Ратибор. Окталогия (СИ) - Фомичев Александр Игоревич

«Марфа, Буреслав, Власта… Он любил их пуще жизни! И не уберёг! Не защитил, не сдюжил!.. А может, сам и погубил⁈ Не рыкни он тогда в горячке, после победы над одиннадцатью ослямами любимую фразу про собак, глядишь, и отвалил бы, как и обещал, в случае поражения шалмахов Эдиз со своим воинством? Теперь же гадать да корить себя можно до бесконечности… А ещё ведь Святослав, Емельян, Мирослав и Яромир сгинули кто вчера, кто сегодня почём зря… Про Светозара, Добролюба, Злату и Жильку лучше уж и вовсе помолчать…» – тягостные думы снежным бураном кружили в головушке у Ратибора.

«Скольких я потерял нынче?.. Перстов на лапах не хватит, чтобы пересчитать… Боги, за что⁈ Сварог, Перун, Велес, чем я не угодил небожителям⁈ Неужель я плохо сражался? Или ента просто ваша блажь, над простым смертным так поизгаляться? Проверить, сколько горя способен выдержать человек и не сломаться при этом? А я не хочу взваливать на плечи подобное бремя! Посему прошу: заберите меня тоже к себе в чертоги! К моей семье да братьям по булату! Зачем мне жить… одному?.. Не мило мне всё стало на этом свете, хоть в петлю лезь… Но ведь даже удавиться не получится, ибо спеленали, аки младенца!.. Точно надо мной боги недобро шуткуют…» – одолевали могучего великана горестные мысли.

Ратибор в отчаянии откинул затылок к берёзовому брёвнышку в стенке позади себя, прикрыв глаза, от той взбучки, что ему устроили, ставшие похожими на две узенькие щёлочки. Всё тело нещадно саднило, как будто по нему табун диких рысаков промчался. И вдоль, и поперёк. Кандалы с «рыжего медведя» стаскивать никто и не думал. Как и приглашать к нему знахаря.

– Выживет этот зверюга – хорошо. А коль сдохнет, так ещё лучше! – рявкнул перед уходом Геркант, лично проверивший, в каких «хоромах» пристроили не в меру строптивого русича; надёжны ли оковы, не помчит ли ночью в побег буйный молодец. Военачальник всё никак не мог простить Ратибору загубленной им сегодня сотни‑другой ослямов, а также его дерзких речей, брошенных в физиономию правителя Эдиза на Дворцовой площади. А ещё Геркант подозревал, и не без основания, что нашёл того силача, кто одним ударом топора разрубил надвое его младшего брата Байвариса, возглавлявшего охрану принца Шеноза в Великом караване.

«Наверняка ведь про этого дикого зверя и вещал в тронном зале Нурязима ныне покойный купец Серукан. Ибо если не он, то кто тогда?.. Доказательств нет, но подходит идеально… Да, пожалуй, только этот гигант и смог бы одолеть моего мастеровитого братишку!.. Но прирезать я его не могу, покамест рыжий медведь под защитой Джушукана… Эх, ну напакостить‑то хоть можно…»

Мрачно про себя размышляя, как он в будущем отомстит убийце Байвариса, полководец для начала решил наказать непокорного пленника, не пуская к нему целителя да не снимая цепей на ночь. Мелочно, да. Но эффективно! Неприязненно швырнув в сырую, холодную яму бурдюк с затхлой водой да ломоть чёрствого ржаного хлеба, с чувством глубокой удовлетворённости Геркант вышел вон из тюремных застенков, наказав пред тем верным аскерам больше не поить и не кормить сегодня спесивца. Ну и, само собой, велев не спускать глаз с рыжебородого витязя. Те и не спускали, но горсть серебра, насыпанная каждому из охранников в подставленные загребущие ладошки, вынудила их сделать вид, что Тихомира они в упор не замечают. Про посетителей ведь им ничего сказано не было. А раз не было, значит, и не противоправно дозволить чужаку нанести визит острожнику, благо этот вертлявый пройдоха вроде как уже и свой им стал, раз очередным вассалом подрядился на побегушках у их великой империи. Посему решили осы, ничего дурного нет в том, коль перекинутся между собой напоследок «нежными» словесами два «доброжелателя», чай, более им свидеться ведь, скорее всего, и не суждено. По крайней мере, так рассуждали сами шалмахи, впуская к пленнику незваного гостя.

– О‑о‑о, ты даже покамест не представляешь, рыжий недотёпа, сколько всего у меня имеется, что выложить треба!.. Накопилось, понимаешь… – тем временем со злостью прокудахтал главный советник, неторопливо прохаживаясь вокруг ямы. – Сколько времени, сил и средств я угрохал на то, чтоб свалить тебя… Ну и Святослава до кучи! Вместе со всем вашим окружением! – Тихомир вдруг восторженно загоготал, упиваясь пьянящим чувством победы над своим могучим оппонентом. – Но ты, небось, горишь желанием расчухать, чем мне так насолил? А я ведь поведаю, засим и припелёхал сюды… Ну а начну я, пожалуй, с того самого момента, как всё завертелось, а именно, с вашего судьбоносного знакомства в «Четырёх копытах» с… Крямзием! Помнишь такого купца? Вот‑вот, с него всё и понеслось, как старый ишак по ухабам, за хвост прикрученный к задку бойкой колесницы. Ведь именно тогда ты, балда пустоголовая, и нажил себе в моём лице лютого ворога!.. Три года уж минуло, а до сих пор у меня свербит в причинном месте, как вспомню, какой барыш я потерял из‑за тебя… А всё потому, дубинушка ты неотёсанная, что с купчишкой тем общие дела у нас имелись, смекаешь? Наше братство ночных лиходеев через него сбывало в Орёлграде «непосильным трудом» нажитое тутова, ибо в столице Мирградского княжества сбагривать то, что нашуровали в ней же да в её окрестностях, ента верх глупости несусветной! А вот в орловском гнезде аль ещё в каком другом городишке, то ведь совсем другое дело! Посему было в обозе торгаша и несколько наших тяжеловозов, доверху гружённых всякой всячиной вроде мехов соболиных да тряпок шёлковых. А также парочкой особо ценных ларчиков с камушками драгоценными и доброй торбой, забитой под завязку украшениями да побрякушками разными: украденными, выменянными, изъятыми за долги аль снятыми с туловищ уже отчаливших в мир иной неудачников. Ты, вообще, представляешь себе, шатунец, сколько там богатств плескалось по закромам, а⁈ Выручка нашей, мирградской шайки за целый год! И всё ента у Крямзия изъяли ватажники Изяслава, когда закрыли торговца в темнице местной, опосля на плаху отправив! А из‑за кого барышника заперли в остроге, не подскажешь⁈ Правильно, из‑за тебя, верзила рыжий, из‑за тебя!.. Ведь кабы не поцапались вы с купцом у Феофана, Святослав не стал бы проворачивать свой трюк с четырьмя мешками, что доверил передать Изе с Крямзием, здорово, чего уж душой кривить, сыграв на жадности последнего… Лавочник, конечно, тоже дал… Баран алчный! Это же надо было догадаться прикарманить себе три тюка с подарками!.. Тупее он оказался, чем я кумекал про него, попался в расставленные силки, аки зайка глупенький… Да ещё на княжьем судилище в Орле, в тереме сизокрылого самодержца выполз с обвинениями против тебя да твоих дружков, когда ему, по‑хорошему, тише воды, ниже травы сидеть надобно было и не высовываться никуда, благо рыльце в пушку по самую маковку… Вот бестолочь! И себя сгубил, и наши цацки не уберёг!..

Бывший главный советник Святослава тяжело вздохнул, по новой переживая потерю награбленного за год, после чего удручённо продолжил:

– Привлекать орловских братьев к своей проблеме я не стал, ибо, чего уж сейчас греха таить, не всё в общую казну тёмной гильдии отдавал. И ента бы обязательно всплыло, коли удумал просить их о помощи! Ведь значимый кусок пирога я себе, так сказать, на пропитание откладывал. На безбедную старость своим внучатам, коих у меня, правда, покамест нет и не планируется… Ну, не в ентом суть! А в том, что решил я своими силами попробовать воротить «честно заработанное», да не срослось, ибо власть нашей ячейки лишь в Мирграде вес имела… В орловской столице мне так и заявили местные дружинники: мол, не указ ты нам, прохиндей замухрышистый! У себя там, дома, требуй чего угодно, а в Орёлграде ты никто и звать тебя никак, посему шлёпай‑ка до дому, до хаты, пока бока не намяли. С холкой в довесок. Ну не скоты⁈ Шакалы пернатые!.. Ну и что мне делать было? Пришлось возвращаться ни с чем… – Тихомир неожиданно подпрыгнул, взвизгнув при этом так своим тонким голоском, что, казалось, уши заложило у всех в округе. Нынешний вожак Ночного Братства явно уже не опасался, что его кто‑нибудь может услышать.