Золотая лихорадка - Николай Задорнов

Сказав еще несколько комплиментов, он решил, что надо почтительно и своевременно ретироваться. Он расшаркался перед Татьяной, пошутил с Катей и заглянул ей в лицо, пригласил к себе в гости Егора и Федосеича, пообещал им показать кусок найденного горного хрусталя.

Он протирал очки, споткнулся, уронил очки и на лету поймал их так ловко, что сам подпрыгнул от радости и рассмешил Татьяну.

– Какой славный человек приезжал! – сказала она.

– Вежливый! – подтвердила Катя. – Ученый, а какой простой.

Татьяне понравился бойкий, пожилой Советник.

– Василий, иди пособи им балаган наладить, – сказал Егор.

В сумерках пришел Сашка.

– Советник был? – спросил он.

– Был.

– Ни че?

– Надо строить избу, – сказал Егор.

– Из сырого леса?

Сашка встал и пошел по берегу ключа.

На участке Федосеича уже стояла палатка. Под пологом слышался храп. Кати и Василия не было.

Сашка, тихо раздвигая ветви и угадывая тропу, пошел обратно.

– Че ходишь? – спросил он, наткнувшись на людей.

– А че тебе? – отозвался Вася.

– А че не боишься?

– Кого бояться?

– Смотри! – остерег Сашка. – Ты слыхал, опять стреляли?

– Охотился кто-нибудь.

– Где охотился? Там? – показал Сашка на горы. – Там дичи нет. Одни камни.

– Ой, я боюсь! – сказала Катя и туже затянула платок под подбородком. – А кого стреляли? Кого? А?

– Там людей нет.

– Кто-то балуется, наверно! – сказал Василий.

– Не знаю, – ответил Сашка. – Как устроились?

– Хорошо. Отец уже спит?

– Да.

Катя пошла в балаган.

– Сговариваются выбрать власть из своих и прииск взять себе, – сказал Сашка. – Шайка.

– Почему же шайка? У них право есть.

– Нет, шайка… Я посылал китайца-старика, он все слушал. Он хорошо понимает.

– Сказать отцу?

– А че отец? Пусть сам видит! Нам надо че-то делать. Ты не боишься?

– Нет.

– Ну и дурак!

Они прошли мимо затухающего костра на участке Ломовых. Какая-то женщина выглянула из-под полога.

– Ксенька… Ксенька, ты че это, че это? Куды лезешь? – послышался из палатки голос Ломова.

Утром Василий опять попросился у отца на участок к матросу.

– Может, в артель к ним перейдешь? – съязвила Татьяна.

Прибежала Катька. Отец ее заболел. Его еще вчера ломало. Сашка послал какого-то китайца, бродившего всюду с лотком, за реку за доктором.

Китайский врач в черных очках дал больному какого-то отвара и сказал, что надо бы вытянуть язык и проколоть иголками. Федосеич испугался, вскочил и приплелся на стан Кузнецовых.

– А китаезы здесь откуда? – спросил он.

– Есть христиане. А есть чужие, идут все с квитанциями за рубль на право жительства у нас на один год, – отвечал Сашка.

– Доктор мне обе руки взял и сказал сразу, чем болею. И хотел язык колоть.

– Ты че? Не язык! Ты не понял!

– Все равно мне это их зверство не по душе, чуть что – колоть или резать человека, голову ли ему рубить. У нас лейтенант хлебом отравился в Шанхае. Шел по базару и попробовал.

Катя катила тачку из забоя. Она умела бутарить, выбирать золото с рогожки.

В воде Кузнецовы держали наловленную живую рыбу. К обеду Катя принесла тайменя и, как было велено, вычистила, порезала и положила в кипевший котел.

– Ты ловкая, верткая! – говорила Татьяна.

– Морская гидра! – сказал отец. – Вьется и все успеет! А мы разрез начали, да что-то в груди боль. Я слег, работать не могу. Это потом пройдет… Люди просят порядок установить, Егор… И все идет и идет народ.

– Пока мука есть и друзья есть, – толковала Татьяна у самодельной печи, сбитой еще в прошлом году, – а лепешки закончатся, что будем делать? Егор верно говорил, что три куля не хватит. Эх, Дуня бы приехала, раскрасоточка моя, – схватившись руками за концы от узла на платке, воскликнула Таня, – мы бы помыли с ней! Девичьи бы годы вспомнили!

– Отец у меня плохой работник. Он болеет, – отвечала Катя.

– Поэтому ты все умеешь.

Татьяна чувствовала, что Катя ей будет старательной и разбитной помощницей. Да без нее теперь и трудно обойтись!

Пахом приехал, прошел к Егору в разрез и стал кричать:

– Порядка нет! Ни за что обидели сегодня! Кабы не Илья, не знаю, что бы было. Я чуть лопатой его по хватил.

– Кого?

– Да черт его знает, кто он такой. Давай, говорит, старик, бери меня к себе в артель, а то, мол, тебе вред произведу! Черный, дьявол, как китаец или цыган. Глаза косят в разные стороны. Надо старосту выбирать! Спиртоносы везут спирт. Андрюшка Городилов целую лодку пригнал. Надо этот спирт забрать и вылить в воду.

– Восстание будет, – сказал матрос, – если узнают.

– Не надо, чтобы узнали! Тихо вылить! – сказал Сашка.

– Надо бы резиденцию построить, – сказал Егор, – а порядок сам установится. Место хорошее!

Вася стал кидать песок в тачку. «Отец опять за свое, – подумал он. – Везде хочет строить. Нам и так работать не дают!»

– Дай я подсоблю! – сказал матрос и покатил тачку к бутаре, где Катя и Татьяна кидали песок и выбирали золото, пуская сверху воду из желоба.

– Слушай, Егор, а что такое революция? – спросил матрос. – Будто бы моют на революцию?

– Царя, мол, не надо, – сказал Пахом. – Черта им! Это слово я тоже слыхал. Скоро голод начнется, муки купить негде. Одолжи мне, Кондратьич! Спирту хоть залейся, а муки нет… Люди приходят, надо им отвести участок. А кто на них работать будет? Кому время? Меня просят, Никиту Жеребцова – всех, кто постарше.

– Выше есть лучше места, пусть туда идут, – ответил Егор.

– Они говорят – иди сам, коли лучше. Ждут, что силинская партия станет драться с кузнецовской, к кому надежней примкнуть.

– Кражи есть? – спросил Сашка.

– Не знаю. Наверно, есть, как же без этого. Городилов спирт возит.

– И китайцы возят, – сказал Сашка.

– А все говорят, мол, чужих не пускаем! Да как их не пустишь! Все равно торгуют…

– За голод не беспокойся! – сказал матрос. – Еще ни один прииск не голодал! На Амуре да оголодать! Люди едут отовсюду и уж пронюхают, где что прикупить и сюда перепродать.

– Все люди! – сказал Егор, переводя дух и складывая руки на ручке кайлы. – А то мы в своих избах живем и на заимках, а жизни не видим.

– Значит, ты и тут для справедливости явился?

– Хватило бы о себе подумать!

– Конечно, каждый хочет! Теперь, говорят, что Голованов появился. Кто такой и откуда? – спросил Пахом.

Про Голованова рассказывал Егору вчера торговец, его сосед из Уральского, Федор Кузьмич Барабанов.

– Гаврюшку бы утвердить в должности, выбрать старосту и помощников, начальника полиции, охрану везде поставить и порядок навести! Вот что люди говорят. На Желтуге даже свои деньги были выпущены.

– Да, народу много, и порядок нужен. Ладно, что меня самого пустили. И так тесно. Со временем уйду наверх, там лучше. Да вот Василий не хочет.

Сын с обидой глянул на отца небольшими голубыми глазами. Ничего подобного Ваське в голову не приходило, и он слышать этого не желал.

– Тут старосту ли, – заговорил матрос, – старшину ли, голову – никто слушать не будет, и так всем надоело. Назвать по-другому надо! Политическое, громкое название дать…

– Это верно, – сказал Сашка.

– А как бы, к примеру? – спросил Пахом.

– Президент! Вот это подействует!

– Это и у нас все говорят, мол, президента!

– Выберем и так назовем! А как ты сам, Егор?

– Да, может, так лучше…

– Ну, слава богу! – сказал Пахом. – А люди боятся, что ты не согласишься. А мучки-то дашь? Ну, слава богу!

– А кто это Дуняша? – спросила Катя, когда гости уехали.

Уши у Васьки стали красные. «Это от солнца!» – подумала Катя и заглянула ему в лицо. Васька все гуще краснел и, кажется, не мог ничего придумать, чтобы ответить.

А на бугре, черный от собственной тепи, сидел Налим. Он не сводил глаз с Катерины. Васька отдал тачку Кате и поднялся к нему.

– Тебе табаку, Налим? – спросил он.

Вася высыпал из кисета весь табак в пригоршню старателя.

– Тут у вас весело, – сказал Налим. – Она кто тебе? – кивнул он на Катю.

– Жена.

Налим взял табак и ушел.

Ваське легко работалось подле Катерины. Она подымала пески, валила их в тачку, а он катил. Или он набрасывал пески и вез, а она мыла. Или она везла, а он мыл. Сегодня, кажется, слова не сказали друг другу, а все было понятно и хорошо. Пока Катя не помянула про Дуняшу.

День был очень длинный, и солнце еще стояло высоко, когда Катька разглядела лодку на реке.

– Вон опять к нам славный дядюшка едет!

Сашка зло посмотрел на нее. К ней все быстро привыкли, как и к Федосеичу, словно они были своими в семье и в артели.

– Еще дите! Дура! – ругался китаец.

– Хи-хи-хи… – сдавленно отозвалась она.

– Че славный? Чем славный?

– А че плохой? – спросила Таня, заступаясь более за Катьку, чем за Советника.

– А че, хороший? Шибко-то ученый? Шибко барин? Живи в городе, бери взятки, сладко кушай. А че он пришел сюда? Золото мыть? Его откуда-то гоняли… Нос красный, больной, морда как у кота! Здорово! – хлопнул он подошедшего Советника по плечу и хитро улыбнулся. – Че приехал? Давно не видались? Вчера был и сегодня приехал? Егора надо? Егору нету! Сиди! Гостем будешь… Кушать нету…