Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Уже завтра он мог начать строить свой дом, а послезавтра – заказать для себя больший корабль. Сегодня же он мог с высоко поднятой головой предстать перед отцом Нилам, ибо вернулся в Сингапур богатым человеком.

Он проскользнул сквозь пролом в стене и крался в ее тени, пока не нырнул в заросли из ветвей, листьев, травы и кустов, а потом в зеленоватый свет комнаты.

– Нилам? – шепотом позвал он, в который раз ощупывая в кармане тяжесть.

Браслет из темного золота, украшенный узором из волнистых линий и рыб. Свадебное кольцо оранг-лаут, которое он получил от своей матери в ответ на обещание в скором времени познакомить семью со своей невестой.

Споткнувшись обо что-то твердое, он взглянул вниз. Обломок лавы в форме китайской джонки. Неподалеку валялся разрисованный веер с треснувшими планками, а в углу перламутровый гребень, разломленный на три части. Браслет был еще цел, а раковины нигде не было видно. Все те вещи, которые он годами приносил сюда, чтобы показать маленькой девочке свою благодарность, были раскиданы по комнате разгневанной рукой.

Сквозь листву до него донеслись со стороны основного дома голоса; они звучали громче и отчужденнее, чем ему было привычно для этого места, а главное – гуще из-за своей многочисленности. Треск в воздухе как перед первым ударом молнии. Предчувствие, сгустившееся в нем как туча на горизонте, и он побежал.

Он лихорадочно прорывался сквозь заросли, задыхаясь, вырвался из них – и отшатнулся.

Многочисленные оранг-путих собрались на веранде и перед ней, в нарядных костюмах, с бокалами в руках; словно цветы орхидеи, между ними светились длинные платья их женщин.

– Да здравствуют новобрачные!

– Молодого вам счастья!

– Здоровья, долгих счастливых лет и чтоб горя не знать!

Как волны от киля корабля все головы были обращены в одну сторону: к паре, которая вышла на веранду и остановилась на лестнице наверху.

Рахарио на мгновение зажмурился, как ослепленный, пытаясь понять, что происходит.

Оранг-путих с волосами как песок, с глазами, отсверкивающими голубым, и с улыбкой от уха до уха, держал его Нилам в объятиях и целовал в щеку.

Нилам, полудикое дитя туана и женщины с острова, была отдана ему в жены на лодке во время рыбалки, как было в обычае оранг-лаут.

Его жена. Навсегда.

Это она? Она превратилась в белую неню – в голубом платье с широкими юбками и пышными рукавами, придающим ее коже оттенок слоновой кости. Белая женщина до мозга костей – это проявлялось в том, как высоко она держала голову, в заносчивой улыбке, а глаза ее были не синими, как дикие орхидеи на реке Серангун, а как ядовитые тарантулы в лесах острова.

Ни капли малайской крови не текло в ее жилах, теперь он это увидел.

Глубины его памяти вытолкнули другое ее имя.

Георгина.

Нилам когда-то обещала ему ждать его до скончания века, а тут Георгина выходит замуж за оранг-путих. За равного себе.

Словно пуля ударила ему в сердце. Словно клинок вошел в глубь его плоти, и его кровь вскипела яростью, затуманив взор красной пеленой.

Он разом постиг амок племени буги: бросаться на человека, выхватив клинок, в слепой ярости разить его, колоть и резать, пока из него не выйдет вся кровь. Пока не воцарится утомленная, смертельная, мирная тишина.

И он понял, как легко можно уничтожить человеческое сердце. Как может за одно мгновение омертветь сердце морского человека, воина морей.

Рахарио повернулся и ушел тем же путем, каким явился сюда, без спешки, но и без остановки. Без следа какого бы то ни было чувства внутри; он и не почувствовал, как наступил на маленький браслет из нанизанных на нитку ракушек, и осколки их вонзились ему в подошву.

Он столкнул лодку в море и запрыгнул в нее, но парус натягивать не стал. Стиснув зубы, он наслаждался, гребя веслами против волн и течений с такой силой, что в мускулах горело, а легкие готовы были лопнуть. Он находил опору в привычных действиях на борту, в знакомом ощущении дерева, канатов и парусины в ладонях.

Решительно хлопали паруса, которые он натягивал один за другим; корпус корабля тревожно дергался на якорной цепи, пока он не поднял якорь – и корабль освобожденно начал перепахивать волны. По ветру, которому Рахарио подставил паруса, правя к единственной цели – к горизонту.

Георгина сидела за туалетным столиком своей матери, который перекочевал в ее комнату, и старалась не смотреть в зеркало. Лицевые мускулы болели после часов, в течение которых ей пришлось изображать улыбку. Волосы ее наконец-то были избавлены от множества шпилек, удерживавших прическу весь долгий день, но и равномерные движения щетки, которой Картика расчесывала ее, так же действовали ей на нервы, как и кваканье лягушек. Рахар-е, кричали они в ночь, Рахар-е, каждый крик был уколом в самое сердце.

Вероятно, они были одной из последних пар, которые венчались в церкви Сент-Андруса. Не так много свадеб праздновалось в Сингапуре, и во время венчания балки, расколотые не так давно молнией, все время скрипели – в унисон с заботливо приделанными подпорками, – и штукатурка то и дело осыпалась с потолка и стен; церковь так и просилась под снос, чтобы не рухнуть в одно прекрасное воскресенье на головы прихожан.

Она разглядывала массивное золотое кольцо, которое Пол Бигелоу надел ей сегодня на палец во время венчания. Снимают ли обручальное кольцо на ночь? Она не знала – и не знала, у кого спросить об этом.

Дверь открылась, и Картика поспешно отложила щетку в сторону.

– Спокойной ночи, Нил… мэм Георгина. Спокойной ночи, туан Бигелоу.

– Спокойной ночи, – прошептала Георгина ей вслед.

Дверь тихо закрылась.

– Ну вот мы и одни, – услышала она голос Пола Бигелоу и его вздох облегчения.

Полное ожидания напряжение.

Опустив голову, она вслушивалась в звуки у себя за спиной – вот он выскользнул из фрака и грузно опустился на кровать; стукнул об пол один башмак, за ним он сбросил другой. Волосы у нее на затылке встали дыбом при мысли, что этой ночью он будет спать в ее комнате. В ее постели.

Короткая вспышка протеста перед тем, как внутри ее вновь расползлась пыльная пустыня, в которой она прожила последние недели: глухо, немо и чуть ли не слепо. В то время как все в ее окружении предавались деятельной лихорадке, готовясь к свадьбе и разрываясь между вынужденной спешкой и благопристойностью.

– Можешь меня поздравить, – сказал Пол Бигелоу, тяжело ворочая языком. – Вот уже полчаса я являюсь официальным совладельцем фирмы. Отныне она называется Финдли, Буассело и Бигелоу. Твой отец сообщил мне об этом за последним бокалом.