Женщина во мне (ЛП) - Спирс Бритни

БРИТНИ СПИРС

ЖЕНЩИНА ВО МНЕ

Для моих мальчиков, которые являются любовью всей моей жизни

ПРОЛОГ

Когда я была маленькой девочкой, я часами гуляла одна в тихом лесу за моим домом в Луизиане и пела песни. Нахождение на улице давало мне ощущение бодрости и опасности. Когда я росла, мои мать и отец постоянно ссорились. Он был алкоголиком. В доме мне обычно было страшно. Снаружи тоже не обязательно был рай, но это был мой мир. Называйте его раем или адом, он был моим.

Прежде чем идти домой, я шла по тропинке к дому наших соседей, через благоустроенный двор и мимо бассейна. У них был сад камней, усыпанный мелкими мягкими камешками, которые задерживали тепло и оставались теплыми, так приятно прижимаясь к моей коже. Я ложилась на эти камни и смотрела на небо, ощущая тепло снизу и сверху, и думала: Я могу проложить свой собственный путь в жизни. Я могу воплотить свои мечты в жизнь.

Спокойно лежа на этих камнях, я чувствовала Бога.

1

Воспитание детей на Юге раньше больше сводилось к уважению к родителям и умению держать язык за зубами. (Сегодня правила изменились — речь идет скорее об уважении к детям.) Несогласие с родителями никогда не разрешалось в моем доме. Независимо от того, насколько все было плохо, было понимание того, что нужно молчать, и если я этого не сделаю, будут последствия.

В Библии сказано, что язык ваш - меч ваш.

Мой язык и мой меч - это мое пение.

Все мое детство я пела. Я пела вместе с автомобильным радио по дороге в танцевальный класс. Я пела, когда мне было грустно. Для меня пение было духовным.

Я родилась и ходила в школу в Маккомбе, штат Миссисипи, а жила в Кентвуде, штат Луизиана, в двадцати пяти милях от него.

В Кентвуде все знали всех. Двери оставались незапертыми, светская жизнь вращалась вокруг церкви и вечеринок на заднем дворе, детей одевали в одинаковые наряды, и все умели стрелять из пистолета. Главной исторической достопримечательностью района был Кэмп-Мур - тренировочная база конфедератов, построенная Джефферсоном Дэвисом. Каждый год в выходные перед Днем благодарения здесь проводятся реконструкции Гражданской войны, и вид людей, одетых в военное обмундирование, напоминал о приближении праздника. Я любила это время года: горячий шоколад, запах камина в нашей гостиной, цвета осенних листьев на земле.

У нас был маленький кирпичный дом с обоями в зеленую полоску и деревянными панелями. В детстве я ходила в “Соник”, каталась на картингах, играла в баскетбол и посещала христианскую школу под названием Академия Парклейна.

Впервые я была по-настоящему тронута и у меня мурашки побежали по спине, когда услышала, как наша домработница поет в прачечной. Я всегда стирала и гладила в семье, но когда финансовое положение было лучше, мама нанимала кого-то в помощь. Домработница пела госпел, и это было буквально пробуждением к совершенно новому миру. Я никогда этого не забуду.

С тех пор моя тяга и страсть к пению только усилились. Пение - это волшебство. Когда я пою, я владею собой. Я могу общаться в чистом виде. Когда ты поешь, ты перестаешь использовать язык “Привет, как дела…”. Ты можешь говорить вещи гораздо более глубокие. Пение переносит меня в мистическое место, где язык больше не имеет значения, где возможно все.

Все, чего я хотела, - это уйти от повседневности и попасть в ту сферу, где я могу выразить себя, не задумываясь. Когда я оставалась наедине со своими мыслями, мой разум наполнялся заботами и страхами. Музыка заглушала шум, позволяла мне чувствовать себя уверенно и переносила меня в чистое место, где я выражала себя именно так, как хотела, чтобы меня видели и слышали. Пение приводило меня к присутствию божественного. Пока я пела, я была наполовину вне мира. Я играла на заднем дворе, как любой ребенок, но мои мысли, чувства и надежды были где-то в другом месте.

Я упорно работала над тем, чтобы все выглядело так, как я хотела. Я очень серьезно относилась к себе, когда снимала глупые клипы на песни Мэрайи Кэри на заднем дворе своей подруги. К восьми годам я считала себя режиссером. Казалось, в моем городе никто не занимался подобными вещами. Но я знала, что хочу видеть в мире, и старалась сделать это так.

Художники создают вещи и играют персонажей, потому что хотят сбежать в далекие миры, а побег - это именно то, что мне было нужно. Я хотела жить в своих мечтах, в своем чудесном выдуманном мире и избегать реальности, если только я могла это сделать. Пение стало мостом между реальностью и фантазией, миром, в котором я живу, и миром, в котором я отчаянно хотела жить.

В моей семье случаются трагедии. Мое второе имя происходит от имени матери моего отца, Эммы Джин Спирс, которую звали Джин. Я видела ее фотографии и понимаю, почему все говорят, что мы похожи. Те же светлые волосы. Та же улыбка. Она выглядела моложе своих лет.

Ее муж - мой дедушка Джун Спирс старший - был жестоким. Джин потеряла ребенка, когда ему было всего три дня от роду. Джун отправил Джин в больницу Юго-Восточной Луизианы, по общему мнению, ужасную психушку в Мандевиле, где ее посадили на литий. В 1966 году, когда ей был тридцать один год, моя бабушка Джин застрелилась из дробовика на могиле своего младенца-сына, спустя чуть более восьми лет после его смерти. Я не могу представить, какое горе она испытывала.

На Юге о таких мужчинах, как Джун, говорят: “Для него ничего не было достаточно хорошим”, что он был “перфекционистом”, что он был “очень вовлеченным отцом”. Я бы, пожалуй, выразилась более жестко.

Будучи фанатиком спорта, Джун заставлял моего отца заниматься спортом до изнеможения. Каждый день, когда отец заканчивал баскетбольную тренировку, независимо от того, насколько он был уставшим и голодным, ему нужно было забросить еще сотню мячей, прежде чем он мог зайти в дом.

Джун работал офицером в полицейском управлении Батон-Руж, и в итоге у него было десять детей от трех жен. И насколько я могу судить, никто не может сказать ни одного хорошего слова о первых пятидесяти годах его жизни. Даже в моей семье говорили, что мужчины Спирсы обычно были плохими, особенно в том, как они обращались с женщинами.

Джин была не единственной женой, которую Джун отправил в психиатрическую больницу в Мандевиле. Он отправил туда и свою вторую жену. Одна из сводных сестер моего отца рассказала, что Джун подвергал ее сексуальному насилию, начиная с одиннадцати лет и до тех пор, пока она не сбежала в шестнадцать.

Моему отцу было тринадцать, когда Джин умерла на той могиле. Я знаю, что эта травма - часть того, почему мой отец был таким, каким он был с моими братом и сестрой и со мной; почему для него никогда ничего не было достаточно хорошим. Отец заставлял моего брата добиваться успехов в спорте. Он пил до тех пор, пока не переставал соображать. Он пропадал на несколько дней подряд. Когда отец пил, он был очень грубым.

Но с возрастом Джун смягчился. Я увидела не злобного человека, который издевался над моим отцом и его братьями и сестрами, а дедушку, который казался терпеливым и милым.

Мир моего отца и мир моей матери были совершенно противоположны друг другу.

По словам моей матери, мама моей мамы - моя бабушка Лилиан “Лили” Портелл - была из элегантной, утонченной семьи в Лондоне. В ней чувствовалась экзотика, которую все отмечали: ее мать была англичанкой, а отец - уроженцем средиземноморского острова Мальта. Ее дядя был переплетчиком. Вся семья играла на музыкальных инструментах и любила петь.

Во время Второй мировой войны Лили познакомилась с американским солдатом, моим дедушкой Барни Бриджесом, на танцах для солдат. Он был шофером у генералов и любил быструю езду.