Золотой треугольник - Богуслав Шнайдер

Каждый, кто хочет иметь армию, должен запастись оружием. Кто стремится заполучить оружие, должен раздобыть денег. Кто хочет заработать денег, должен продать опий. В горах загустевший сок маковых головок — единственный идущий на экспорт товар.

Цепь причин и следствий действует, разумеется, и в обратном порядке.

Каждый, у кого есть опий, должен достать оружие, потому что иначе он быстро потеряет все. Если у кого-то есть оружие и деньги, он спокойно может «создать» новое государство и переименовать свою шайку контрабандистов в освободительную армию.

Немного демагогии — и расчетливый торговец легко «превращается» в увлеченного мечтателя, только под давлением обстоятельств вынужденного заняться предпринимательством, которое в общем-то «противоречит его убеждениям». Торговля настолько тесно сливается с политикой, что порой и посвященный не способен отличить одно от другого.

Я продолжал размышлять над сложностями «золотого треугольника» и в ночном автобусе на Чианграй, так и не придя к решению, что предпринять. До похорон генерала Туана оставалось неполных два дня. Не поздно ли? Бывшие гоминьдановцы не слишком любят в своих лагерях незваных гостей. А бывшая база гоминьдановской 5-й армии пользуется такой дурной репутацией, что ее избегают даже местные жители.

В главном городе самой северной провинции Таиланда я пересел на автобус, направлявшийся к пограничному городку Меай. Я надеялся, что на границе больше узнаю о загадочном поселении в горах. На контрабандистов же я там наткнусь наверняка.

Мост контрабандистов

Фьють! Я чуть не задавил курицу, которая, вытянув шею и взволнованно кудахча, выскочила из-под моих колес и побежала кому-то жаловаться. Из крайнего домика выглянула девочка лет двенадцати и улыбнулась. Я помахал ей рукой, продолжая яростно крутить педали.

Я не имел понятия, на чьем я велосипеде и куда еду. Я взял его во дворе гостиницы, похожей на старый заезжий двор с постройками, расположенными четырехугольником. События последних часов как-то путались.

Я несся узкими улочками с ощущением, будто сижу на взбесившемся жеребце. Уже самой поспешностью я привлекал к себе внимание. В тропиках никто никуда не спешит. В странах, где время не имеет значения, никто не пытается установить рекорд в беге на сто метров, потому что не понимает, зачем это. Поспешность, торопливость, гонка здесь смешны. И безусловно, являются признаком невысокого, подчиненного положения в обществе, поскольку достойный человек никогда и никуда не спешит.

Я жал на педали с наслаждением, какого не испытывал с детских лет: без тормоза съезжал с холмов, махая рукой детям, собакам и даже самим этим холмам. Дорога, полная выбоин, становилась все хуже. Дома на сваях торчали из высокой травы, как скворечники. На полях трудились буйволы, запряженные в примитивные сохи. Старик, державший широкую мотыгу, посмотрел на меня спокойным, полным достоинства взглядом. Я улыбнулся. В ответ он обнажил беззубые десны. Маленькая пугливая женщина качала на руках пухлого смуглого младенца.

За последним домом дорога перешла в тропу и соскользнула к реке. Если все время держаться этой реки, за какие-нибудь два часа я доберусь до Меконга.

Я уменьшил скорость. На севере Таиланда велосипед считается не менее почтенным средством передвижения, чем осел на Ближнем Востоке. Им не пользуются для поездок на работу, как в больших китайских городах. Крестьянин не выедет в поле на велосипеде. Он пойдет босиком рядом с буйволом. Велосипед — транспортное средство деятельных мелких торговцев, их повозка, их пикап, их тачка. Никто не носится на велосипеде сломя голову.

Я направился к главному шоссе, перегороженному пограничным шлагбаумом. Здесь, посреди Азии, фасады двухэтажных домов, окрашенные веселыми красками, казались нереальными, точно явились из сна. В то время как крыши близлежащих деревень покрывала солома, витрины меайских магазинов поражали изобилием товаров: японские транзисторы и магнитофоны из Гонконга, сотни часов самых разных марок; продавцы-китайцы предлагали банки сгущенного молока, мешки цемента, шариковые ручки, полуботинки и сандалии, велосипеды, будильники, модные рубашки и гвозди.

Источник такого богатства — обыкновенный бетонный мост.

Его выгнутая поверхность переходила в шоссе, которое протянулось на сотни километров; оно ведет из Бангкока в Чиангмай и оттуда дальше, на север, до тех мест, где я теперь находился. Я спокойно проехал на ничейную территорию мимо остолбеневших таиландских полицейских; они удивленно таращили глаза на странного велосипедиста, но из будки не вышли.

Однако в конце моста я все же затормозил. Хотелось объехать и этот шлагбаум, но в последний миг я заколебался. Подобные шуточки могли оскорбить достоинство бирманских солдат или хотя бы то, что они понимают под словом «достоинство».

Я слез с велосипеда, сел посреди моста на межевой столб и стал наблюдать за непрерывным потоком пешеходов и велосипедистов.

Бирма, словно огромный валун, лежит между Стамбулом и Сингапуром. По ее территории не проходит ни железная дорога, ни автострада. Таиландец, надумавший совершить поездку в Индию на автомобиле, должен был бы выехать в противоположном направлении. Только в Пинанге, в глубине полуострова Малакка, он мог бы погрузиться на паром и по воде обогнуть соседнюю страну. Дело в том, что иностранцам въезд в Бирму запрещен. Поэтому, к радости всех авиакомпаний, они могут попасть в страну только по воздуху, через рангунский аэропорт.

Давняя японская мечта о железной дороге между Сингапуром и Индией так и не осуществилась. Мост через реку Куай, с такими затратами построенный во время второй мировой войны, соединяет несколько километров ржавых рельсов, которые никуда не ведут. Бирма, добровольно отделившись от окружающего мира, не нуждается в железной дороге, пересекающей ее. Десятки лет отказывая в гостеприимстве всем чужестранцам, эта страна выдает ныне всего два вида туристских виз: на день и на неделю. Учитывая трудности с транспортом, семи дней хватает только на осмотр Рангуна, путешествие пароходом по Иравади к бывшей королевской резиденции Мандалай, да, пожалуй, еще на поездку к развалинам Пагана. Любые поездки в северные горы запрещены.

Мужчины, женщины и даже дети, утром отправившиеся за покупками в Таиланд, обо всех этих запретах явно и не подозревали. Они возвращались домой, увешанные свертками. Таможенники равнодушно стояли возле своих будок, устремив невидящий взор куда-то вдаль. Порой они лениво зевали и сквозь зубы цедили несколько слов, должно быть какую-нибудь цитату из «Трипитаки», священной книги умеренных буддистов. Потока товаров, переправляемого этим живым конвейером, они не замечали. Казалось, они получили приказ ничего не замечать. Их, наверное, не удивило бы даже появление снегоочистителя или плавучей землечерпалки.