Золотой шар - Михаил Белозеров

— Замечательно! — воскликнул Ген, с благоговением поглаживая древние стены. — Грецким орехом намазано, поэтому и черное. Сколько раз я о подобном читал, а здесь живое, настоящее…

Он не обращал внимания на жару, фотографировал все подряд и делал записи в электронном блокноте. Шлем ему мешал, он снял его и повесил на пояс. А автомат вообще отдал Жоре — благо, что Калита еще не заметил.

— А ведь здесь была война, — не уставал повторять Чачич, разглядывая развалины старинного костела со следами копоти. — Как у нас на Карповке.

Калита вспомнил, что Чачич родом из Санкт-Петербурга, с Большой дворянской. На реке Карповка действительно стоял костел.

— И главное — никаких людей, — сказал Александр Ген, чуть присмирев, после того, как заглянул в кривой переулок.

Да, любопытство взяло в нем верх над робостью кабинетного ученого, и он сунул нос в переулок. Для этого ему пришлось перелезть через гору мусора, поросшего непроходимым татарником и лопухами. За мусорной кучей сразу нашелся поворот налево. Ген, полагая, что увидит что-то необычное, приготовил фотоаппарат и высунулся. «Чик!!!» — вспышка осветила то, что заставило его бежать быстрее лани. Он выскочил из переулка, даже не заметив, как перелетел через гору мусора, и, испуганно оглядываясь, пристроился за Юрой Венгловским, который замыкал отряд. В его обязанности входило подгонять отстающих. Но он был так поражен городом, что пропустил вояж Гена в переулок, а то бы не избежать Гену выговора от Калиты.

Отдышавшись и немного успокоившись, Ген решил понять, что же он такое увидел в переулке, но сколько ни всматривался в матрицу фотоаппарата, определить так и не смог. Однозначно — огромные зубы и чей-то глаз с вертикальным зрачком. Но если провернуть матрицу на девяносто градусов, то выходило совсем другое.

— Что там у тебя? — спросил Венгловский, заглядывая Гену через плечо. — Баба в плаще, что ли? Где ты ее взял? — Юра Венгловский вдруг вспомнил, что должен опекать ученого, и проявил характер: — Ты бы не шлялся где попало. Еще, не дай бог, влезешь в какое-нибудь дерьмо, а мне отвечать.

— Не влезу, — пообещал нобелевский лауреат, с вожделение поглядывая на следующий переулок. Тайна фотографии только распалила его воображение.

— Но-но мне, — предупредил Венгловский. — И автомат свой возьми.

Зачем мне автомат, подумал Ген, если я никого убивать не собираюсь, и вообще, вся эта броня — она мне только мешает.

Они миновали старую часть города и вступили в современную. На границе разрушения были наиболее масштабные — целый квартал выгоревших зданий, от которых остались одни руины и стены. Однако бои были настолько давними, что ни запаха копоти, ни пепла не чувствовалось, а развалины поросли колючками. Это и скрывало истинные размеры разрушений.

Может, мы все еще на Земле? — думал Ген. — Только переместились во времени. Но это противоречит нашим знаниям о времени и пространстве. Неужели Эйнштейн ошибался?

— Слышал я об этих места, — вдруг сказал Калита, останавливаясь в тени старого кирпичного здания на краю площади, залитой беспощадным солнцем.

Потом они увидели огромный, как котлован, след. Все столпились на его краю, рассматривая. След был свежим, примятая лебеда еще не успела подняться.

— Вот это да!.. — пробормотал Чачич, смущенно почесывая макушку.

Ему, как вертолетчику, приходилось бывать в разных ситуациях, но здесь было чему удивиться.

Калита так разволновался, что закурил сразу две сигареты.

Венгловский и Жора тут же заняли боевые позиции.

— Прекратите, здесь никого нет, — устало сказал Калита. — Дальше идти бессмысленно. В две тысячи пятом в Зону вышел странный человек. Звали его Артур Бобренок. Был он малость сумасшедшим. Не знал, что такое мобильник, а о компьютерах даже не слышал. Он рассказал историю, что будто бы они с черным сталкером нашли «шар желаний». Но не в Дыре, конечно, и не в нашей Зоне, а в Зоне за бугром. Это сейчас понятно, что все Зоны объединены через Дыру. А тогда мы ничего не знали. В общем, черный сталкер сунул этого мальчишку на откуп «дровосеку», а «шар желаний» притырил. По какой-то причине «дровосек» его не убил. Бедняга больше тридцати лет прожил не то в Зоне, не то в Дыре. Он и рассказал о городе. Город этот бескрайний, за ним лежит пустыня. За пустыней — неизвестно что, но там времени нет. Одна «стеклянная стена». Те, кто смогли туда дойти, вроде бы как пропали. Вернее, они очутились в другом времени и вернуться назад не смогли. Так гласит легенда. Жили здесь люди и из прошлого, и из настоящего, и дрались между собой из-за воды, из-за власти, из-за женщин. Потом пришли наши. Тоже, конечно, добавили. Реку перегородили, поставили электростанцию. Солнце искусственное возвели. Оно должно выключаться в двенадцать ночи. Воды здесь нет. Зато ходят памятники и летают бульдозеры. Сам Артур Бобренок входил в состав одной экспедиции, которая искала воду и людей. Экспедиция провалилась. Надо найти ее следы и выходить из города по ним. Это единственный наш шанс.

— А как может летать бульдозер? — спросил Жора, и лицо у него стало глупым, как у первоклашки.

— Или ходить памятник? — удивился Венгловский.

— Вот как этот, — сказал Калита, показывая на гигантский след и отгоняя от себя странное подозрение, что видит знакомые пейзажи. — А пока ищем следы трактора. Они при такой жаре сто лет сохраняются в неизменном виде. Воду беречь. Неизвестно, когда мы ее найдем. В дома не лезть. Это особенно касается тебя, Саша.

— Почему?

— Потому.

— Но почему?

— Можно подцепить инфекцию.

— Какая к черту инфекция в такую жару?!

— Здесь были войны. Возможно, из-за чумы или холеры.

Вдруг подул ветерок, и то, что всем только казалось, стало очевидным. Пахло падалью. Калита посмотрел на противоположный край площади. Там что-то шевелилось — огромное, черное, отливающее синим металлом. Откуда? Не может быть. Так много.

— Медленно, медленно отступаем, — приказал Калита.

Но Ген с рюкзаком на спине уже бежал через площадь, вопя, как резаный:

— «Гемус»! «Гемус»!

Больше ни одного ученого брать с собой в Дыру не буду, зло подумал Калита и выстрелил из «мухи».

— Придется зубы вставлять, — прошепелявил капитан, рассматривая рот в осколок зеркала. — Они у меня и раньше-то не были крепкими, а теперь подавно. Кстати, меня Федором зовут, а фамилия Березин, — и пожал всем руки.

Он все еще не до конца верил в свои миллионы, поэтому и говорил о зубах, как о большой потере. Вставлю такие, как у старухи, думал он. Будет даже красивее, чем натуральные. И все же, какого черта я поперся в Дыру? Любопытство увидеть «шар желаний» перевесило все остальные доводы? Дурак, ой, какой же я дурак! Зато роман получится шикарный, радовался он. Только я еще не понял, о чем будет роман. Может быть, о Зоне и о Дыре. Потом его осенило, и он посмотрел вначале на Бараско, а потом на Костю. А вот и герои!

— А Звезда Героя откуда? — спросил Бараско.

— Я Афган прошел, — скромно ответил он.

— Больно ты молод для Афгана, — заметил Бараско, но не стал заострять тему.

Она и так была заострена до предела. После того, как они выбили «лимонкой» дверь и обстреляли гранатами коридор, путь был открыт, и они побежали к выходу. Мощный патрон «американца» давал им преимущество, его пули «американца» с легкостью прошивали стеклянные витражи второго этажа, где пряталась охрана. Да и АК-74М почти не уступал в эффективности.

Однако защитники «Дома мух» успели притащить с крыльца ДШК и открыли такой ураганный огонь, что пришлось отползать быстрее тараканов — по полу, по полу. На голову сыпалась штукатурка, а в воздухе стояла такая пыль, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Тем не менее, Бараско умудрился найти вход в подвал, и они заняли оборону. Выкуривали их по всем правилам: вначале бросали гранаты, а потом, как дураки, перли в атаку. Троих они скосили. Когда гранаты кончились, появились тряпки, смоченные в бензине и в соляре. Но подвал строили на совесть. Он был обширным и глубоким, с хорошей вентиляцией. Держаться в нем можно было хоть неделю, было бы только побольше патронов. Вскоре они стали считать каждый из них и тратили с умом. А потом, когда не осталось ни одного, собрались в самом дальнем закутке вокруг единственной гранаты и стали ждать, что будет дальше.

Рахиль Яковлевна уже перестала увещевать, чтобы они сдавались. Плюнула сквозь фарфоровые зубы и пропала. Но когда Костя попробовал было сунуться на лестницу, то едва не получил пулю в лоб. Оставалось только ждать смерти.

И они дождались. На третий день, к вечеру, наверху раздался непонятный шум, прозвучало несколько очередей, пара взрывов. Потом невнятный голос произнес:

— Эй… русс!.. Побили мы ваших. Вылазь. Обижать не будем…