Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

– Все, хватит! Никаких возражений! Я в доме хозяин, и будет так, как я хочу!

Внезапная тишина наступила вместе с впадиной между волнами и позволила Георгине свободно вздохнуть, шорох дождя за окном дохнул на ее разгоряченное лицо живительной прохладой, от которой на глазах у нее выступили слезы.

– Георгина.

Сильная рука стиснула ее потные пальцы, и она заморгала. Небритое мужское лицо, бледное под загаром, рот напряжен, белки голубых глаз пронизаны красными жилками.

– Пол? – прошептала она протяжно и всхлипнула, содрогнувшись всем телом. – Пол.

– Я здесь, – выдавил он. – Я с тобой. Я не оставлю тебя одну, да?

Георгина хотела отрицательно помотать головой; но вместо этого кивнула и жалобно расплакалась.

– Все хорошо, – сказал он хриплым от бессилия голосом, и сжал ее ладонь.

Она ответила на это пожатие своей слабой рукой.

– Если я этого не переживу…

– Не говори глупостей, – перебил он и встал у изголовья кровати. – Переживешь, еще как переживешь.

Георгина проглатывала каждое второе слово. Прижавшись головой к широкой груди Пола, держась за его руку, она глубоко вздохнула и опрокинулась навзничь в красное море.

Рубашка прилипла к его телу, брюки тоже. Еще никогда Пол Бигелоу не чувствовал себя таким грязным, таким изнуренным, таким издерганным.

Сунув в карманы дрожащие, бессильные руки, усеянные красными полумесяцами и кровавыми царапинами, он стоял перед колыбелью, удивляясь тому, какой ребенок маленький. И какой огромный для такого тела, как у Георгины.

Это был мальчик, несомненно. Крепкий, с длинными конечностями, с оглушительно сильным голосом, которым он с самого начала рассеял все сомнения насчет того, кто в доме хозяин.

Теперь он лежал мирно, голенький, если не считать белой полоски ткани, обернутой вокруг его животика, крохотные пальчики сжаты в кулачки, которыми он боксировал воздух. Красное личико выглядело помятым, участки вокруг зажмуренных глаз припухли. Лицо, которое трогательным образом было еще таким юным и в то же время носило в себе вековечную мудрость.

Голова с густыми черными волосками поворачивалась туда и сюда, полные губки растянулись, и он лягнул ножкой воздух.

Улыбка дрогнула на губах Пола, но тут же погасла. Сдвинув брови, он тронул мальчика за ножку, потом за другую.

Горестное прищелкивание языком и шепот повитухи, взгляд, каким она обменялась с Семпакой, разом открыли ему смысл.

– Бедный малыш, – пробормотал он.

Это было потрясением – чувствовать в своих руках только что рожденного человечка. Его неукротимую жизненную силу и то, какими нежными и мягкими были его морщинистые ступни.

Переживание рождения, свидетелем которого он только что стал, раздавило его; могущество природы, брутальное, сводящее с ума и внушающее благоговение, которое заставило его чуть ли не стыдиться того, что он мужчина. Запах кислого пота и тяжелой, сладковатой крови, еще висевший в воздухе, парализовал его, и он чуть не задохнулся от внезапного страха, что не дорос до того, что перед ним лежало.

Спотыкаясь, он побрел прочь из комнаты, спустился вниз по лестнице и выбежал из дома. В вязкие желейные массы дождевого потока, которые удушающе пахли плесенью и выворачивали ему желудок.

Прямо у ступеней веранды он упал на колени, в жидкую грязь, и его рвало до тех пор, пока он не ощутил вкус желчи. Он кашлял и задыхался, подставляя лицо дождю, который промочил его до нитки.

– Идемте, туан. – Тощий Ах Тонг склонился к нему и стал поднимать его за подмышки. – Идемте в сухое место.

Мягко, но уверенно он повел его на веранду и усадил на верхнюю ступеньку.

– Погодите здесь, туан. Я сейчас вернусь.

Сопя и дрожа всем телом, Пол смотрел в пустоту, тер небритое лицо, вытирал рукавом пересохший рот.

Ах Тонг быстро вернулся, накрыл его плечи полотенцем, сел рядом с ним и протянул ему чашку дымящегося чая.

– Пейте осторожно. Очень горячий.

Чай был травяной и пряный, он смыл изо рта дурной вкус и прояснил голову.

– Спасибо, – сказал Пол между двумя глотками.

Ах Тонг лишь кивнул.

– Женщины в этом доме… – начал он через некоторое время и посмотрел вверх на козырек, с которого капал дождь. – Что-то странное с женщинами в этом доме. Долго веришь, что перед тобой порхающие бабочки. Переливчатые, нежные и хрупкие. А потом, в один прекрасный день, ничего не заподозрив перед этим, ты понимаешь, что на самом деле перед тобой дикие тигрицы. Которые, не дрогнув ни одной ресницей, могут вонзить тебе когти в тело и вырвать твое сердце.

Пол думал о Георгине – иногда она казалась такой тихой, будто была не от мира сего, и вдруг могла опалить его синим огнем своих глаз. С воем и оскаленными зубами она родила сегодня на свет сына и при этом так исцарапала Полу руки и так крепко втискивала голову в его грудь, что на грудине у него, пожалуй, остались синяки. Георгина, которая жила с ним под одной крышей, спала с ним в одной постели и все-таки оставалась для него всегда далекой. Которую он после почти полугода брака едва знал, не говоря уж о том, чтоб понимать.

– Да, – выдавил он.

– На тигра можно охотиться и убить его. Поймать его и запереть в клетку. Но приручить тигра нельзя. Можно лишь очень исподволь с ним подружиться. Предоставив ему свободу и дикость. Тогда тигр, может быть, и придет к тебе сам. Потому что и тигр нуждается время от времени в близости и защите.

– И видимо, можно лишь надеяться, что тигр не передумает и не растерзает тебя?

– Это так.

Ах Тонг улыбнулся, и Пол засмеялся.

– Мальчик, – воскликнул Ах Тонг с широкой ухмылкой и потрепал Пола Бигелоу по плечу. – Здоровый, крепкий мальчик, туан!

– Да, – машинально ответил Пол. Тень легла на его лицо, и он опустил взгляд в почти опустевшую чашку. – Да. Мальчик.

Пронзительный вопль больно ворвался в уши Георгины и гулко отдался в ее голове.

– Бетари! – позвала она. – Бетари! Ребенок!

На мгновение в комнате стало тихо, потом рев возобновился.

– Бетари! Семпака! Картика!

Никто не приходил, чтобы присмотреть за ней или за ребенком.

– Бетари! – Голос Георгины пресекся, и ребенок перешел на более высокий тон.

– Замолчи! Да замолчи же ты! – Она плача зарылась лицом в валик подушки, заткнула его концами уши. Крик ребенка стыл слышен приглушенно, и все же она не находила покоя. Как будто ее тело воспринимало колебания воздуха, низ живота больно сократился, мучительно застучало в ее переполненных грудях.

Она гневно отшвырнула подушку и сползла с кровати. Каждый шаг причинял ей такую боль, будто она шла по осколкам стекла; весь низ живота был сплошной растерзанной раной. Она была благодарна, что Бетари тесно затянула ее от пояса до колен в саронг, который возвращал ее внутренние органы на положенное им место и должен был заново сформировать ее тело и придать ему какую-то опору.