбрал… хотел остаться с нами.

 — Ну и дура же ты! Вот не думал.

 — А ты думаешь только о себе! — крикнула Молли.

Сэнди наконец-то удалось развернуть свою, судя по всему, заблудившуюся машину, и они молча, с открытой неприязнью посмотрели друг на друга.

Потом Сэнди пробурчал:

 — Мало тебе трех шелудивых кошек, еще подавай тебе пса.

И он бешено погнал машину к перекрестку, где они свернули не в ту сторону.

Молча ехали они снова через леса, снова мимо ущелий и лощин, по той самой дороге, по которой, как считала Молли, и надо было ехать с самого начала.

Она оказалась права: вскоре появились знаки, указывающие, что дорога ведет к Саратоге. Теперь они не умрут в лесу, их не вызволят разбойники. И не убьют.

Через несколько миль после Саратоги Молли виновато сказала:

 — Знаешь, у меня так трещит голова, — что было неправдой.

 — И ты тоже меня извини, Молли. Ты ведь знаешь, мне нравятся твои кошки. — Что тоже, скорей всего, было неправдой.

До дому они, разумеется, доехали в целости и сохранности.

Но после этой поездки их дружба, похоже, опять прервалась или пошла на убыль — Молли и сама не знала. То он, то она забывали позвонить, а шли дни, недели, и потом оба чувствовали себя виноватыми, оправдывались.

Поначалу, вернувшись в город, несмотря на привычное и утешительное присутствие кошек, Молли неотступно, с болью думала о том псе, особенно в часы, когда не спалось. Ей представлялось, как она одна поедет на поиски в Кармел, как даст объявление в кармелской газете — опишет этого молодого пса серой масти. С длинными ушами.

Однако же ничего такого она не сделала. Просто продолжала спокойно, как повелось в последнее время, жить вместе со своими кошками. Сочиняла стихи.

Но хотя ее не преследовало больше мучительное видение — как бежит, бежит, бежит серый пес и становится в отдалении все меньше, меньше… Молли его не забывала.

И думала теперь о Кармеле со смутной болью, как о месте, где потеряла или оставила что-то бесценное. О месте, куда уже не вернуться.

Грейс Пейли

Загровский рассказывает

Стою себе в парке под деревом. Его прозвали Вяз-для-висельников. Большое действие имело в свое время на разных хулиганов. Вот бы сегодня, я не скажу всегда, но… Нет? Пусть будет нет. Короче, подходит ко мне женщина, женщина за вычетом улыбки. Я говорю внуку, я говорю: посмотри, Эммануил, кто идет. Эта красивая дамочка когда-то покупала в моей аптеке, помнишь, я тебе показывал.

Эммануил говорит: деда, где?

А что поделаешь, она еще вполне, но уже не так, чтоб очень. Это кошмар, какой урон причиняет дамам время.

Вместо здрасьте я получаю: Изя, что вы делаете с этим черным ребенком? Потом она говорит: это чей? Зачем вы его держите? Глядит на меня, как Бог в Судный день. Вы это можете наблюдать на знаменитых картинах. Потом говорит: почему вы кричите на бедного мальчика?

Что значит, кричите? Немножко учу истории. Как-никак про это дерево сказано в путеводителях. Добрый день, между прочим, мисс… мисс… Даже неудобно. Абсолютно забыл, как ее фамилия.

Все-таки, чей он? Вы его совсем напугали.

Кто, я? Не смешите меня. Это же мой внук. Поздоровайся, Эммануил, перестань кривляться.

Эммануил, чтобы прилипнуть ко мне еще крепче, залезает рукой в мой карман. Сыночек, или ты язык проглотил?

Она говорит: внук? То есть как так внук, Изя? Вы серьезно? Эммануил крепко зажмуривается. Вы замечали, как дети мешают одно с одним. Когда им нет желания что-то слышать, они закрывают глаза. Многие дети так делают.

А ну-ка, Эммануил, скажи-ка тете, кто у нас самый умный мальчик в детском садике?

Ни полслова.

Ты откроешь глаза, свиненок? Еще мне новости. Быстро скажи ей, кто самый умный — ребенку недавно пять лет исполнилось, а он книжки читает сам.

Стоит смирно. Думает. Головенкой работает, я его знаю. Потом как запрыгает, как закричит: я, я, я! И пританцовывает. Танцы-шманцы от большого ума, как говорит его бабушка. Другие дети (их у меня трое выросло) тоже были очень развитые, но этому типчику они в подметки не годятся. Вот соберусь, отвезу в город к Хантеру[23] для одаренных детей, пусть его там проверят.

Но этой мисс… как ее… все мало. Она волнуется. Откуда у вас ребенок? Вы его что, усыновили?

Усыновил? В моем возрасте? Это Цилин. Вы знали мою Цилю? Я вижу, кое-что она знает. А почему нет, в аптеке вы имеете дело с людьми. Ничего странного.

Ну как же, я помню Цилю. Говорит, и лицо у нее слегка разглаживается.

Тогда вы помните, у моей Цили были нервы.

Ого, еще бы.

Как вам понравится такой ответ? У Циленьки таки были нервы… Сказать по правде, эти нервы — фамильная черточка по линии миссис Зи. Черточка? Черт в юбке будет точнее…

В молодости, бывало, приду к ним в гости, мы с ее братом и дядями играем в карты, а три тетки сидят на кухне пьют чай. И на все: ой! ой! ой! Спрашивается, чего? Никаких причин ойкать. У всех мужья. Вполне приличные мужчины. Один по коммерческой части, другие двое интеллигентные люди, со специальностью… Просто моду себе взяли. Так я сказал миссис Зи: хоть разок мне ойкнешь, разводимся.

Вашу жену я хорошо помню, говорит дамочка. Очень хорошо. И опять делает лицо как вначале — съеживает ротик. Жена у вас красивая.

Извиняюсь, я вам обязан жениться на уродке?

Но кстати, она сказала правду. В молодости моя Нетти была светлой блондинкой, которые редко, но попадаются среди польских евреек. Очень возможно, какой-нибудь русый мужик сделал небольшой погром ее прабабушке.

Так я ответил: да, действительно, она до сих пор ничего, только немножко любит поворчать.

Ладно. Она тяжело вздыхает, показывает, что случай безнадежный. Ну и как же это у Цили получилось?

Эммануил, сходи вон там поиграйся с детьми. Нет? Пусть будет нет.

Я вам скажу, это все гены. Гены — самое главное. Хорошо, окружение. Но гены… Вот где дословно записана история вашей жизни. Хотя и школа, я думаю, тоже имела свое участие. Циля натура скорее артистическая, вроде вашего супруга. Я ни с кем его не путаю? Вы бы ее видели девочкой. Она и сейчас симпатичная, даже когда с ней припадок, но тогда это было что-то. В летнее время мы семьей уезжали в горы. Я брал ее на танцы. Она таки танцевала! Люди прямо удивлялись. Иногда мы с ней танцевали до двух часов утра.

По-моему, это не полезно, говорит она. Я бы не стала с сыном танцевать всю ночь…

Это понятно, вы мать. А насчет «полезно», кто знает, что полезно, что вредно. Вы скажете, доктор знает. Между прочим, я мог тоже выучиться на доктора. Ее зять по коммерческой части помог бы. Но что дальше? У вас буквально нет минуты. Вам день и ночь обрывают телефон. Я за один день вылечивал народа, сколько доктору не вылечить за неделю. Часто врачи ко мне сами звонили. Спросят: что, Загровский, действует то лекарство, которое с прошлого месяца выпускает Парк-Дейвис, или это пшик?.. Поскольку, раз — я имел опыт из первых рук и два — я из себя не строю, мне не жалко поделиться.

Нет, Изя, строите. Видно, что говорит серьезно и что ей не все равно. Почему видно? Так годы в аптеке. Ты смотришь. Наблюдаешь. Покупатель всегда прав, но очень часто ты знаешь, что и не прав и к тому же идиот набитый.

Вдруг, откуда ни возьмись, я ее вычислил. Я сказал себе — Изя, что ты стоишь здесь с этой женщиной? Гляжу ей прямо в глаза и говорю: Вера? Правильно? Послушайте. Нет, вы послушайте, я к вам имею вопрос. Разве неправда, когда вы ни позвоните, я… может быть, я уже закрываю, что с этого… но я беру пенициллин или же, после, тетрациклин и иду. Вы еще проживали на четвертом этаже без лифта. Еще на той же площадке жила подруга с тремя девочками, как ее, Сьюзан? Прекрасно помню. Вы стоите в прихожей, лицо заплаканное, света нет, у ребенка жар сто пять и больше, он весь горит, надрывается в кроватке, вы побоялись его оставить. Вы жили одна, я верно говорю? Совсем молоденькая. Также припоминаю вашего супруга, очень нервный молодой человек, сейчас он есть, сейчас нету, где-то бродит ночами напролет. Выпивал, да? Ну ясно. Ирландец? Я полагаю, не ладили, взяли и разошлись. Очень просто. Вы, молодежь, знали, как надо жить.