НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 8 - Север Гансовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девы в один голос заявили, что сказать обязательно нужно.
— Мы — парки, да, да, в наших руках все нити человеческих судеб. Вы мне не верите, Юрий Васильевич?
— Верю, верю, — с излишней поспешностью ответил Юрий Васильевич, — но вы даже представить не можете, к каким удивительным выводам мы только что пришли с Памфилом Орестовичем. Это настоящее открытие! Но вот что я хочу вам сказать, Памфил Орестович…
— Подумаешь, открытие! — воскликнула Муза. — Ну, Кюсю, принеси наше открытие. Нужно сбить спесь с этих ученых.
— Опять какие-нибудь неприличные выдумки, — вздохнул Пасхин. — Я, Юрий Васильевич, уже давно отказался от своих воспитательских обязанностей. А вот и безобразницы… Что это за бутылка? Вы что, это же мне прислал доцент Чернышев! Муза! Гамма, как вам не стыдно!
Восклицания Пасхина были оставлены без внимания. Кюсю поставила перед Юрием Васильевичем круглый аптечный пузырек, и девицы в один голос произнесли заклинание, весьма смахивавшее на «ехал грека через реку…» Юрий Васильевич заметил на пузырьке полуобгоревшую наклейку с непонятной надписью.
— Это досталось мне в наследство от бабки Петровны, — заметил Пасхин.
— Вы знали Петровну? — удивился Юрий Васильевич.
— Папка ее знал, — сказала Гамма.
— Папка беседовал с ней целых три часа. — Муза погрозила Памфилу Орестовичу пальцем. — Мы все про тебя знаем, старый греховодник.
— Понимаете ли, Юрий Васильевич, эта бутылочка может явиться предметом весьма любопытных изысканий. Я бы очень хотел, чтобы вы занялись этим вопросом. Временами там, внутри, появляются смутные образы, какой-то удивительный оптический эффект… Я думаю, что если соединить фотоэлемент с самым примитивным осциллографом, то открылась бы возможность объективного…
— Возможность! Объективность! — насмешливо повторила Гамма. — Даже слова у вас нечеловеческие. Тут что написано, на бутылочке? Что тут написано, я вас спрашиваю? «Приворотное зелье» — вот что это такое. Мы не отдадим нашу бутылочку ни за что!
— Ой, мне почему-то хочется, чтобы сюда сейчас пришел Александр Денисович. Я хочу его видеть немедленно! — Гамма даже застучала туфельками под столом. Ну же, девы, колдуйте!
— Александр Денисович, — сказала, наклонившись над бутылочкой, Муза, — мы вас ждем… Смотрите, сестрицы, вот он.
Юрий Васильевич тоже наклонился над столом и ясно увидел маленькую фигурку, на несколько мгновений показавшуюся внутри пузырька.
Гамма взяла пузырек и сильно взболтнула содержимое, а когда жидкость внутри пузырька успокоилась, удовлетворенно кивнула головой:
— Уже бежит, — сказала она, и Юрий Васильевич увидел, что фигура Сломоухова задвигалась, поднимаясь по какой-то невидимой лестнице.
— Не волнуйтесь, он сейчас будет здесь, — заверила Гамма. — Александр Денисович живет в нашем же доме, только в другом подъезде. Вот он поднимается на второй этаж… Девы, через две ступеньки шагает! Вот он у нашей двери… Александр Денисович, мы вас ждем.
У входной двери раздался сильный звонок.
— Вот и он, — спокойно сказала Гамма и направилась к двери. Из коридора послышался голос Сломоухова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Заворожила, заворожила, негодница! — говорил Сломоухов, входя в комнату. — С утра, чем ни займусь, все думаю, все стремлюсь. Меня, такого бродягу, такого непоседу заворожила. День добрый, Памфил Орестович, и Дейнека здесь. Очень приятно, Юрий Васильевич, очень приятно. Но условие, условие! Железное, сверхкрепчайшее условие!
Сломоухов подал всем сидящим за столом руку и, наклонившись к уху Юрия Васильевича, объявил на всю комнату:
— Влюблен в Гамму Памфиловну, понятно? Чтоб сверчок знал свой шесток, а иначе…
— Что иначе? — хладнокровно спросил Юрий Васильевич.
— Иначе, конец всему! Вас, вас, Памфил Орестович, призываю в свидетели. Он еще спрашивает, что иначе? О, иначе, хаос, иначе замыслы мои коварные неистово помчатся и будут все нестись неудержимо, пока не поглотятся диким воплем! Моего соперника воплем, разумеется.
— По-моему, — неожиданно сказал Пасхин, отрываясь от каких-то своих мыслей, — по-моему, тут прежде всего раздастся вопль несчастного отца этих трех безобразниц, этих негодниц. Я принимаю к сведению ваши сердечные излияния, Александр Денисович, но должен вас предупредить — ваша избранница проявляет удивительную черствость, поразительное пренебрежение к задачам науки. Думаю, что вам это небезразлично.
— Не верю! — запальчиво воскликнул Сломоухов. — Я не верю! Наука, черт возьми, наука — это все для меня. Непрерывное, ежечасное горение, месяцы раздумья и торжествующий взлет че- ловеческой мысли! Да кто это раз испытал, тот…
— Погодите, — остановил его Пасхин и твердо приказал дочерям: — Ну-ка, бутылочку на стол!
Кюсю поставила бутылочку на стол, и Сломоухов нахмурился.
— Дело серьезное, — сказал он. — Тут пахнет Ганюшкиным.
Кюсю наклонилась к бутылочке и нараспев сказала:
— Афанасий Петрович… Мы вас ждем…
— Да, дело серьезное, — повторил Сломоухов, когда фигурка Афанасия Петровича появилась внутри пузырька. — Так вот почему я так стремился! Вот почему я не шел, а летел…
Сломоухов протянул руку к пузырьку, но Гамма со словами: «Александр Денисович, спокойно!» — встряхнула содержимое бутылочки. Сломоухов отшатнулся и зажмурился.
— Коварная, — сказал он.
Гамма высокомерно подняла бровь.
— Человеку, сидящему в аптечном пузырьке, не подобает прибегать к резким выражениям, — оказал она. — Просите прощения!
— Сдаюсь, сдаюсь, но, Гаммочка, это потрясающе! Вы понимаете, что можно сделать вот с этим? — Сломоухов показал на пузырек.
— Понимаем, — сказала Гамма. — Вы это намерены изучить, написать об этом научную работу и, конечно, прославиться. Не выйдет! Не вы, а мы будем вас изучать. И при малейшем неповиновении — вот так… Гамма сделала такой жест, будто встряхивает бутылочку, и Сломоухов вновь зажмурился.
— Вы взрослая женщина. Гамма Памфиловна, — сказал он, помолчав. — И вы даже не представляете, что попало в ваши руки. За этим — кровь! — выкрикнул Сломоухов. — Понимаете? Да, да, именно об этом мне рассказывал Ганюшкин. Именно об этом…
— Да о чем же? — нетерпеливо спросил Юрий Васильевич.
— Ну, знаете, это долгий разговор, Юрий Васильевич. Как-нибудь в другой раз.
— Сейчас же рассказывайте, — приказала Гамма, — сейчас же!
— О, нет. Сломоухову никто не может приказать… Никто, кроме вас, дорогая Гамма Памфиловна, вам я повинуюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});