На берегах реки Ждановки - Сергей Петров

В 1955 году на Ленинградском машиностроительном заводе «Вулкан» проходил практику учащийся саратовского индустриального техникума, будущий первый космонавт СССР Юрий Гагарин. Сейчас это событие возносится в превосходные степени, хотя самого завода уже нет, а в советское время ему не придавали особого значения. И понятно почему: мало ли легендарных личностей, Героев Советского Союза и знаменитых конструкторов трудилось на «Вулкане». И если бы не воспоминания самого Ю. Гагарина, никто бы и не вспомнил о сем факте. Но сейчас, когда в век тотальной деиндустриализации забыты и Герои Советского Союза, и знаменитые конструкторы, имя Гагарина все еще на слуху. Поэтому и появилась в 2011 году на ул. Новоладожской, 4, памятная доска. Хотя тот, кто когда-то учился в техникуме, знает, что такое преддипломная практика – это немного походить по цехам (куда пустят), поговорить с мастером (которому всегда некогда) и составить небольшой отчет. Но больше – побродить по Ленинграду, раз представилась для провинциального паренька такая возможность. Может быть, зная все это, и не афишировала, и не рекламировала ту давнюю практику Ю. Гагарина администрация «Вулкана».

Последний пустырь на Ждановке

Завод «Вулкан». Кольцо трамвая.

Забор кирпичный. Двор глухой.

Здесь улица, как неживая,

И чахлый сквер, как неживой…

Индустриальная история Леонтьевского мыса закончилась в начале XXI века. Двухвековой промышленный взлет, начавшийся с красильни купца Каттани и фабрики Леонтьевых, продолжившийся на заводах керосиновых двигателей Яковлева и машиностроительном «Вулкане», иссяк. Роща, пустырь, полузаброшенные корпуса «Вулкана», где обитали в основном арендаторы, – вот и все, что видели на Леонтьевском мысе в начале 2000-х годов редкие гуляющие. Да еще служебные причалы «Морфизприбора» и стоянку катеров на стрелке мыса, которая постепенно превращалась в свалку.

Поэтому, когда в 2003 году корпуса «Вулкана» начали сносить, стало ясно: Леонтьевский пустырь доживает свой век, его застроят, и, прощайте роща, ржавые катера и покосившиеся хибары – приют бомжей. Промедление было смерти подобно, и я, зарядив свой «Зенит» новой пленкой, 18 августа 2003 года двинулся снимать развалины «Вулкана». Чтобы миновать непривлекательную свалку, лучше всего было заходить не со стороны Ждановки, а так: доехать до деревянного трамвайного Лазаревского моста, что соединял Петроградскую сторону и Крестовский остров, спуститься на берег и уже по берегу вдоль забора двигаться в сторону Ждановки.

Лазаревский трамвайный мост. Фото 2002 года

У Лазаревского моста я, однако, задержался. Совсем не старый мост (постройки 1948 года) выглядел так, как, по моему представлению, выглядели все деревянные мосты в каком-нибудь XVIII веке. Кажется, строительные правила, касающиеся подобных сооружений, не очень-то и изменились за века. Но и этому посланцу прошлого оставалось недолго жить – существовал проект возведения многополосного вантового моста, соединяющего Крестовский остров и Петроградскую сторону. Трамваи по мосту уже не ходили, а ржавые рельсы и прогнившие доски, вместо которых в некоторых местах зияли дыры, создавали впечатление полной заброшенности. От ветра мост слегка поскрипывал, а течение создавало водовороты у его основательно прогнивших опор. На мосту на прогретых за день досках во множестве сидели рыбаки и наслаждались теплым закатом.

Кто-то расположился с артиллерией удочек, кто-то с банкой пива, а кто-то всем семейством просто взирал на залив, ловя мягкий вечерний загар. Видимо, клев из-за близости залива был неплохой. Когда, достав из сумки фотоаппарат, я решил запечатлеть ржавые рельсы, увидел мужчину, силившегося вытащить пойманную рыбу. Удилище его гнулось, а леска дергалась из стороны в сторону. Поначалу я решил, что он зацепил в воде корягу или какой-то иной предмет и не знает, как его отцепить, но когда, передав удилище жене и держась за шаткие деревянные опоры, он, словно акробат, полез с сачком вниз, я понял, что увижу настоящую добычу. И действительно, в сачке трепыхался лещ килограмма на два-три, я даже в лучшие свои рыбацкие годы не видал такого.

– Не страшно есть невскую рыбу? – спросил я.

– Нет, рыба вся проходная, особенно такой экземпляр. Не успевает отравиться. Да и Нева чище, чем раньше – заводы-то стоят!

При этих словах он махнул рукой на развалины «Вулкана».

Пока я наблюдал, рыбаки еще поймали немало рыбы, а кто не поймал, тот удовлетворился выпитым пивом в лучах заходящего солнца на доживающем свой век последнем деревянном мосту Санкт-Петербурга. Однако я помнил свою главную цель: завод «Вулкан» и пустырь. Хотя идти от Лазаревского моста до пустыря на стрелке мыса предстояло всего четыреста метров, то был маршрут по прошлому Петербурга. Поросшие деревьями берега Малой Невки, неухоженная прибрежная полоса, некогда бывшая Колтовской набережной, заброшенные корпуса завода «Вулкан», а на противоположном берегу – ветшающий стадион «Динамо» с красующейся на берегу эмблемой давно забытой Олимпиады-80. Пассажирский пароходик, пришвартованный к лесистому берегу у завода «Вулкан», напоминавший по виду теплоход из фильмов зари кинематографии, не разрушал идиллической картины, а только придавал ей сюрреалистические оттенки.

Пустырь на Леонтьевском мысу. Август 2003 года

Через десять минут я был на пустыре. На поляне размером с футбольное поле было тихо; вокруг густая трава, крики чаек и березы, как стражи этого сохранившегося неведомо каким образом первозданного покоя. Слева вдоль захламленных берегов несла свои воды Ждановка, справа – Малая Невка, образуя стрелку, называемую Леонтьевским мысом. Кое-где в траве виднелись фундаменты зданий – построек неизвестных лет, а сквозь листву проглядывали причалы на Малой Невке.

Иногда по раскисшей от грязи дороге проезжал на свалку мусоровоз. Казалось, это место оставалось столь же диким, как при покупке участка земли братьями Леонтьевыми в XIX веке. Будь моя воля, я бы как музей оставлял такие дикие островки на территории города, не благоустраивал бы их, не позволял застраивать, дабы все видели и знали не только парадное прошлое своего города, но и обыденное и захолустное…

– А ведь в начале ХХ века здесь был парк завода «Бавария», – подумал я, – с клумбами и цветами, еще раньше дача барона Котенкампфа, может быть, что-то осталось от тех времен?

Побродив по пустырю, я обнаружил лишь остатки каких-то фундаментов, да наткнулся на самодельную печку, сварганенную из битых кирпичей – очаг местных бомжей. Вдали за забором слышался какой-то стук. Подойдя, я увидел двух потрепанного вида мужчин, судя по всему, именно бомжей, копавшихся в куче строительного мусора. Рядом лежала сегодняшняя их добыча: несколько мотков медной проволоки, утащенной с завода, и алюминиевые листы. Увидев меня с фотоаппаратом, один из мужчин спросил:

– Вы фотокорреспондент?

– Да, – соврал я, – интересуюсь историей «Вулкана».

– Кончилась история завода, – заговорил более пожилой и внешне более интеллигентный мужчина, – корпуса ломают, остались несколько зданий с арендаторами. Я сам здесь раньше работал инженером.

Мужчина мало напоминал инженера, но, по уверенному тону чувствовалось, что на «Вулкане» он действительно работал.

– Снаряды и пушки здесь начали клепать еще до революции, – продолжал он, – в советское время продолжили, хотя делали вид, что делают оборудование для кухонь, а сейчас в корпусах, тех, что еще не снесены, частные конторки мебель собирают. Но, кажется, и им конец.

– Зато какой вид на залив будет из окон жилья, построенного на этом месте, – возразил я с тем, чтобы внести в разговор элемент полемики.

– Элитное жилье на свалке?

– А что свалка? – вступил в разговор другой бомж, – перегниет. Здесь когда-то кладбище существовало при Тайной канцелярии. И ничего. Построили завод, а теперь вот жилье построят. Кладбище, свалка, элитное жилье. Нормально!

Такие хибары сохранялись в устье Ждановки до начала XXI века

Бомжи стали оживленно спорить между собой, было ли здесь кладбище или нет, а я, отойдя в сторону, стал дощелкивать оставшиеся кадры. Вскоре бомжам спорить надоело, и они, прихватив добычу, направились к ближайшему пункту приема цветного лома. По-видимому, вечером на этом пустыре у самодельного очага будет пир.

А мне не составило труда перемахнуть через забор на захламленную территорию завода, который фактически не работал с конца перестройки. Впрочем, забор – это громко сказано: оставались лишь его дырявые, перепутанные колючей проволокой остатки – верная примета многочисленных, некогда процветавших, а нынче заброшенных режимных предприятий. Корпуса усиленно ломали, однако, в вечерний час ни рабочих, ни машин не было. Где-то возле проходной обитала охрана, не обратившая на меня никакого внимания.