НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 8 - Север Гансовский

Несомненно, и Ганюшкин, а в том, что эту луковицу мог изготовить только Ганюшкин, Юрий Васильевич не сомневался, так же, как тот монах, собирал эту конструкцию по частям. Юрий Васильевич вооружился лупой и действительно обнаружил на отдельных деталях сооружения выгравированные резцом номерки и обозначения. И вот тогда, повинуясь инстинкту экспериментатора, Юрий Васильевич капнул несколькими каплями дистиллированной воды на верхушку «луковицы». И тотчас же вся конструкция пришла в движение: створки откинулись, и в центре показалось полупрозрачное, похожее на каплю застывшей смолы тело, Юрий Васильевич осторожно дотронулся до него и почувствовал, что предмет этот упруг, но не тверд… Скорее всего он был похож на кусочек хряща.

А когда взошло солнце, Юрий Васильевич вдруг заметил, что над лепестками «луковицы» заклубился парок… Дотронулся до одного из лепестков — горячий. Юрий Васильевич достал высокий химический стакан, с помощью ниток опустил на дно стакана всю конструкцию, затем достал из шкафа прибор Дюбуа-Реймона, дававший довольно сильные импульсы высокой частоты…

Но оставим Юрия Васильевича за этим занятием.

Пройдут годы, десятки лет… И какими бы успехами ни сопровождались плановые исследования Юрия Васильевича, его всегда влекла к себе странная «луковица» Ганюшкина.

Все вновь и вновь он возвращался к ней, пока многое не стало для него понятным.

Многое, но не все…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Свежевыкрашенный катер скользил по Адуну. За рулам сидел старшина Ашмарим, рядом с ним — Федор Никанорович. На заднем сиденье катера расположились Афанасий Петрович и Юрий Ва- сильевич.

— Пригрела бабка сердечного дружка? — сказал Ашмарин, разворачивая катер к далекому мосту. — А сам-то ушел.

— Да, ушел, — подтвердил Федор Никанорович, не отрывая глаз от секундомера, который он держал в руках. — Не надо увеличивать скорость, с такой и иди.

Катер прошел под мостом, и Федор Никанорович остановил секундомер.

— Что ж, сорок пять минут, — сказал он, — Дело ясное.

— Теперь-то куда? — спросил Ашмарин, сбавляя скорость.

— А вон к тому островку, — оказал Федор Никанорович. — Где будка собачьего поста.[4]

Ашмарин выключил мотор, и лодка бесшумно ткнулась в берег.

— Зачем это вы время засекли, Федор Никанорович? — спросил старшина, когда все пассажиры расположились на горячем песке.

— Зачем? — переспросил Федор Никанорович. — Дело серьезное…

— Я ж хотел набавить скорость, а вы не разрешили, — продолжал недоумевать Ашмарин.

— Ты помнишь, Ашмарин, то утро, когда ваши задержали меня на площади? Юрий Васильевич еще был со мной.

— Это когда мы Ганюшкина с лодкой взяли? Так лейтенант же приказал, мне что…

— Вот я все время думал, для чего Ганюшкин к мосту подплывал, к быку привязывался и дурака разыгрывал, что он гражданин из Сан-Франциско и прочее? Вот сейчас я выяснил, в ноль часов тридцать пять минут он был у быка.

— Это точно, — подтвердил Ашмарин. — А в одиннадцать он еще находился совсем в другом месте.

— Да, — сказал Афанасий Петрович, — в одиннадцать мы были в одной комнате…

— Значит, он не случайно поехал к мосту, все, все намеренно, — воскликнул Юрий Васильевич. — Свидетели ему были нужны, что он ловил рыбу.

— А у него в лодке рыбы было порядком, — заметил Ашмарин. — Часа на два лова, если на удочку.

— Рыбы он наловил заранее, — уверенно сказал Федор Никанорович. — Все продумал… Даже записочку на моей машинке отстукал, когда она у него в починке была.

— Вот ведь карась! — сказал Ашмарин и, вскочив на ноги, тревожно огляделся, но Адун был в этот час пустынен, в на островке спокойно шумел лозняк да волновался прошлогодний камыш, стеной поднимавшийся за островом над узкой протокой.

— Эк, попался бы мне, я бы ему припомнил, как тогда нас с Фоминым на кладбище трепал.

Афанасий Петрович повесил свою одежду на колючий куст, под которым Ашмарин аккуратно разливал «Витамин С» по походным стаканчикам. Когда дошла очередь до рубахи, Афанасий Петрович с секунду колебался, но снял и рубаху.

— Что это у вас? — спросил Юрий Васильевич.

Афанасий Петрович резко обернулся к нему. Теперь его обнаженная спина была видна Федору Никаноровичу.

— Неужели отросли? — воскликнул Федор Никанорович.

Афанасий Петрович угрюмо кивнул.

— Как рога у сохатого, — сказал он. — Хоть фабрику строй.

Отростки на спине Афанасия Петровича крайне заинтересовали и Ашмарина. Он поднялся на ноги и осторожно притронулся к ним.

— Крепкие, — вздохнул он удивленно. — Ну, точно крылышки у качки.

— У какой такой качки? — спросил Афанасий Петрович.

— Ну, у этой утки, — пояснил Ашмарин. — Он молча опять протянул руку к отросткам на спине Афанасия Петровича, не тот неожиданно выкрикнул:

— Гам! — и лязгнул зубами.

Ашмарин от неожиданности отпрянул и сел на колючий куст. Афанасий Петрович хлопнул его по плечу и бросился к берегу. Ашмарин побежал за ним, но Афанасий Петрович с разгону вбежал в воду и поплыл, широко выбрасывая руки.

— Вот она, молодость, — удовлетворенно сказала Федор Никанорович. — Только что был полон предчувствий, говорил о смерти, а через минуту — вон он… Афанасий Петрович! — закричал он. — Не заплывай далеко! Слышишь?!

Время на острове текло незаметно. Все было съедено и выпито. Солнце клонилось к синеющим вдали сопкам и ветер все сильнее шумел в лозняке. Афанасий Петрович только что закончил очередную схватку с Ашмариным и, тяжело дыша, нежился на песка.

— Афанасий Петрович, — решился Юрий Васильевич, — а почему вы не такой, как все?

— Как не такой? — удивился Афанасий Петрович. — Вот вопросик.

— Ну, не как все. И эти крылышки у вас на спине, и вообще…

— И вообще… повторил Афанасий Петрович. — Откуда мне знать?… Иногда я и сам думаю; есть что-то, но зачем это мне?

— А знаешь, Афанасий Петрович, — неожиданно сказал Федор Никанорович, — я ведь тебя мертвым видел. Тогда.

— Знаю, — тихо ответил Афанасий Петрович. — Это он меня спас, дедка… Он может. Его как встретил Сломоухов у Ерофеева распадка, так с тех пор он и не садился: летел, спешил… Чувствовал старик, что со мной плохо. Он всегда так.

— А кто он? — шепотом спросил Юрий Васильевич. — Дедушка ваш?

— Нет, не дедушка… Он всем нам дедушка, всем, кто из Горбуновки. Но меня он отличал. Я его увидел еще мальцом. Встал как-то утром, а небо чистое. И солнце уже высоко. Что такое, думаю, почему? И сам не могу понять. Гляжу, дядька Григорий идет с поля и весь будто светится радостью. — «Слушай, сынок, — говорит он мне, — птички-то не поют!» Вот оно что, думаю, вот почему я удивился. Тишина такая, будто и не лес вокруг. «Будет, сегодня, будет», — говорит дядька Григорий и бегом от меня в деревню. Ну, а я за ним.