Никто нигде - Донна Уильямс

Если уж говорить о нормальности, то, хотя вести себя более или менее «нормально» умели Уилли и Кэрол, ближе к нормальности была, конечно, Донна. Только она обладала эмоциями, действующими в «ее мире», хоть и искалеченными.

Однажды Кэрол решилась выдать секрет существования Уилли. Уилли всегда смотрел на вещи чересчур серьезно — всех «строил» и не давал повеселиться. «Строилась» и сама Кэрол — и при этом, казалось, исчезала. Она могла блистать на сцене, но управлял театром Уилли — и управлял железной рукой. Очарование, общительность и веселость Кэрол просто не могли сосуществовать с суровой критикой ее образа, исходящей от Уилли. Ожидания Кэрол от психотерапии были очень просты: пусть все снова станет хорошо. Пусть с Крисом все будет, как раньше. Мэри, хоть и очарованная наивностью Кэрол в области человеческих отношений, понимала, что над целями ей придется поработать.

— Иногда я слышу голос в голове, он повторяет одно и то же, — начала Кэрол. Она имела в виду Уилли, но не хотела объяснять, кому этот голос принадлежит и какими чувствами он порожден.

Мэри спросила, что же говорит ей этот голос.

— Он говорит: «Не говори им, они не поверят», — ответила Кэрол, пробуя воду.

Мэри это заинтересовало, и мы вместе обсудили возможное происхождение этого послания; в конце концов Мэри пришла к выводу, что это воспоминание о чем-то, что говорила моя мать.

Разумеется, так говорила мать. Ведь персонаж Уилли возник из способности Донны к подражанию в сочетании со способностью ее матери дразнить и мучить дочь, добиваясь от нее ответа. Как Уилли я повторяла чужие слова. Не умея пользоваться речью для общения, Уилли сохранял эти слова в памяти и извлекал оттуда, когда ему требовалось оружие. Однако со временем он начал применять это оружие и против того уязвимого «я», из которого вырос. Стремясь к независимости, Уилли научился презирать и отвергать то уязвимое существо, для защиты которого появился на свет — Донну. И Кэрол, и Уилли росли, проходили через разные стадии развития личности и могли бы обтесать и сгладить свои «острые углы» — если бы не то непреодолимое обстоятельство, что эти две противоположные личности оказались заключены в одном теле. Таких «сиамских близнецов» скальпелем не разрежешь. Единственным путем для них было объединиться. Увы, каждый из них видел выход по-своему.

Мэри выписала мне рецепт. Мне показалось, что она интерпретировала мое признание как доказательство шизофрении. Я, естественно, была оскорблена. Выходит, я все-таки сумасшедшая? Поверить этому я не могла, но и страшилась этого — а Мэри, сама того не подозревая, подтвердила мои опасения.

Моя подруга Робин говорила: люди верят в то, во что хотят верить. Поведение Мэри это подтверждало. Кэрол принимала таблетки как попало, накапливала и выпивала сразу помногу — как и все прочие лекарства. Однажды, проглотив восемь таблеток разом, запила их доброй порцией коньяка и позвонила Мэри домой.

Кэрол теряла сознание, и я чувствовала, как накатывает на меня страх безнадежности — страх того, что мне уже не помочь: почему это должно было случиться именно сейчас, когда я ищу помощи?

Мэри ответила на звонок. Разговаривала спокойно, как будто ничего не случилось. Мне трудно было понять, что она говорит, но сознание мое уцепилось за описанную ей картину: она на кровати, рядом с ней сидит кошка, она играет с кошкой в шахматы. Мне вспомнилась похожая сцена из фильма с Ширли Темпл. Я снова вернулась в свои три года. Голос мой «переключился на автопилот»; ко мне волнами возвращалось ощущение себя. Казалось, я лечу сквозь самое себя. Такое чувство бывало у меня и раньше — без таблеток и алкоголя. Но сейчас, благодаря всему этому, мне удалось быть с Мэри самой собой более, чем когда-либо раньше. Может быть, как раньше, сыграло свою роль и разделяющее нас расстояние телефонной линии.

Мэри сняла меня с таблеток. Единственным их результатом стало то, что я убедилась: не стоит выдавать Мэри такие секреты, которые могли бы и в самом деле помочь серьезно изменить мою жизнь. Пусть все идет как идет, думала я: эта стратегия основывалась не на том, чтобы заново пережить события, происшедшие в «их мире», но на том, что я отказывалась от защиты, которая отгораживала меня от последствий этих событий. Этот набор тайных защит, глубоко символических, пришел из тех времен, когда я еще не представляла, как описать их словами.

Мэри, очевидно, плохо представляла себе мир, так хорошо мне памятный — мир до вторжения прикосновений, слов, ожиданий ответа и участия. Она помогала мне в расчистке построек, возведенных на незрелом фундаменте, давящих и душащих меня. Мне было по-прежнему два года, и настоящую меня она так и не видела.

Я работала в магазине неподалеку от больницы. У хозяина было две дочери моего возраста, но это не мешало ему ко мне приставать.

Общаться с кем-то или обслуживать покупателей мне было тяжело, но я как-то справлялась — так и проходил день за днем. Я привязалась к одному покупателю — старику, который каждый день со мной здоровался и махал мне рукой; он стал моим новым дедушкой.

Быть может, цепляясь за фигуры, напоминавшие мне дедушку, я пыталась продолжить свое эмоциональное развитие с того места, где оно оборвалось. Но в то же время дедушка начал умирать для меня задолго до того, как скончался на самом деле. Помню, я всегда верила, что он, как и отец, умер, когда мне было три года.

В три года оба они перестали быть жителями «моего мира»; отец продолжал жить, но всего лишь как один из окружавших меня взрослых, а дедушка умер два года спустя, и бабушка после его смерти переехала жить за город.

Хорошо помню, как я искала глазами дедушку — в такой же безутешной тоске, в какой стояла у его кровати, когда нашла его мертвым. Быть может, так должно чувствовать себя привидение, которое является в мир живых, но не может сказать им ни слова.

Однажды старик, что заходил к нам в магазин, как обычно, помахал мне рукой и поздоровался; я смотрела прямо на него, но его не видела, и он решил, что я его игнорирую. Чуть позже в тот же день он снова зашел за чем-то, но сделал вид, что меня не заметил.

— Добрый день! — обратилась я к нему.

Но он вышел, не сказав ни слова.

Я запаниковала. Тело «включило автопилот», а я перестала понимать, что происходит вокруг меня. Магазин превратился в хаотическое скопище цветов и звуков. Я смотрела на тех, кто работал со мной вместе, — и не узнавала их. Не понимала, зачем я здесь и как отсюда выбраться. Схватив сумку, я вылетела из магазина. Выскочила на улицу — и как будто попала в кошмар: движущиеся стены людей, мои ноги со всех сторон окружены чужими ногами. Я бросилась бежать. Продиралась сквозь толпу, многоголосый городской шум бил мне в уши. Надо добраться до чего-то безопасного. Чего-то знакомого. Мэри! Мэри мне поможет. Она — моя единственная надежда.