Золотой шар - Михаил Белозеров

Только он это произнес, как пуля, посланная издалека, срезала тополиную ветку, и Бараско присел.

— О, бля… — удивился он. — Поприветствовали.

Потом они передвигались только перебежками, и Бараско уже не философствовал на тему радиации и тех, кто прячется за ней. А выстрелили по ним из недостроенного дома на перекрестке. Бараско сказал, что не стоит с этим разбираться, потому что им сделали большое одолжение — напомнили, что это Дыра и что здесь ворон не ловят.

Потом они весьма довольно миновали автовокзал, заправочную стацию и городской сквер с памятником Вождю.

— Вот, все как у людей, — сказал довольный Бараско, и они взошли на крыльцо «Дома мух».

Вход был обложен мешками с землей, из амбразуры торчал раструб ДШК, и дежурили три человека с АКМами.

Перед входом висела простреленная в нескольких местах табличка с надписью: «Аборигенам вход со двора».

К удивлению Кости, у них с Бараско даже не потребовали документы, не говоря об оружии, на которое никто не обратил внимания.

— А почему «Дом мух»? — спросил Костя, пока они поднимались на второй этаж.

— А это перевод с местного диалекта. При коммунизме все было для народа, и к мнению местного населения прислушивались. Это уже потом пытались переименовать в Обком или Райком партии. А когда развалился СССР, осталось одно старое название. Так и закрепилось «Дом мух». А что, почему и как, никто не знает.

В приемной было пусто. Секретарша — миловидная женщина лет тридцати, разукрашенная, как индеец, вышедший на тропу войны, расплылась в улыбке:

— Ред! Ты, что ли?

— Я! — важно надул щеки Бараско.

— Мы тебя уже и не чаяли увидеть. Поговаривали, будто ты погиб на Выселках.

— На Выселках не я погиб, а Тополь и Эльза.

— А-а-а… Точно! — подняла секретарша ухоженный палец с маникюром факельного цвета. — Я забыла! Он за мной еще так красиво ухаживал, не против был жениться, а потом эта Эльза… противная гадина!

Костя с удивлением посмотрел на Бараско, потому что не заметил, когда тот успел поменять грязный бинт на свой неизменный красный платок и даже пригладил непослушный ежик.

— У себя?

— У себя, — радостно подпрыгнула секретарша. — Сейчас доложу.

— Рахиль Яковлевна, к вам Бараско!

— Бараско?! — безмерно удивился голос. — Секунду…

Ровно через секунду лакированная дверь в кабинет стремительно распахнулась и появилась старуха с фарфоровыми зубами. Костя ожидал увидеть кого угодно, но только не высокую костлявую женщину с плоской грудью, в пестром платье с глубоким декольте и связкой ярких, разноцветных бус, как у африканских дикарей. К тому же она была еще на высоченных каблуках. Благородная седина пробивалась в замысловатой прическе, но глаза, темные, как вишни, и пронзительные, как свет фар в ночи, были азартными, молодыми и колючими.

— Ред! — воскликнула она. И даже, кажется, в тот момент, когда обняла Бараско, прослезилась. — Совсем не ожидала тебя увидеть. Совсем. Пойдем ко мне. А-а-а… ты не один? — поймала она взгляд Бараско, брошенный в сторону Кости. — Пусть твой друг подождет. А мы поговорим тет-а-тет. Автоматик-то оставь. Здесь все свои.

Бараско не без замешательства отдал Косте «американца» и пропал за высокой двойной дверью с тамбуром метровой глубины. Такие двери Костя видел только в высококлассных телестудиях. Ни один звук не доносился из-за подобных стен.

Не успел Бараско исчезнуть, как в приемную вошел человек в костюме, с галстуком и в черных очках. Он сел рядом с секретаршей, которая назвала его Альбертом, и уставился на Костю. Косте стало не по себе. К чему такой прием? — удивился он. И что это значит?

Автоматы он спрятал за кадку с фикусом, но, в пику новоявленному Альберту в черных очках, достал свой АМ-74М и стал грязным платком вытирать ствол и проверять, сколько патронов осталось в рожке. Появление такого оружия в руках Кости привело Альберта в страшное волнение. В это время Рахиль Яковлевна попросила секретаршу найти какого-то Ноздрюхина. Секретарша долго разыскивала Ноздрюхина, пока не выяснила, что он «где-то на территории». Все это время Альберт следил за манипуляциями Кости с автоматом, не открывая глаз. А Костя не стеснялся и периодически, как бы ненароком, направлял в сторону Альберта ствол автомата. Как только секретарша поднялась, чтобы идти на территорию, Альберт вскочил:

— Я с тобой!

Костя остался один. Ему становилось все тревожнее. Бараско не походил на словоохотливого человека. Ну, вспомнили общих знакомых, кто когда погиб, ну, выпили по рюмашке. Сколько можно?! Здесь человек дожидается! Поэтому Костя поднялся и держа под мышкой автомат стволом в сторону входной двери, левой рукой нажал кнопку селекторной связи. Из динамика донеслось:

— Ты командир бронепоезда?

Потом сквозь стон:

— Нет…

Костя с удивлением различил звук удара.

— А фамилия твоя как?

— Березин.

— Значит, ты!

— Нет, не я…

— А ты?! Ты его знаешь?

Костя узнал голос Бараско:

— Первый раз вижу!

— Врешь!

И снова раздался звук удара.

— А где твой «анцитаур»?

— Сидоровичу продал.

— Врешь!

В этот момент входная дверь открылась и на пороге появился Альберт с пистолетом руках. На пистолете был глушитель. За Альбертом стоял такой же человек в черных очках и тоже с пистолетом в руке, за ним — секретарша, а за секретаршей — вероятно, тот самый Ноздрюхин — звероподобный мужик, выше всех на голову, бритый под ноль, и действительно с вывернутыми вперед ноздрями.

Все это Костя Сабуров различил в мгновение ока. И наверное, не выстрелил бы, загипнотизированный зрачком глушителя, черного, как смерть. Он завораживал, он лишал воли, принуждал подчиниться. Может, ничего и не случилось бы. Может быть, они поговорили бы, как приятели, и разошлись. Но Костя увидел еще и глаза Альберта, которые не сулили ничего хорошего, и не стал искушать судьбу, а просто нажал на курок, и очередь не меньше, чем в полрожка, выбросила вошедших в коридор и разнесла дверь в щепки.

Костя подхватил «американца», ударом ноги распахнул первую и вторую двери и, как Рембо, ворвался в кабинет, ожидая увидеть Бараско, море крови и куски мяса. Однако кабинет, обставленный книжными полками от пола до потолка, был пуст. Искрилась хрустальная люстра, и пахло дорогим табаком.

Слева Костя заметил еще одну дверь, приоткрытую, замаскированную под книжный шкаф. За ней тоже был тамбур, но уже не с такой хорошей звукоизоляцией, потому что были слышны голоса и тянуло табачным дымом.

Костя носком ботинка надавил на ручку и распахнул дверь, готовый ко всяческим неожиданностям.

На ближнем плане стояли двое: старуха с фарфоровыми зубами и красавчик в костюме цвета «металлик». Красавчик был высоким, подтянутым, с холодным и чуть брезгливым выражением лица. Таких в Москве было пруд пруди. Они сидели по офисам и воображали, что крепко держат судьбу за хвост. Костя их не любил, и не потому что завидовал, а потому что в глазах у них тикал счетчик: одни рубль, два рубля, три рубля.

Оба оглянулись. Старуха, которая курила длинные тонкие сигареты, воскликнула:

— Наконец-то, Ноздрюхин!

Красавчик в «металлике» выдал короткое:

— Эх!

И умер, потому что Костя застрелил его первым. А так как опасался попасть в Бараско, который сидел напротив в глубине комнаты под прожекторами и еще в одного человека, который тоже был привязан к креслу, то выстрелил красавчику в лицо. Красавчик тут же исчез из поля зрения. А Костя, выбрав самую важную цель, стал стрелять из «американца» в здоровяка в подтяжках, в белой рубахе и галифе. Здоровяк наклонился над Бараско и вовсю орудовал огромными кулачищами. Пули входили ему в бок и под мышку, а он все стоял и стоял. Костя успел подумать, господи, почему же он не падает? И тут же повернулся влево, опасаясь старухи на каблуках, но ее уже и след простыл. Только хлопнула еще одна тайная дверь. Костя, не раздумывая, пустил в нее очередь из АК-74М и стал смещаться к стене, потому что краем глаза заметил какое-то шевеление в углу, за креслом, а стрелять было нельзя, потому что можно было попасть в того, кто сидел в кресле со Звездой Героя России на груди. Судя по всему, тот, кто прятался за ним, был врачом, потому что шприц, белый халат и очки не оставляли сомнения в его профессии.

— Не убивай его! — крикнул Бараско. — Я сам!

Человек скулил, как собака. Он ползал вдоль стены и следил за каждым движением Кости.

— Что ж так долго? Я все ждал, когда ты явишься, — укорил Бараско. — Должен же был твой «анцитаур» сработать! Из-за него они и старались. Но я им ничего не сказал. Они ввели в меня какую-то гадость, чтобы развязать язык… А этот!.. сволочь, подонок, старухин прихвостень! — рассказывал Бараско, пока Костя разрезал его путы. — Дай! — Бараско схватил своего «американца» и шагнул в угол.