Еще один простак - Джеймс Чейз

— Сам узнаешь. Я много лет был газетчиком, и мне частенько проходилось иметь дело с танцовщицами из ночных клубов. Я знаю их психологию. Во всяком случае, я уверен, что Рея Мальру не собирается провести остаток своей жизни с неотесанным ирландцем. Ведь не думаешь ты, что можешь претендовать на что-нибудь лучшее, чем роль бывшего полисмена с повадками вышибалы? Когда Мальру умрет и она получит его деньги, у нее сразу пропадет к тебе интерес. Посмотришь, как легко она тебя выставит. Она сумеет это сделать. Ты не успеешь сообразить, что происходит, как окажешься еще одним полисменом в поисках работы.

— Да? Ты так думаешь? — Его тонкие губы сложились в злую усмешку. — Не морочь себе голову, лопух. Рея будет моей женой еще долго после того, как ты отдашь концы.

Я затормозил напротив банка. До двух оставалось еще минуты три, и двери банка были закрыты.

— Ну, насмешил. — Я сумел даже хохотнуть. — Неужели ты воображаешь, что такая женщина, как Рея, выйдет замуж за какого-то ирландского головореза? Ладно, может, я и лопух, но по крайней мере не единственный.

— Заглохни, — рявкнул он с побагровевшим лицом, — не то я сам тебе заткну глотку!

— Ну что ж, я не произнесу больше ни слова, раз ты такой обидчивый, — сказал я, потом добавил после паузы: — Я бы знал, что делать, если бы оказался в твоем положении.

— Да? — Он бросил на меня быстрый взгляд. — И что бы ты сделал?

Во мне росло возбуждение. Я чувствовал, что завел его.

— Черта с два стал бы я ждать, пока Рея меня выставит. Я бы сделал так, чтобы самому стать хозяином положения…

Он задумался. Мне показалось, что я слышу, как у него скрипят мозги. Затем он неожиданно усмехнулся.

— Мне тебя жалко, лопух, — сказал он. — Ты так глуп, что даже не верится.

— Ладно, пусть я глуп…

Банковский клерк отворил двери.

— Но кое-что все-таки скажу, — продолжал я. — Не воображай, что ты выиграл. Я с тобой разделаюсь, если смогу. Рея разделается с тобой наверняка. Ты окажешься еще большим лопухом, чем я, но мне тебя не жалко.

— Придержи-ка язык, недоумок, — сказал он, вылезая из машины. — Мне нужны пленки.

Мы вошли в банк, и мне не оставалось ничего другого, как получить пленки и отдать их О’Рейли.

— Не потеряй их, — сказал я, когда он взял два пакета. — Теперь они для тебя имеют такое же важное значение, какое имели для меня.

— Оставь при себе свои советы, — сказал он и вышел из банка с выражением озабоченности и тревоги на полном красивом лице.

Я вернулся к себе в кабинет в десять минут третьего. На столе лежала записка, в которой я прочел, что должен срочно явиться к Ренику.

Это могло означать что угодно, любую неожиданность. Это даже могло означать, что он уже знает, кто был мужчина в коричневом спортивном костюме. Но мной овладело тупое безразличие. Я получил такой удар, который отбил у меня способность волноваться. Я знал, что, если Реник меня накроет, дело мое труба. Теперь мне нечем будет подтвердить мои показания, и меня могут со спокойной совестью обвинить в убийстве Одетты.

Если я хотел спасти себя, надо было как-то доказать, что Одетту убил О’Рейли. Я был достаточно уверен, что заронил в нем сомнения насчет истинных замыслов Реи. Едва ли он уничтожит пленки — единственное, чем можно удержать ее на привязи. Пока они существуют, у меня сохраняется шанс на спасение.

Я знал, что Нина терзается неизвестностью, и позвонил ей. Мы пользовались линией, которая проходила через коммутатор, поэтому я был осторожен в словах.

— Он получил их. Ничего другого не оставалось. Я буду говорить, ты только слушай. Это еще не так страшно, как могло быть. Мы поговорим об этом, когда я вернусь. Я приеду домой, как только смогу выбраться отсюда.

— Хорошо, Гарри.

Дрожь в ее голосе отозвалась во мне щемящей болью.

— Не волнуйся, родная, что-нибудь придумаем. — Я повесил трубку.

Было двадцать минут третьего, когда я вошел в кабинет к Ренику. Он читал какую-то бумагу с хмурым выражением на худощавом лице. Услышав звук отрываемой двери, он вскинул глаза и жестом предложил мне сесть.

— Подожди минутку, — сказал он.

Возможно, у меня разыгралось воображение, но он мне сразу же показался не таким, каким был всего полтора часа назад, и в его голосе я не уловил прежних дружеских ноток.

Я сел и зажег сигарету. Мной овладело тупое безразличие, даже страх пропал. Я положился на провидение и решил блефовать до конца, а там будь что будет.

Наконец Реник кончил читать и откинулся на спинку кресла, устремив на меня неподвижный взгляд. Он сидел с непроницаемым лицом и смотрел на меня испытывающими глазами, как смотрит полисмен на подозреваемого — или это мне только казалось?

— Гарри, ты когда-нибудь встречался с Одеттой Мальру? — спросил он.

У меня прыгнуло сердце.

— Нет. Мальру поселились здесь, когда я сидел в тюрьме. У меня не было возможности взять у нее интервью, — сказал я, намеренно исказив смысл вопроса. Первая ложь, подумал я. Теперь придется лгать до тех пор, пока Реник не уличит меня.

— И ты так-таки ничего о ней не знаешь?

— Ничего. — Я стряхнул пепел в пепельницу. — А почему ты это спрашиваешь, Джон?

— Да так просто. Мне важна любая информация, даже самая пустяковая.

— Может, тебя вот что заинтересует. Мальру ведь француз. Система наследования во Франции устроена таким образом, что дети не могут быть лишены наследства. После смерти отца Одетта получила бы половину его состояния. Теперь, когда ее нет в живых, все подчистую заберет жена.

— Интересно.

У меня было такое впечатление, что это для него не новость.

После недолгой паузы он сказал: — Наверно, ты и насчет любовника ничего не знаешь? Она не была девушкой.

— Я ничего не знаю о ней, Джон, — сказал я твердо.

Дверь распахнулась, и вошел Барти.

— Есть кое-что для вас, лейтенант, — сказал он, не обращая на меня внимания. — Полиции Лос-Анджелеса повезло. Они нашли, где она останавливалась. Практически это была первая же гостиница, которую проверили. Девушка, назвавшаяся Анной Харкурт, сняла номер в «Регенте» — тихой, респектабельной гостинице с безупречной репутацией. Портье запомнил ее. На ней было бело-голубое платье. Она приехала в гостиницу на такси в полпервого ночи. Таксиста разыскали, он вспомнил, что посадил ее в аэропорту. Прибывает в это время единственный самолет — из Палм-Сити. Девушка все воскресенье никуда не выходила, еду приносили в номер. Она сказала, что плохо себя чувствует. Около девяти вечера ей звонили по междугородной из Палм-Сити. Она оставалась в своем номере весь понедельник, а в десять вечера рассчиталась и уехала, взяв такси на стоянке. Таксист сказал, что отвез ее в аэропорт.

— «Пальчики» в номере остались?

— Даже больше, чем «пальчики». Она забыла там дешевую пластмассовую расческу. Горничная видела, как она ею пользовалась. На ней обнаружили целый комплект отпечатков, их сейчас передают по телеграфу. Мы ждем их с минуты на минуту.

Даю голову на отсечение, что Анна Харкурт — это Одетта Мальру. — Реник взял со стола бумагу, которую читал в момент моего прихода. — Я только что получил результаты вскрытия. Ее оглушили ударом по затылку, потом задушили. Борьбы не было, ее застали врасплох. Но вот что интересно, Барти. В ее босоножках и на пальцах ног обнаружили морской песок. Похоже на то, что она ездила на пляж и шла по песку, чтобы встретиться с кем-то. Ребята из техотдела думают, что смогут определить, с какого пляжа песок.

— Они всегда думают, что могут творить чудеса, — проворчал Барти.

Я сидел как на горячих угольях, слушая их разговор и остро ощущая, что они игнорируют меня. Они вели себя так, будто меня вообще там не было.

— Если я тебе не нужен, Джо, — сказал я, поднимаясь на ноги, — пойду к себе. У меня работы чертова уйма.

Они оба повернулись и посмотрели на меня.

— Ладно, иди, — сказал Реник, — только не отлучайся из помещения. Скоро ты мне понадобишься.

— Буду на месте.

Я вышел в коридор и двинулся к своему кабинету.

На площадке лестницы, которая вела к единственному выходу на улицу, стояли два детектива и что-то говорили друг другу. Они мельком взглянули на меня и тут же отвернулись.

Я вошел к себе в кабинет и закрыл дверь.

Может, те двое охраняют лестницу, чтобы я не сбежал?

Я сел за свой стол, и во мне шевельнулась паника. А вдруг меня уже обложили? Неужели Реник догадался, что я причастен к этому делу?

Я пытался работать, но не мог ни на чем сосредоточиться. Я ходил по кабинету из угла в угол, курил одну сигарету за другой и пытался придумать, как изобличить О’Рейли, но в голову ничего не шло.

Час спустя я прогулялся в туалет. Те двое все еще стояли на лестничной площадке.

Как только я вернулся в кабинет, зазвонил телефон.