Моя королева - Жаклин Рединг

— А теперь мне э-э-э… хотелось бы принять ванну.

Дугласу было очень славно с ней за ужином. Он и забыл, что теперь ему следует оставить ее одну. И он напомнил себе, что нельзя допускать, чтобы ему с ней было хорошо.

— Вам хватит одного часа? Завтра нам предстоит долгое путешествие, так что лучше лечь пораньше.

Элизабет кивнула:

— Благодарю вас, часа мне вполне хватит.

Он уже был в дверях, когда она вдруг его окликнула:

— Дуглас!

— Да, мисс?

— Нельзя ли… нельзя ли попросить вас помочь мне, пока вы не ушли?

— В чем дело, мисс?

Элизабет почувствовала, как щеки у нее зарделись.

— Моя камеристка не поехала со мной. Ей, по-видимому, не хотелось расставаться с удобствами. Дульси немолода, и я ничего не имею против того, чтобы самой о себе заботиться. Но утром она зашнуровала на мне корсет и, кажется, завязала шнуровку своим прославленным тайным узлом, справиться с которым под силу только ей. Вряд ли я сумею развязать его.

— Понятно.

Дуглас снова вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Ну что же, посмотрим, что можно сделать.

Элизабет и в голову не пришло позвать Мэри. Она повернулась, скрыв свои пылающие щеки, и быстро расстегнула пуговицы амазонки. Она нервничала, пальцы у нее дрожали, она с трудом владела собой, но в конце концов девушке удалось расстегнуть все пуговицы на жакете и снять его, а потом и батистовую блузку. Она развязала тесемки, на которых держались юбки, и они упали на пол. После чего она опять повернулась к Дугласу. Увидев смущенную Элизабет, озаренную пламенем очага, Дуглас почувствовал, как в груди у него сперло дыхание. Элизабет была воплощением красоты. На ней не было ничего, кроме тонкой батистовой сорочки и белых чулок с подвязками над коленями. Корсет, от которого она хотела освободиться с его помощью, стягивал ее талию в рюмочку и придавал груди еще большую пышность.

Господи, как же она хороша!

Элизабет подошла к нему, перекинув через плечо свои длинные рыжие волосы. Ее шея и плечи над корсетом были белы и на ощупь мягки, как шелк. Он заметил, что она вздрогнула от его прикосновения, что мурашки побежали у нее по шее, и его охватило одно-единственное желание: узнать, каково прикоснуться губами к покрытому гусиной кожей телу девушки.

Дугласу пришлось изрядно повозиться, развязывая узел на спине Элизабет. Сначала он потянул за кончик тесьмы, но тщетно. Попробовал потянуть за другой, но узел не поддавался. Дуглас понял, что нужно подойти поближе. Он опустился на колени, и теперь его глаза оказались на одном уровне с ее округлыми ягодицами, прикрытыми всего лишь тонкой льняной сорочкой.

Напряжение, возникшее между ними, нарастало. Дуглас все тянул и тянул за концы тесьмы, но у него ничего не получалось:

— Господи, да что же это за узел такой?

— Там есть какая-то хитрость. Но поскольку я никогда не развязывала его сама, я ее не знаю.

Дуглас еще некоторое время повозился с узлом и так увлекся, пытаясь развязать его, что не заметил, как его рука легла на бедро Элизабет.

Но девушка это почувствовала и встрепенулась.

С самого ее появления на свет чужие руки заботились об интимных сторонах ее жизни. Одевали ее, купали, даже расчесывали ей волосы, и она привыкла к этому. Но сейчас впервые за всю ее двадцатичетырехлетнюю жизнь к ней бесцеремонно прикасался мужчина. Но это ее не встревожило и не шокировало, у нее просто сильно забилось сердце.

— Может быть, лучше позвать Мэри?

Напряжение, возникшее между ними, стало таким явственным, таким осязаемым, что казалось живым и дышащим.

— Нет, и ей здесь не управиться.

— Да, черт его побери!

И прежде чем Элизабет успела обернуться и посмотреть, что происходит, Дуглас вытащил нож, который носил за чулком, и перерезал упрямую шнуровку.

Корсет упал на пол.

Элизабет повернулась к Дугласу, оставшись только в тонкой летней сорочке. Щеки ее пылали, глаза были широко раскрыты. Дуглас медленно втянул в себя воздух и затаил дыхание, глядя на ее рот, на полную нижнюю губку. Он помнил, какова эта губка на вкус, ведь Элизабет поцеловала его. Его охватило почти непреодолимое желание снова ощутить ее губы на своих губах. Он даже шагнул к ней, и когда она не сделала попытки отойти, понял, что, если он поцелует ее прямо сейчас, она не станет противиться.

И еще он знал, что не сможет ограничиться одним лишь поцелуем.

Дуглас отошел.

— Пока вы принимаете ванну, я буду внизу. Вернусь через час.

Не оглядываясь, он повернулся и вышел, притворив за собой дверь.

Он вернулся ровно через час.

Оказалось, что Элизабет все еще сидит в лохани с водой.

Глава 11

Элизабет пошевелилась и открыла затуманенные глаза. Огонь медленно догорал в очаге. Тени поднимались и опадали на стенах комнаты вместе со слабыми всплесками пламени. Элизабет окружал покой, и поначалу ей показалось, что она куда-то плывет.

Девушка подумала, что находится в своей комнате в Дрейтон-Холле. Она ждала, что дверь внезапно распахнется и в комнату ворвется Кэро или еще кто-нибудь из ее сестер с просьбой разрешить какую-либо крайне важную проблему — например, какое платье должна надеть Кэтрин на бал к Сандерсонам или какого цвета лента больше всего идет к волосам Матильды. Только когда комната вокруг приняла четкие очертания — голые каменные стены в розовых отсветах огня в очаге, глиняная бутылка из-под кларета с букетиком полевых цветов, — только тогда Элизабет вспомнила, что она находится в каком-то трактире к северу от границы с Шотландией.

Господи! Она уснула в лохани!

Долгий день в седле явно ее доконал. Она не могла даже вспомнить, как попала в эту комнату. Да, она поужинала, но что именно ела, этого она не могла бы сказать даже ради спасения собственной жизни.

Она вспомнила слова Дугласа о том, что он вернется через час, и поняла, что понятия не имеет о том, сколько прошло времени после его ухода. Может быть, всего несколько минут. А может, и больше. Судя по остывшей воде, гораздо больше.

Девушка быстро взглянула на дверь. Запер ли он ее, уходя? Или он может войти в любую минуту и найти ее все еще в лохани? Он ведь может именно сейчас подниматься по лестнице или даже уже стоять у двери. Разумеется, он постучит перед тем, как войти, предупреждая о своем возвращении. А если нет?

Ответ казался настолько очевидным, что Элизабет с плеском выскочила из воды и бросилась к двери, чтобы повернуть ключ. Только услышав щелчок замка, она с облегчением вздохнула.

От долгого сидения в лохани у нее онемели шея и плечи, и она сделала несколько энергичных движений, чтобы размяться. Элизабет смотрела, как пляшет огонь в маленьком каменном очаге, вслушиваясь в молчание ночи. Ее волосы пахли вересковым мылом, что дала ей Мэри. Они падали ей на плечи и на спину мокрыми вьющимися прядями. На пол с них капала вода. Стоя у очага, Элизабет вытерлась грубым полотенцем и закуталась в него. Несмотря на огонь в очаге, от ночной прохлады ей стало зябко. Она так устала, что способна была опуститься на пол и пролежать так до утра. Ей хотелось одного: залезть под одеяло, зарыться в подушки и уснуть.