Горящие сердца - Жанакаит Залиханов

Батыр Османович положил трубку на рычаг и вытер лицо носовым платком.

Салих знает, что Батыр Османович слывет спокойным и уравновешенным человеком. Многие даже завидуют его спокойствию и выдержке. Но сейчас видно, что он еле сдерживает себя. Вон как виски поседели у секретаря. Как будто спешит куда-то эта ранняя седина, все больше и больше ее становится. Что говорить, ответственная и трудная у него работа! К тому же, как говорится, груженая арба движется по дороге в гору, а кое-кто не прочь камень подложить под колесо.

— Что, Салих,— говорит Батыр Османович, очнувшись от размышлений, — конечно, следует пойти по пути скрещивания, и времени это займет не так уж много.

— Да, к концу декабря можно бы и закончить.

— Тогда возвращайся на работу. А мы посоветуемся с зоотехниками, поговорим с Азаматом и Кичибатыром и сообщим вам наше мнение.

— Можно надеяться? — спрашивает Салих, стыдясь своей радости: он всей душой сочувствует секретарю, у которого утомленный вид: устал, наверно, после долгого рабочего дня.

— Думаю, Салих, не получится у нас, как у тех людей, которые спорили, что лучше: курдюк ягненка или ухо козленка... Ну, иди, доброго тебе пути!

После ухода чабана Баразов снова вызвал Тоню:

— Созови, пожалуйста, всех членов бюро к пяти часам. Я пока съезжу на ферму. Да, если Хажомаров вернулся, попроси его ко мне.

Батыр Османович уже одевался, когда в кабинет вошел Хажомаров. Вид у него был усталый — только что возвратился из командировки.

— О том, как съездил, расскажешь потом, — с места в карьер начал Баразов, — я сейчас на ферму, меня там ждут. Секретарей нету на месте. А ты, пока я вернусь, попробуй похлопотать о путевке в Кисловодск для Чернихова. Вчера встретил его в леспромхозе — еле узнал. Болен старик. У нас уже мало осталось таких ветеранов. Шутка ли — Ленина видел... Ты уж позаботься о путевке, ладно? В пять часов экстренное бюро. Смотри, чтоб все были на месте.

— А какой вопрос?

— Насчет мяса. — И Баразов быстро вышел из кабинета.

Хажомаров удивленно смотрит ему вслед: ничего не объяснил, ничего толком не сказал. Неужели он так торопится на эту ферму?

К вечеру сильно похолодало, и небо подернулось туманной дымкой. А ночью выпал глубокий снег. Будто какой-то великан прошел по окрестностям и огромной кистью побелил все вокруг — и лес, и горы, и равнину. Утром солнышко даже и не проглянуло. Ничего не попишешь: зима есть зима. Дети радуются снегу, вытаскивают салазки, щебечут, как птицы. А птицам неуютно, перепархивают с ветки на ветку, недоуменно перекликаются, не узнают знакомых мест.

Сегодня на строительстве выходной. Почти все разъехались по домам. Только Шамиль с Ахманом остались в общежитии. Любят оба поваляться в постели. Да и утро выдалось неудачное: у Ахмана после вчерашних возлияний голова раскалывается на части. Дома-то в основном пробавлялся водочкой, а здесь пьет все без разбору: и водку, и коньяк, и портвейн, и шампанское, а иногда, скажем вчера вечером, еще и пивка прибавил сверх всего. Потому и трещит голова.

— Ох, Шамиль, подменили мою бедную головушку, — стонет он, уткнувшись лицом в подушку.

— Беда. Побегу звонить в скорую помощь. Скажу, из-за ста граммов пропадает голова ценой в тонну золота! — И Шамиль вскакивает с койки, будто и впрямь сейчас помчится за врачом.

Ахман не на шутку пугается и начинает убеждать друга в том, что голова у него уже не болит.

— Ну, ладно, — смиряется Шамиль. — Найду я сам тебе лекарство. — И вытаскивает из тумбочки початую бутылку «Столичной». Куда это у нас стакан запропастился?

— Давай сюда, — вырывает у него из рук бутылку Ахман. — Я из горлышка...

— Ты хоть мне оставь! Я ведь вчера почти и не пил, все на тебя любовался. — Шамиль, в свою очередь, выхватывает бутылку у Ахмана и, запрокинув голову, тянет из горлышка. Однако получается это у него не очень ловко: водка попадает, что называется, не в то горло, и Шамиль заходится в приступе кашля. Кашляет он долго, натужно, мучительно, и Ахман уже начинает думать, что за скорой помощью, видимо, придется бежать ему. Наконец Шамиль кое-как отдышался и снова забрался под одеяло. Немного помолчав, заговорил сдавленным голосом:

— Уф, кажется пронесло. Думал, концы отдам... Знаешь, брат, твой вчерашний рассказ не идет у меня из головы. Даже во сне видел твоего обидчика. Вот что значит найти себе плохого друга...

— Да, отец мой всегда говорил: если друг тебе изменил, вырви его из сердца. Эх, Асхат, Асхат...

— Слушай, а эта девушка любила тебя?

— Еще бы! Только, бывало, зайду в библиотеку, она сразу: тебе какую книжку дать?

— Ну, это, пожалуй, еще ничего не означает. Она у всех обязана так спрашивать. Ей за это зарплату выдают.

— Я же тоже не дурак, правда? У нее к каждому был свой подход. Если хочешь знать, она все новые книги мне первому отдавала. Если не любила, зачем тогда так делала, а?

— А открыто про любовь вы с ней не беседовали?

— Бывало, и откровенничали...

— А она что?

— Да разве девушка первая признается?

— Ну, а что она тебе все-таки говорила?

— Да так... Вообще-то она говорила, что не пойдет за меня, но я по глазам видел: врет, стесняется просто.

— Что-то не пойму я тебя, Ахман, право, не пойму.

— А чего тут понимать? Если бы не вмешался этот бессовестный Назир, она бы уже давно была моей.

— Чем же он помешал?

— Хотя бы тем, что тайком от меня передавал ей письма Асхата.

— Письма? — Шамиль был поражен подобным вероломством. — Да, друг, тогда ты правильно поступил, что ушел из села. Подумать только, письма!

Вконец расстроенные парни вспомнили об оставшейся водке и мирно допили ее за здоровье друг друга. Шамиль «закусил» глотком воды, Ахман просто понюхал рукав, заявив, что он всегда так поступает, если нет лучшей закуски.

Доверительная беседа возобновилась.

— А Лариска здорово тебе нравится? — спрашивает Ахман.

— Так нравится — прямо выразить не могу... Мне только не по душе, что около нее увивается Башир.

— Ты хочешь сказать — Хусей?

— Я говорю: Башир.

— Ошибаешься, за ней ухаживает Хусей. Это точно. Я прошлым вечером так за тебя оскорбился, что решил вызвать этого кругломордого красавчика на улицу и основательно намять ему бока... Да он сам меня чуть не угробил.

— Ты о сегодняшней ночи... Да, если бы я не подоспел вовремя — он бы тебя изуродовал, как бог черепаху.

— Я ему еще припомню, — хорохорится Ахман. — Он у меня наплачется.

— Лучше не связывайся с ним, алан. Он здоровый, как бык. Когда я вас разнимал, он меня так саданул по плечу — до сих пор чувствую...

— А я исподтишка сделаю ему какую-нибудь гадость. Отомщу и за тебя и за себя. Он и не догадается.

Но тут дружеские излияния были прерваны появлением нового лица. Дверь без стука отворилась, и вместе с клубами холодного воздуха в комнату ввалился Башир. Ребята растерялись. Ахман даже встал с койки, а Шамиль потихоньку сдернул с тумбочки пустую бутылку и спрятал ее под подушку.

— Вы что сидите здесь, как медведи в берлоге? — морщится Башир, старательно отряхивая снег с шапки.

— А что, разве в выходной это запрещается? — спрашивает Шамиль, который раньше своего товарища справился с растерянностью.

— Вставай, лежебока! — И Башир сдергивает с него одеяло. — Знаете, какое интересное предложение сделала Лариса?

— Работать без выходных? — продолжает ухмыляться Шамиль.

— Дурень! Тебе бы только отдыхать! — Глаза у Башира блестят. — Она предлагает нам самим делать большие цементные плиты и ими устилать дно и бока канала. Понимаете? Нам придется только скреплять стыки. Это же ускорит работу раз в десять!

Друзья молчат. Особого восторга сообщение Башира у них не вызывает. И только тут бригадир замечает, что оба они сильно навеселе. Настроение у него резко меняется. Как он сразу не заметил? И какой тяжелый воздух в комнате, и какие красные, бессмысленные лица у ребят! Стоит ли, право, делать для них что-нибудь хорошее?

— Пошли! — строго, почти зло говорит Башир. — Асхат срочно созывает комитет. Нужно посовещаться. Если предложение Ларисы окажется приемлемым и выгодным, завтра же доложим прорабу и начнем работать по-новому.

— А мы-то здесь причем? Мы же не комитетчики! — тянет Ахман, заталкивая ногу в сапог.

— На совещании должны присутствовать все. Нас и так сегодня мало.

— И Лариса там? — интересуется Шамиль.

— Да, вместе с Хусеем.

При этом известии у Шамиля окончательно пропала охота идти куда бы то ни было. Вспомнилась ночная драка. Однако делать нечего — пришлось собраться. На улицу вышли втроем.

Чудо как хорошо было на дворе! Потеплело, медленно падал снег, слепила непривычная белизна. Ахман и Шамиль, насидевшиеся в закрытом помещении, сперва не могли даже глаз раскрыть. Потом постепенно огляделись вокруг, и первые, кого увидел Шамиль, были, конечно, Лариса и Хусей, которые играли около клуба в снежки. Убегая от Хусея, Лариса налетела на них, спряталась за их спины и большой снежный комок, предназначенный ей, угодил Ахману прямо в грудь.