Верный муж (сборник) - Мария Метлицкая

– Ну, вы у меня просто святые! – рассмеялась Лора. – Святое семейство. Честное и бескорыстное.

– Ты многого не понимаешь! – возмутилась мать и, пытаясь скрыть раздражение, стала яростно мыть грязную посуду.

Козлик появился спустя полтора часа – околевший, трясущийся и еще больше виноватый. Счастливая хозяйка отпаивала его горячим чаем, впихивала мед и требовала попарить ноги.

К обеду спустился Князев и потребовал сладко спящего Козлика на аудиенцию.

Заспанный Козлик жмурился от яркого света, не поднимал на учителя глаз и был похож на провинившегося пионера, вызванного на совет дружины.

Петр Петрович признал в утреннем споре правоту Козлика и протянул ему руку. Тот опешил, побледнел, покраснел, снова побледнел, засуетился, принялся торопливо и несвязно оправдываться, извиняться и минут пять тряс профессорскую руку.

Мир был восстановлен, и за обедом выпили полбутылки армянского пятизвездного коньяка. После первой же рюмки Козлика так развезло, что смеялись над ним уже все – и профессор, и Янина Васильевна, и зашедший на обед сосед академик Яванский. Не смеялась только Лора. Она смотрела на Козлика с таким явным пренебрежением и даже брезгливостью, что мать на нее поглядывала с испугом, зная за дочерью острый язык и некоторую бесцеремонность, нередко граничащую с откровенным хамством.

Когда Лора собралась в Москву, ее никто не задерживал – даже мать. Всем было неловко от недавнего скандала.

Козлик вообще старался не попадаться ей на глаза. Да и слава богу! Видеть его ей отчего-то было противно. Слизняк, психопат и истерик. Да и вообще – придурок. Если все гении такие идиоты, так пусть их терпят маман и папаша. У них свои резоны.

В Москве Лора с Сонькой продолжали прожигать жизнь. Снова кафе, новомодные бары, только что появившиеся дискотеки. Часто собирались у кого-нибудь из знакомых. К себе Лора звала нечасто – точнее, звать совсем перестала после одной неприятной истории. Пропали какие-то цацки маман – не слишком ценные, но «памятные» – и пара серебряных подстаканников. Кто свистнул – понять было сложно. Слишком много случайных людей набивалось порой в профессорскую квартиру. Мать скандал устроила, но отцу не донесла – берегла его нервы. А вот дочери строго указала – никаких компаний! А то…

Лишиться свободы совсем не хотелось.

Никакой учебы, понятно, не было. Два раза в неделю Лора ездила к преподавателю литературы и русского. Поступление было намечено в областной пед – без претензий. Дочкины возможности все понимали. Отец, похоже, готов был смириться с тем, что чадо его единственное надежд не оправдало – увы! Ни о каком МГУ речи не было – кланяться Князев, невзирая на мольбы и уговоры жены, не хотел. Прекрасно понимал, что за фрукт его дочь, и справедливо решил – пусть будет скромный педагогический институт. Все – образование. А что там дальше будет с «этой дурой»… В крайнем случае будет горбатиться в школе.

Конечно, в душе он страдал – единственная дочь не взяла ни грамма способностей в точных науках. Ну просто генетическое издевательство! Гуманитариев он считал пустыми бездельниками – в филологи идут только самые неспособные. Головой думать не надо, масштабно мыслить тоже – прочел материал и сделал выводы. Чаще всего – не свои, а чужие. Литература – не наука, и относиться к ней можно вполне субъективно. А субъективность и отсутствие доказательств – путь наиболее легкий.

Преподаватель литературы, учитель с огромным стажем и жизненным опытом, пожилая и очень интеллигентная дама, оказывала уважение известному математику, Лориному отцу. Человек старой закалки и незыблемых принципов, она бы давно отказалась от безразличной ученицы, тоскливо позевывающей и постоянно смотрящей на часы. Филологиня любила, чтобы у учеников «горели глаза». Деньги ее интересовали меньше всего. Даже такие немалые, как деньги за репетиторство.

Янине Васильевне она честно сказала:

– Поступит – возможно. Все, что от меня требуется, я вложу. А вот учитель из нее не получится! Нет у нее ни желания, ни способностей. Очень равнодушная девочка! И ориентирована она, простите, совсем на другое.

– На что? – испугалась Янина Васильевна.

Учительница затянулась папиросой и с тяжелым вздохом ответила:

– На любовь, милая Янина Васильевна. На любовь! Это если интеллигентно. А так – на гулянки, свидания и прочие удовольствия.

Янина Васильевна вздохнула:

– Что ж, ничего плохого! В конце концов, для женщины главное – семья. А карьера… Да бог с ней! Я и сама карьеры не сделала. И «верхнего» образования не получила. А кто осмелится сказать, что моя женская судьба не удалась и личная жизнь не сложилась?

«Правда, – мысленно добавила она, – и характер у меня Лоркиного получше, и мозгов на эту тему побольше… Ладно, окончит она этот чертов пед, сунет диплом отцу под нос, а там… На все воля божья! Может, и пошлет ей судьба хорошего человека! Мне же послала! Не поскупилась!

Хотя что говорить… Лорке до меня далеко. Это мне хотелось из нищеты вырваться. До спазмов, до судорог ненавидела свою жизнь: ботинки одни на двоих с младшей сестрой, два куска сахару на день, карамель по большим праздникам. А у этой… Все есть и с первого дня. Вот в чем разница».

Выпускные экзамены Лора сдала кое-как. Видела, как физик кривится при ее невнятном ответе и переглядывается с комиссией. Вытянули на тройку. Математику она списала, но тоже на троечку. Математичка, объявляя результаты, посмотрела на нее с таким сожалением, что Лоре стало смешно.

На выпускной отец идти отказался – сказал, стыдно. И аттестат ее, пробежав глазами, с раздражением бросил на стол.

Экзамены в институт Лора выдержала – тоже кое-как. Но подключилась Янина Васильевна, нашла нужных людей, пощеголяла известными именами, и Лору зачислили.

Отец отнесся к этому скептически и радости не проявлял. На требование жены поздравить дочь скривился и показал фигу. Янина Васильевна с мужем не разговаривала несколько дней – случай из ряда вон.

Сонька пошла в ПТУ на парикмахера – ей, слава богу, по поводу образования париться не пришлось. Ее разумная мамаша расценила правильно – нет мозгов, получай специальность. Не всем быть академиками. А с ножницами и расческой сыта будешь всегда.

В Лориной группе учились, разумеется, одни девицы. Да и те – скучные очкастые зубрилы, яркие кандидаты в старые девы. Было два мальчика – ну там вообще запредел. Один заика, другой хромой очкарик…

Короче – родные братья Козлика. Поставь рядом – не различишь.

К первой сессии у Лоры была куча хвостов и прогулов. Еле упросила пересдачу. Выкарабкалась. И еще подумала – и вот так пять лет? Не приведи господи. Лучше застрелиться. Зато личная жизнь кипела, бурлила и фонтанировала.

Кончался один роман и сразу начинался другой. Лора расцвела, еще больше похорошела, налилась, что называется, соком. Она видела, как разглядывают ее проходящие мимо мужчины. Кто-то останавливался и продолжал смотреть ей вслед. Кто-то краснел, кто-то бледнел, кто-то терялся, а кто-то хорохорился и пытался острить.

Она долго разглядывала себя в зеркало, поворачивая голову то вправо, то влево. Откидывала волосы назад, забирала их в высокий хвост, капризно надувала губы и хмурила брови. Любая гримаса была ей к лицу. И любой цвет. И любая помада. И зима, и осень, и весна и лето. Все было ей к лицу.

Такое вот счастливое и благодатное женское время…

Такое яркое, стремительное, оглушительное, прекрасное и…

Короткое.

О чем Лора, конечно, еще не догадывалась. Время не пришло.

Козлика она по-прежнему встречала на родительской даче.

Когда заканчивалась зима и наступала неизбежная весна, он обрезал кусты и деревья, посыпал песком дорожки, рубил для камина дрова.

Летом пропалывал грядки с укропом, подкармливал яблони, осенью собирал опавшие листья и обрывал сливу. Потом разжигал на улице костер и варил с Яниной Васильевной сливовое повидло – любимое лакомство любимого учителя.

При виде Лоры он по-прежнему замирал, немел, каменел, словом, впадал в ступор. И раздражал ее по-прежнему – всем своим видом, да и просто своим существованием на этой земле.

Теперь он, правда, был посмелее – приносил плед, когда она засыпала в гамаке, или чашку чая.

Лора милостиво это принимала, не забывая тяжело вздохнуть – от раздражения, что ли… Козлик раздражал ее всем своим видом, всем своим существом. Ей казалось, что нелепее и смешнее человека она не встречала. Но если бы она хоть на секунду задумалась, то вряд ли даже себе ответила бы на вопрос, а что, собственно, было в нем такого нелепого и смешного, что вызывало такое физическое неприятие.

И руки росли у него из того места, и мозги имелись такие… Ну, по словам отца. А вот уж он, строгий папаша, никого и никогда просто так не похвалит. И никем просто так не очаруется.

Значит, неприятие Козлика, раздражение и пренебрежение, граничащее с брезгливостью, были вызваны только одним – физиологией.