Дно разума - Алексей Атеев

Выработки начинались возле пригородного поселка под названием Ново-Савинка и тянулись на многие километры в разные стороны, ограниченные с одной стороны железнодорожной линией, а с другой – руслом реки Урал. Местные жители косили между протоками высокую сочную траву, ставили, где возможно, сети и плетенные из лозняка верши, именовавшиеся мордами, а по осени охотились на уток. Но обычно здесь царило полное безлюдье.

Группу отдыхающих из мартеновского цеха возглавлял сварщик Анатолий Иванов, невысокий кругленький парень с вечной улыбочкой на масленом личике, любитель подводного плавания. Он неоднократно бывал в этих местах и утверждал, что ничего лучше для культурного отдыха в окрестностях Соцгорода не существует. Когда Толе напоминали о Соленом и Банном озерах, излюбленных местах загородного досуга горожан, он только отмахивался.

– Там все зас…о! – заявлял любитель уединенных мест и в некотором роде был прав.

Короче говоря, народ решил ехать отдыхать на выработки. Утром, после ночной смены, восемь человек, в том числе и Скоков, предварительно закупив выпивку и снедь, весело галдя, сели в расхлябанный автобус, шедший до Ново-Савинки. Доехав до конечной остановки, они вышли на окраине поселка, миновали два последних дома и двинулись по пыльной грунтовой дороге, ведомые Ивановым. Скок, бывший здесь впервые, недоуменно вертел головой. Ничто не предвещало водных просторов и райских кущей. По одну сторону тянулось железнодорожное полотно, по другую – гряда низких, заросших только-только заколосившимся ковылем холмов. Туристы прошли метров пятьсот, потом Иванов напротив одиноко стоявшей трансформаторной будки свернул вправо и двинулся по тропинке в сторону холмов. На гребне холма компания остановилась, Толя широким жестом обвел окрестности и гордо произнес:

– Пришли!

Действительно, перед ними, насколько хватало взгляда, расстилалось пространство, представлявшее собой соединяющиеся друг с другом неширокие, но длинные и извилистые озерца, заросшие по берегам непроходимым кустарником. Над озерцами парил, едва заметно двигая крыльями, пепельно-серый лунь.

– Ну как? – спросил Толя.

Народ выразил умеренное одобрение и поинтересовался: где тут можно расположиться?

– За мной! – скомандовал Толя.

Они протопали по гребню крутого холма, вернее, давней песчаной насыпи еще минут пять и вышли на заросшую невысокой травой поляну.

– Здесь! – заявил Толя.

Скоку понравилась краткость и напористость выражений Иванова. А по внешнему виду не скажешь о командирских задатках.

Несколько притомившийся народ – как-никак позади ночная смена – оживился. На траве были разостланы одеяла, махровые полотенца, старые покрывала. На них мгновенно появились бутылки с водкой и вином, трехлитровые банки с пивом, газированная вода, а также закуски: вареная картошка и копченая колбаса, яйца, сваренные вкрутую, зеленый лук, плавленые сырки, консервы (в том числе и пресловутый «лещ в томатном соусе»), пирожки с капустой и с повидлом, болгарское «лечо» и томатный сок.

Звякнули стаканы, забулькала жидкость…

После того как выпили по первому, а потом и по второму разу, каждый занялся тем, что ему было по вкусу. Самый старший в компании, сталевар Степан Тимофеевич Галушко, снял ватник, с которым он всю дорогу, несмотря на жару, не желал расставаться, лег на него, подложил под голову клеенчатую сумку и тут же захрапел. Толя Иванов надел маску, ласты, подхватил ружье для подводной охоты и ринулся в глубины вод. Энергетик Анвар Садыков на скорую руку соорудил из припасенных загодя снастей удочку и отправился рыбачить. Но большинство пошло купаться.

Разделся и Скок.

В их компании имелся один тип по имени Коля Табунов, молодой развязный парень, недавно окончивший техническое училище, но уже, как и Садыков, работавший энергетиком. В последнее время он терся около Скока, хотя тот и не понимал, что ему нужно. То в столовой примостится у стола, за которым Юра обедал, то в душевой займет кабинку рядом с ним. Да и в трамвае не раз подсаживался на свободное место. Скок не обращал на него внимания, считая сопляком.

В бригаде, кроме сталевара Галушко, никто не знал о Юриных судимостях. Он сам их не рекламировал, а ребята лишних вопросов не задавали. В душевой все видели его татуировки, однако выводы, во всяком случае вслух, никто не делал.

И вот теперь Табунов стоял рядом со Скоком и нагло разглядывал татуировки, словно видел их в первый раз.

– Клевая наколка, – сказал он, тыча пальцем в Кота в сапогах, играющего на гитаре.

Скок смерил нахала пренебрежительным взглядом.

– Тоже такую хочу, – капризно заявил Табунов.

– Так сделай.

– Не знаю, к кому обратиться.

– И я не знаю…

– Но тебе же кто-то наколол?

– Мне там накололи, где тебя не было, – презрительно произнес Скок.

– Так ты сидел?

– Сидел.

– И по какой статье?

– А тебе зачем?

– Так… Интересно.

– Ну, допустим, по 144-й.

– Ага. Кража.

– Ты, я смотрю, осведомленный.

– Уголовный кодекс почитываю.

– Зачем это тебе?

– Ну… – Табунов неопределенно взмахнул рукой. – Может, когда и пригодится. Мне блатная жизнь нравится. Песенки, там… «По тундре, по стальной магистрали…» Романтика!

– Какая там романтика!.. Романтика в море, в тайге, в космосе.

– Шутишь?

– Да нет… Какие шутки! Я шутить не люблю и тебе не советую.

– Отшиваешь?

– Да хотя бы… Чего ты под ногами путаешься? Блатная жизнь ему нравится! Чего ты о блатной жизни знаешь?!

Табунов искоса взглянул на Скока, но ничего не ответил. Он еще немного потоптался рядом, потом отошел.

«Да и хрен с ним, – произнес про себя Скок. – Придурок!» Он вдруг вспомнил Баню. Тот тоже изображал из себя блатного. И чего? Замочил своего же кореша! Ни за что ни про что. И этот такой же. Романтику ему подавай. А придет на зону, понюхает парашу, и вся романтика слетит в один момент. Еще как себя поставит, а то и опустят…

Скок плескался в мелкой воде, но злоба на этого Колю все не отпускала. Нужно еще выпить. Так он и сделал.

Приложился к стакану и Табунов. Водка, казалось, только раззадорила парня. Поглядывая в сторону Скока, он вдруг гнусаво затянул: «На Колыме, где тундра и тайга кругом, среди заросших елями болот тебя я встретил, тогда с подругою сидевших у костра вдвоем…»

«Для меня старается», – понял Скок, вслушиваясь в знакомые слова.

– «Шел крупный снег и падал на ресницы вам, – завывал Табунов. – Вы северным сияньем увлеклись…»

– Эй, Колька, ты чего это разорался? – спросил, обернувшись к парню, Садыков. – Про какую-то Колыму поешь… Ты откуда такие песни знаешь?