Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

— Попытки вести сепаратные переговоры с западными союзниками Хорти предпринимает давно. Об этом свидетельствует письмо посла Соединенных Штатов Гарримана,[44] направленное на мое имя в начале прошлого месяца. — Молотов докладывал вождю об этом письме, однако не осмелился напомнить сейчас об этом, поскольку Сталин таких напоминаний не любил. — Гарриман ясно указывает на то, что представители регента предпринимали также попытки установить контакты с британскими дипломатами. Однако ни американцы, ни англичане пока что не ведут переговоры с Хорти о перемирии, о чем посол и поспешил уведомить нас.

Сталин слушал его, стоя в стороне от стола, попыхивая трубкой и глядя себе под ноги. Он никак не прокомментировал слова наркома, но, подняв глаза, устремил свой взгляд не на него, а на генерала армии Алексея Антонова. Обнаружив это, нарком Молотов с облегчением вздохнул.

— Наши союзники действительно не ведут эти переговоры, или делают вид, что не ведут? Как считаете, Алексей Иннокентиевич?

— После вашего звонка, товарищ Сталин, я запросил самые свежие разведданные, касающиеся режима Хорти и ситуации в Венгрии. Есть сведения, что немцы действительно готовят свержение Хорти, чтобы привести к власти уже упомянутого товарищем Молотовым руководителя партии «Скрещенные стрелы» Ференца Салаши. В Венгрии членов этой партии называют «нилашистами».

— Считаете, что это будет государственный переворот?

— Военный переворот, если выражаться точнее. Имеются сведения, что в Будапеште тайно объявился начальник отдела диверсий Главного управления имперской безопасности Отто Скорцени. Тот самый, который похитил Муссолини.

— В Будапешт прибыл Скорцени?

— Вместе с группой своих диверсантов.

— Это очень любопытный факт. Операция по освобождению Муссолини из-под ареста была неплохо спланирована. Но первый диверсант рейха тянуть со свержением регента не станет, поэтому времени у нас остается очень мало.

— Он слишком заметен для того, чтобы долго оставаться в Будапеште инкогнито.

Антонов помнил, что Сталин уже дважды расспрашивал его о Скорцени и дважды отзывался о нем с похвалой. Даже когда интересовался: «Правда ли, что этот „человек со шрамами” готовит покушение на меня?»

— То есть, может случиться так, что наши переговоры с представителями Хорти окажутся слишком запоздалыми, а потому бесперспективными, так вы считаете, товарищ Антонов?

— Если к власти придет Салаши, он, конечно же, объявит в Венгрии тотальную мобилизацию и будет воевать до тех пор, пока наши войска не заставят его капитулировать.

— Или пока не капитулирует сама Германия, — предположил вождь.

— Наш положительный ответ на послание Хорти может поддержать регента, укрепить его власть и, по крайней мере, оттянуть приход к власти Салаши. Кроме того, наш ответ может охладить старание венгерских властей в их мероприятиях по подготовке к войне на своей территории и, в частности, к развертыванию партизанского движения. И вообще, мы должны быть готовы к тому, что уже через несколько дней начнется дипломатическая война за влияние на Венгрию, в том числе Венгрию послевоенную. И в ней так же важно победить, как и в войне солдатской.

Сталин вернулся за стол, долго молчал, то ли осмысливая сказанное, то ли думая о чем-то своем, а затем, постукивая мундштуком по небольшой стопке бумаг, сказал:

— Вы правильно мыслите, Алексей Иннокентиевич. Мне нравится, что во многих случаях, которые мы с вами обсуждали, вы мыслите не только, как генерал, но и как дипломат[45].

«В последний раз он хвалил за разработку плана битвы под Курском, — отметил про себя первый заместитель начальника Генштаба Рабоче-крестьянской Красной армии. — Тогда его благосклонность проявилась в присвоении мне звания генерала армии. Не исключено, что через несколько дней поступит его приказ о разработке плана битвы за Будапешт».

— Вы уже беседовали с этим хортистским генерал-жандармом?

— Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий. Вот условия для перемирия, которые составлены регентом Хорти. — Он извлек из папки листик с текстом, чтобы положить его перед Верховным. Однако движением руки Сталин остановил его:

— Читайте, мы с товарищем Молотовым послушаем.

— Особая миссия, — начал чтение генерал армии, — уполномочена регентом Венгрии Миклошем Хорти де Надьбанья предложить маршалу Сталину следующие пункты, которые могли бы лечь в основу переговоров о мире между Венгрией и Советским Союзом. Первое. Венгрия готова прекратить военные действия против Советского Союза и вместе с советскими войсками воевать против германцев.

— То есть они готовы избрать тот путь, по которому пошла Румыния, — вслух размышлял Сталин. — С этим решением регента можно согласиться. Если только оно искренне.

— Второе. Советским войскам будет дана возможность свободного продвижения по территории Венгрии в любом направлении.

— Этого они могли бы и не писать, — проговорил вождь, снисходительно морщась и не вынимая трубки изо рта.

— Венгерская сторона просит скорее занять советскими войсками Будапешт. — Антонов выдержал паузу, но, поняв, что этот пункт Сталин комментировать не собирается, продолжил: — Венгерская сторона просит, чтобы румынские войска не переходили границ, установленных в 1940 году. Она также просит прекратить воздушные бомбардировки Венгрии. Это все, товарищ Верховный Главнокомандующий.

— Все?! — недоверчиво переспросил «вождь всех времен и народов».

— Когда миссия получит наш ответ, она попросит разрешения передать его в Будапешт шифрованной радиограммой, дабы выиграть время.

— Против радиограммы возражений быть не может, — медлительно произнес Сталин. — А что вы думаете по поводу просьбы о скорейшем занятии нашими войсками Будапешта и просьбы, касающейся сдерживания территориальных притязаний Румынии?

— Выглядит она странновато.

— Это эмоции, — решительно повел мундштуком трубки Сталин.

— Создается впечатление, что нам предлагают защищать Венгрию не только от немцев, но и от румын.

— Мне тоже так кажется, — согласился Сталин. — Поэтому сообщите членам венгерской миссии, что советское правительство считает венгерские предложения неудовлетворительными и неприемлемыми.

Молотов растерянно взглянул на Антонова. Он явно был не готов к такому резкому отвержению предложений Хорти. Тем более что основные пункты предложений Хорти вождю вроде бы понравились.

Однако он напрасно рассчитывал на то, что Антонов не согласится с мнением Сталина. Ни один мускул на лице старого штабиста не дрогнул, словно бы он вообще не придал значения реакции Верховного Главнокомандующего.

— Пусть наркомат иностранных дел, — завершил это обсуждение «вождь всех времен и народов», — совместно с Генштабом подготовит наши предложения по подготовке мирного договора с Венгрией. Это должны быть даже не предложения, а жесткие требования, которые не подлежат обсуждению. И высказать эти требования следует не только от имени нашего правительства, но и от имени правительств США и Великобритании.

25

В Мюнзинген, где находился только что созданный штаб еще не сформированной Первой дивизии Русской освободительной армии, Власов прилетел под вечер. Городок этот, располагавшийся в горной долине, в предгорьях Швабского Альба[46], казался тихим и полувымершим, однако никаких видимых следов войны здесь не обнаруживалось. Тихим и полусонным Мюнзинген, очевидно, был всегда, со дня своего основания. И даже появление на территории бывшего полкового городка егерей до полутысячи русских солдат ничуть не изменило ни ритма жизни провинциального Мюнзингена, ни самого восприятия его жителями пока еще далекой от них войны.

На небольшом запасном аэродроме, чья посадочная полоса устремлялась в сторону старинного замка «Лихтенштайн», его и начальника штаба РОА, генерал-майора Федора Трухина встретила машина коменданта города, которому позвонили из штаба генерала Кестринга[47]. Минут двадцать они петляли по дороге, старательно огибающей холмы и скалы предгорья, пока, наконец, не оказались в небольшой, застроенной двухэтажными особняками долине, посредине которой, на куполообразном холме, молитвенно тянулся к небесам непровинциально величественный храм.

Но как раз в тот момент, когда он полностью открылся взору Власова, машина резко ушла влево, и вскоре перед русскими генералами предстала высокая каменная ограда, которая так и просилась, чтобы ей придали форму крепостной стены.

— Что за этой оградой располагалось до войны? — поинтересовался Власов у немецкого лейтенанта, который сидел рядом с водителем.

— До недавнего времени здесь располагался полк горных егерей, — как-то неохотно ответил офицер комендатуры, до сих пор сохранявший молчание. — Здесь же находился и центр альпинистской и горнолыжной подготовки. Немало его выпускников сражалось потом у вас, в России, на Кавказе.