Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Красc наконец решился сделать последнее усилие, чтобы разорвать это кольцо людей и железа, окружившее его армию. Он приказал своему сыну Публию взять 1300 всадников, в том числе 1000 галлов, 500 стрелков и восемь когорт, и напасть на врага. Последний, по-видимому, отступил. Он скоро исчез на горизонте в тучах пыли; страшный дождь стрел прекратился. Красc воспользовался этим моментом, чтобы занять холм, и, считая битву оконченной, более спокойно ожидал возвращения Публия. Но скоро поспешно прибыли разведчики: Публий просил помощи; парфяне бегством завлекли его слишком далеко, потом сразу развернулись и напали на маленький отряд. Началась ужасная схватка, и Публий должен был быть раздавлен, если не получит быстрой помощи. Красc готовился уже выступить со всей армией, но едва тронулись в путь, как увидели, что снова появилась густая туча пыли, сквозь которую сверкали кирасы и раздавались дикие крики. Парфяне в бешенстве возвращались во всю прыть; всадник, ехавший впереди, держал на конце копья черный предмет. Римляне остановились в ожидании, и, когда парфяне приблизились, острые глаза рассмотрели, что этот черный предмет, несомый на конце копья, был головой Публия Красса. Маленький отряд был уничтожен. Армия содрогнулась, но Красc, бодро сносивший до сих пор удары такой ужасной бури, и теперь не пал духом. Он проезжал по рядам солдат, говоря им, что смерть Публия касается его одного, а что до них, то они должны исполнить свой долг и отразить новый приступ. Действительно, враг снова развернул вокруг всей армии огромный полукруг стрелков, в то время как из центра массы кавалерии одна за другой устремлялись на каре. Но и на этот раз когорты держались стойко. Наконец, парфянская кавалерия, утомленная столькими яростными нападениями, опустошив свои колчаны и притупив сабли, отступила, когда солнце склонилось к горизонту.[288]

Вечером парфяне, вероятно, думали, что потеряли весь день. Они надеялись захватить римскую армию врасплох и наголову разбить ее, а между тем, несмотря на значительные потери, нанесенные римлянам, битва не получила окончательного результата. Урон действительно не имел бы никакого влияния на исход кампании, если бы армия Красса была одной из тех старых и крепких армий, которые Рим умел когда-то выставлять.[289] Но тогда в империи была одна только сильная армия — армия Цезаря. В рядах Красса молодые рекруты были гораздо многочисленнее старых солдат. Офицеры почти все принадлежали к той мало серьезной золотой римской молодежи, которая не имела глубоких знаний о военном искусстве. Вождь был человек умный, но был стар и избалован слишком легким успехом в войне со Спартаком. Таким образом, значительные потери, необычный способ сражаться, отдаленность Сирии, смерть Публия Красса — всего этого было достаточно, чтобы до такой степени привести в уныние армию, что вечером все, солдаты и начальники, считали себя побежденными. Сам Красc, в течение дня командовавший с удивительной энергией, потерял мужество. Он боялся, что парфяне, ободренные своей победой, на следующий день нападут на его истощенную армию, и, как кажется, по совету Кассия, дал в ту же ночь приказ быстро отсутпать к Каррам.[290] Пришлось покинуть на поле битвы 4000 раненых, перебитых на следующий день парфянами, а ночью в темноте и беспорядке четыре когорты заблудились и также были перебиты врагом.[291]

Однако, достигнув Kapp, римская армия могла отдохнуть, спокойно реорганизоваться и без большой опасности возвратиться по уже пройденной дороге, где парфяне не могли бы их долго преследовать из-за недостатка воды и фуража. В этот момент парфянский главнокомандующий действительно сильно испугался, что враг ускользнет от него по прежней дороге.[292] К несчастью, совершенно деморализованные поспешным отступлением, оставлением раненых и уничтожением заблудившихся ночью когорт солдаты и офицеры не понимали, что главная опасность миновала. Ими овладел такой страх перед парфянами, что они не решались более выходить из города на равнину. Военный совет решил просить помощи у армянского царя и ждать в Каррах прибытия этой помощи, а затем отступить, вероятно, через Армению.[293]

Парфянский главнокомандующий, подошедший под самые стены Kapp, узнав, что армия так деморализована, постарался хитростью одержать окончательный успех, которого не одержал силой. Он дал знать римским солдатам, что позволит им свободно уйти, если они согласятся выдать ему Кассия и Красса. Ловушка была очень хитрой: если бы солдаты возмутились и захватили в свои руки двух наиболее способных вождей, Сурене легко было бы уничтожить всю армию. Но римская дисциплина была слишком прочной. Вероломный совет не был выслушан, и уловки Сурены не послужили бы ни к чему, если бы вожди римской армии сохранили более спокойствия и более доверия к своим солдатам. Узнав, что эмиссары Сурены стараются возмутить армию, они потеряли голову и не хотели ни минуты оставаться в Каррах, боясь, что измученное столькими испытаниями войско, наконец, позволит себя увлечь. Поколебленный просьбами офицеров, Красc изменил свое решение и дал приказ отступать, не дожидаясь помощи армянского царя, в получении которой, впрочем, он не был уверен.

Но по какой дороге идти? Кассий советовал отправиться по той, по которой пришли, но Красc, или обманутый знатным каррцем Андромахом, или не желая рисковать на равнине своими солдатами, решил идти по горной дороге через Армению. Римская армия направилась к горам, идя почти всегда ночью, выбирая самые трудные дороги и самые болотистые места, куда парфянский вождь не мог двинуть свою кавалерию. Еще одно последнее усилие — и римская армия была бы спасена. Но вместе с утомлением возрастала нервозность солдат и раздражительность офицеров. Между вождями более не было согласия. Красc потерял свою твердость в решениях и свое влияние на офицеров. Однажды произошло бурное объяснение с Кассием, который не переставал все критиковать, и в гневе Красc сказал ему, что если он не хочет следовать за ним, то может взять эскорт и удалиться, куда ему угодно. Кассий тотчас же принял это предложение. С 500 всадников он возвратился в Карры, откуда по прежней дороге направился к Евфрату.[294]

Так раскололась армия. Несмотря ни на что, Красc продолжал свой путь. Вождь парфян видел, что он готов ускользнуть от него, потому что горы были близки. Тогда, не желая возвращаться ко двору без окончательного успеха,[295] он прибегнул к последнему вероломству. Утром он отправил послов в римский лагерь сказать, что желает вступить в переговоры с Крассом относительно заключения мира. Опасаясь засады, Красc, видевший, что теперь отступление обеспечено, ответил отказом; но когда утомленная армия узнала, что она может надеяться на спокойное отступление, она не захотела ничего слушать и угрожала возмутиться, если Красc откажется вступить в переговоры. В этот ужасный час ни его имя, ни его возраст, ни его почти священное звание «император», ни огромные оставленные им в Италии сокровища не послужили ничему. Красc, несмотря на свои недостатки, был человеком энергичным: его не поколебала угроза возможной смерти перед горами Армении, далеко от своего семейства, своего дома и Рима; он вел себя подобно приговоренному к смерти преступнику, которому остается всего несколько минут на приготовление к казни. Он созвал офицеров, сказал им, что идет на свидание, что знает об угрожающей ему засаде, но предпочитает быть убитым парфянами, чем своими солдатами. Он отправился с конвоем и был убит 9 июня.[296]