Золотой треугольник - Богуслав Шнайдер

— Сколько опия выращено в прошлом году в районе «золотого треугольника»? — На этот стереотипный вопрос я еще ни разу не получил однозначного ответа.

— Производство опия-сырца в странах «золотого треугольника» распределяется примерно так: Таиланд — одна седьмая часть, Лаос — две седьмых, Бирма — четыре седьмых.

— А опий из Лаоса поступает в Таиланд?

— Точно сказать трудно. Полагаем, что какие-то партии опия оттуда и попадают к нам, но, вероятно, без ведома тамошних властей. Часть опия-сырца доставляется из Южного Китая.

— Вы в этом уверены? — спросил я. Подобные заявления время от времени проскальзывают в мировой печати, но пока что никому не удалось это доказать.

— Не знаю. По крайней мере так утверждают некоторые наши источники.

Мне незачем было спрашивать, кто это утверждает. Китайцы — бывшие гоминьдановские солдаты, бежавшие после поражения в Бирму, имели немало причин ненавидеть свою прежнюю родину. Однако это не слишком убедительное доказательство.

— Бывают перестрелки при встречах с караванами, везущими опий? — поинтересовался я.

— Не люблю стрелять. Я за укрепление законности мирным путем, — улыбнулся капитан. В его лице я даже уловил нечто вполне человеческое.

— Но при переходе границы караваны контрабандистов численно порой в пять раз превосходят ваши патрульные отряды.

— Мы стреляем только при самообороне.

— И часто вам приходится защищаться?

Он поколебался:

— Не без того.

Улыбка промелькнула на его лице и тут же погасла. Капитан представлял здесь пограничную полицию. А как вытекало из поведения генерала, пограничная полиция не испытывала ко мне симпатии. Меня не могли выставить, ибо, как я высокопарно заявил в своем письме, борьба с наркотиками — задача всего человечества, выходящая за рамки идеологических и политических разногласий. Но мне и не сочувствовали.

— А мог бы я принять участие в поисковом полете вашего вертолета?

— Боюсь, из этого ничего не выйдет, — ответил капитан Суват вежливым тоном, каким в Таиланде обычно отказывают в просьбе.

— Ну, хотя бы присоединиться к сторожевому патрулю в пограничной области?

— И это не получится.

Когда в Таиланд прилетели репортеры из «Штерна», командование пограничной полиции решилось ради них атаковать на вертолетах караван мулов с опием. Несколько тысяч долларов, розданных в качестве «гонорара» за интересную информацию, явно оказались более убедительным аргументом, чем самая очаровательная улыбка. Налет не удался. Едва завидев тень приближающегося вертолета, контрабандисты разбежались, однако репортерам повезло: в джунглях обнаружили лабораторию по очистке героина — разумеется без химиков; они, как всегда, деликатно удалились.

Мы распрощались. Подозрительно поглядывая на меня, капитан объяснил, как пройти к воротам кратчайшим путем, да еще справился по телефону в проходной, дошел ли я туда.

Несмотря на видимую неудачу, я добился своего: это посещение обеспечивало мне алиби на случай, если в горах у меня возникнет какой-нибудь инцидент с полицией. Мое заявление о намерении туда отправиться как-никак лежало теперь на столе у самого генерала.

Генерал, правда, не сумел его правильно прочесть.

Пагода на краю Азии

Где расположен Мэсалонг?

Я сидел на холме на ступенях храма Дои Сутхеп и глядел на расположенный внизу город. Туман обволакивал долину. Автомобили, торговые дома, телеграфные столбы и люди на улицах — все исчезало в дымке, лишь тонкие трамвайные колеи поблескивали в редких солнечных лучах.

Меня обуревали беспорядочные мысли. Время шло, до похорон оставалось всего три дня, но сейчас я думал не о наркотиках — мне необходимо было хоть немного отдохнуть, отвлечься от мыслей и планов. Пагода Дои Сутхеп вполне для этого подходила.

Самый высокий по местоположению храм в Таиланде стоит на границе двух миров. Этот золотой островок расположился посреди долины, здесь такие прохладные ночи, что привыкшие к тропической жаре монахи дрожат от холода. Большинство из них не выдерживают в монастыре для паломников больше нескольких недель. Исполнив свой долг, они торопятся покинуть край искрящейся утренней росы и спускаются вниз, во влажную духоту. Пагода, блестящая и нарядная, мало чем отличается от подобных же пагод внизу. Своими яркими красками, медью, латунью, позолотой она как бы пытается затмить блеск солнца.

Под золотой центральной ступой колыхалась бахрома золотых зонтов. Золотой храм увенчан золотой же многоступенчатой крышей; окружает его золотая решетка с золотыми вратами. Путников приветствуют чеканные золотые богини с молитвенно сложенными ладонями, стоящие на золотых столбах. На головах богинь золотые шлемы с золотыми украшениями наподобие остроконечных немецких касок. На мой вкус — слишком много золота.

На краю бесконечных голых склонов это столь понятное человеческое стремление поразить ближнего казалось безрассудным и даже чуточку смешным. Форма приходила в противоречие с содержанием, помпезность заглушала изначальную чистоту идеи.

Принц Гаутама покинул жену, сына, свои владения и стал отшельником. Шесть долгих лет питался он кореньями, семенами и дикими плодами. Власяница, наброшенная на плечи, раздирала его кожу, камень заменял ему мягкую постель. Шесть недель усиленно размышлял он и понял бесплодность умерщвления и терзания плоти и наконец обрел спокойствие духа. И стал Просветленным, стал Буддой. Аскетическая жизнь в самоотречении и простоте, научившая его мудрости, стала одним из краеугольных камней его учения.

У буддийских монахов нет ничего, кроме их одежды, миски для сбора милостыни да нескольких личных мелочей. Никогда не вызывали они негодования окружающих, преступая заповедь бедности, никогда не предавались кутежам и роскоши. Монах — самый уважаемый член общества. Он выше правителя. Это высокое положение хоть раз в жизни занимает в Таиланде или Бирме каждый мужчина. Любой мальчишка знает, что проведет несколько недель, месяцев, а возможно, и лет в монастыре, где его научат не только читать и писать, но и покорности и смирению перед судьбой.

И все же в пагодах, возведенных для прославления мудрости и воздержания, сияет больше золота и драгоценных камней, чем в витринах всех ювелирных магазинов Нью-Йорка. В долине от их богатства нас не коробит — оно принадлежит не отдельным лицам и даже не самой церкви, а всем. Количество накопленных сокровищ нельзя даже определить: десятки поколений вкладывали в этот ослепительный блеск пот и труд.