Золотая лихорадка - Николай Задорнов

Васька знал, что и отец его не маковое зерно. Хотелось бы видеть, как выкажется крутой его нрав, как он начнет тут устанавливать справедливость. С какого края примется? Уговорит или вколотит?

Васька чувствовал себя, как в цирке перед схваткой борцов.

– А Федор Барабанов здесь? – спросил Егор.

– Здесь, – сказал Тимоха. – Он со стариком, своим работником Яковом. Мы их догнали на озере. Вот каторжный был, а женился и переменился.

Казалось бы, все рады Егору. Но сам он чувствовал, что тут покоя нет и ему не будет, словно попал он из родного села в другой, жестокий мир, от которого уж отвык. Показалось, что монахи зачем-то подосланы к нему.

«Что же у них тут будет, если начнется не дележ, а грабеж и пойдет такая кутерьма? – подумал Егор, проводив гостей. – Какая тут может быть справедливая жизнь? У них тут и крадут и голодают! Тимоха Силин не следит. А Васька чему-то рад. Молод и доволен. Глуп еще! А я? Дал людям богатство для справедливой жизни! А будет ли она? Кто ее установит?»

Люди в нем видели силу, искали заступничества и заискивали, и все это было неприятно.

Смутно начинал понимать Егор, что, кажется, ему следует брать на себя общественную обязанность… Прошедший день показался ему таким тяжелым, что думать больше ни о чем не хотелось.

Где-то в стороне Студент сказал:

– Твоему бы отцу образование дать…

Дальше Егор ничего не разобрал. Молодые голоса звучали весело.

– Мы зовем Сашку не по имени, – возвратившись, предупредил отца Василий. – Он у нас Камбала…

ГЛАВА 2

В носу лодки лежал щуплый старик в матросской куртке и с полотенцем на голове. Стоя на корме и плавно толкаясь шестом, словно танцуя, лодку гнала девушка. На голове у нее повязан светлый платок в горошинку, закрывающий почти все лицо, так что торчит только носик. Она в белой кофте, с шалью на плече, ниже подоткнутых юбок видны упершиеся тонкие ноги в толстых чулках и в начищенных башмаках.

Из колодца поднялась голова бородатого старовера.

– Ктой-то опять… Ах, срам! Тьфу! Грех!

Бородач проводил лодку взором и опять скрылся в шурф. В этой артели работали истово, как молились.

У бутарок шумела вода, стучали лопаты о грохота промывочных стволов.

– Смотри, молоденькая девчонка, а какая!.. Э-эй! – крикнул лодочнице старатель с лопатой.

– Куда поехали? Айда к нам в артель! – добавил старик, стоявший в воде по колена.

– А ну, налегли еще, подверни бочок еще раз, – не унимался старатель с лопатой. – Э-эх!

Грузный невысокий человек господского вида, в очках и с припухшим лицом, вышел на отмель, обнажая лысеющую голову, и поклонился.

– Здравствуйте, мадемуазель!

– Здравствуйте! – ласково отвечала девица.

Матрос в лодке очнулся, поглядел блеклыми глазами.

На повороте, там, где перебутор, какой-то старовер в белой грязной рубахе и в полосатых штанах долго смотрел из-под ладони на лодку. Он закашлялся, словно что-то попало в горло, потом свирепо глянул на подошедших трех сыновей. Старика чуть не сбили с ног. Вровень с лодкой по берегу бежал старатель с лопатой. У него черные брови насуплены и глаза, как угли.

– Налим! – окликнули его.

Но парень, не глядя под ноги и спотыкаясь, все бежал вровень лодки, не обращая ни на кого внимания. Он стал тихо подсвистывать на бегу, как бы подманывая якорька.

Китайцы бросили работу, оставили свои лотки и столы, разогнулись.

– Ой-е-ха! – воскликнул китаец с бородкой и подпрыгнул. Он прошелся по берегу мелкими шагами, покачивая бедрами при невеселом смехе всей артели. Словно труженики хотели сказать своим смехом старшине, что нечего зря и мечтать о недостижимом.

Китаец с бородкой, изображавший женщину, вдруг взвизгнул. Кто-то из китайцев дал ему пинка.

Налим уже не бежал, а шел, словно зная, что дичь не уйдет, что на его свист зверь не может не отозваться.

– Какую-то несет! Нам в помощь! – сочно пропел сладкий женский голос.

– С отцом, что ль? – спросил другой.

У палатки стояла дебелая черноволосая женщина, с лицом, побитым оспой, в красном сарафане.

Чернобровый парень, проходя мимо женщины, перестал подсвистывать. За ним следом спешил толстяк в очках.

Черноглазый старовер остановил парня, загородив ему тропу лопатой, заглянул в лицо.

– Куда ты прешь, Налим?

– А ты куда? – схватив старика за бороду, отвечал парень. – Зараза!

Лысый толстяк согнулся и вприпрыжку побежал за лодкой, обгоняя старовера и Налима.

Река делала петлю. Тут оседают пески и течение бьет с большой силой, а потом стихает, как бы рассыпая воду веером по огромной песчаной отмели.

Лодка повернула и пошла к другому берегу. На отдалявшейся от нее Силинской стороне засвистели.

Старый матрос опять зашевелился. Ему лень было подыматься, но теперь оп решил, что надо будет припугнуть кобылку, всех сразу. Он поднялся и показал ружье.

Катя завидела Кузнецовский балаган и делянку, колодцы и промывочные устройства. Там работала целая артель. Значит, Вася пришел с отцом и со всей семьей. Ей стало страшно и стыдно, и она, держа к берегу, старалась пройти мимо и показать, что ничего не видит.

… Пески ярко желтели в тачке и в стенках широкого разреза и во взрытом забое. Желтая дорожка тянулась к бутарке, стоявшей в несущейся воде.

Васька бросил лопату, услышал усталый стук шеста о камни, выпрыгнул из разреза на траву и вошел в воду в больших болотных сапогах.

Кормщица быстрыми и страстными движениями погнала лодку прямо на него, смеясь и высвобождая лицо из платка.

– Отец, вставай!

– Здорово, Васька! – хрипло сказал матрос. – Отец тут?.. Акулы! – в сердцах молвил он, оглядываясь на другой берег.

Матрос выскочил из лодки и пошел наверх.

– Я приехала к тебе! – сказала Катя, подходя к Василию.

Она, как бы крадучись, прильнула на миг щекой к его груди.

– Палатку нам поможешь поставить? – Она вскинула на него чистые глаза.

На холме густо дымил костер. В воздухе становилось сыро, дым цеплялся за кусты.

– Сегодня дождь прошел. А у вас был дождь?

– Нет, у нас не было. Неужто у вас был? А мама здесь? – со страхом спросила Катя.

– Нет, мать не приехала. Отец вчера приехал с Федей. А я жду! Хотел по дороге заглянуть к тебе, да, видишь, не один, с артелью! Отец сегодня ездил на ту сторону к Федору Барабанову, повидал там знакомых, а вернулся невеселый…

Васька знал, что отцу сейчас не до гостей, и побаивался его.

– А что же ты опоздала?

– С тятей сладу нет, – отвечала Катя, – у нас спиртоносы стояли. Отец спрятал их лодки на протоке. А вся торговля шла у нас. Приезжали приискатели, и каждый угощал тятю…

– Я тебя больше никуда не пущу!

– Ой, как я боюсь твоего отца… Мне так стыдно, он ночевал у нас, а тятя выпросил самородок…

– Ты все еще помнишь?

– Отец и сейчас не трезвый. Нас у Гаврюшки угощали, и он рассказывал там про Синопский бой.

Течением несло вдали лодку с неумелым гребцом. Весла его неловко плескались.

– Возьми меня к себе! – сказала Катя. – Я без тебя жить не могу!

– Эй, Васька, дров мне наруби! – пробегая мимо, крикнула Татьяна.

… Федосеич сидел за дощатым столом с Егором. Катя помогала Татьяне хозяйничать, ломала сухие сучья для костра, перемыла посуду перед обедом.

– Дуня, подруга моя, красавица, скоро приедет, – сказала Татьяна.

Лодка пристала напротив стана Кузнецовых. Быстро поднялся на берег толстячок в очках. Засеменил к столу.

– Свои приехали? – спросил он Ваську, почтительно подергивая головой вниз и недобро пуча близорукие глаза. – К вам гости?

– К нам! – ответил Василий. – Пожалуйте, сосед, проходите. Вот и отец идет. Вы к нему?

– Да-с! Разрешите вам представиться, Егор Кондратьевич! Статский советник! Здесь зовут просто Советник.

Толстячок опять покосился на Катерину, жарившую рыбу на пруте.

– Ну раз ты советник, то и садись! Советуй! – сказал матрос. После китайской водки, выпитой на карауле, он снова опьянел с первыми глотками горячей ухи. – Кого тут только нет!

– Да, тут разная публика… Я бы хотел вам много важных сведений сообщить, Егор Кондратьевич. Мы все ждали вашего приезда…

Татьяна перехватила взор толстяка, брошенный на Катю, и подумала, что девка тихая, и не за ней ли хлещет этот пузач, и что в тихом омуте черти водятся.

Советник заметил, что Федосеич – старый знакомый Егора и как бы находится под его покровительством. Участок старого матроса где-то неподалеку.

А он-то спешил, хотел помочь ленивому служаке, показать, объяснить, даже захватил с собой китайского спирта. Толстяк теперь был рад, что предусмотрительно оставил ханьшин в лодке.

Сказав еще несколько комплиментов, он решил, что надо почтительно и своевременно ретироваться. Он расшаркался перед Татьяной, пошутил с Катей и заглянул ей в лицо, пригласил к себе в гости Егора и Федосеича, пообещал им показать кусок найденного горного хрусталя.