Период распада (Третья мировая война) Часть 1 - Александр Маркьянов

Страх… Страх везде — в напряженном взгляде солдата-михая, в испуганном лице женщины, в черной дыре в стене брошенного дома, которую оставил танковый снаряд. Страх — словно ядовитое облако висит над городом, страх, которого в этом городе отродясь не бывало.

Как же дожились то до такого…

— Шеф…

— Что?

— Скажи… вот ты ведь вернулся. Так.

— И что?

— А зачем?

Старший немного подумал, привычно, на автомате крутя баранку, чтобы объехать очередную яму.

— А обидно стало. Сечешь?

Обидно… Сильно ошиблись в Вашингтоне и Брюсселе, когда решили, что Россию, изъеденную коррупцией, подкошенную алкоголизмом и наркоманией, доведенную до ручки скверными, своекорыстными правителями можно списывать со счетов и она теперь уже перетерпит все. Маленькая репетиция большой оккупации началась за здравие — а кончиться обещала за упокой. Две погибшие бригады и потопленный флот вызвали в России такую волну ненависти, что испугались даже многоопытные, немало повидавшие аналитики. Это была ОБИДА, а обиду русские никогда не терпели. Русские были смирными и миролюбивыми, их можно было бы и дальше потихоньку обирать, меняя богатства их земли на отпечатанные на монетных дворах цивилизованного мира красивые бумажки — но их нельзя было обижать. Воруй — но кланяйся! А вот теперь — они обиделись. Хуже всего было то что обиделись не простые алкоголики-бомжи-крестьяне. Обиделись ВОЛКИ. Те, кто застал еще Афган, те кто прошел Чечню, кто служил вообще на Кавказе. Кого со всем их боевым опытом вышибли на гражданку, кто ушел сам, не выдержав творившихся в армии мерзости и безумия. Обиделись даже те, кто нашел себя на Западе — такие как Иван Моро, бывший морской пехотинец Черноморского флота, волею судьбы ставший ажуданом[43] Иностранного Легиона, одной из наиболее элитных ее частей — третьей роты, второго полка парашютистов, роты боевых пловцов — разведчиков. И не он один обиделся — а в девяностые в Легионе было до тридцати процентов русских, многие там подготовку по самым высоким стандартам НАТО получили, к этому времени уже старшими офицерами стали. Они посмотрели, что произошло — и обиделись.

И стали мстить.

— А когда обидно… — продолжил свою мысль шеф — то никаких бабок, никаких баб не надо. Обида в голове сидит. Спать не дает.

— Шеф, а у вас там семья есть?

Моро глянул на своего молодого напарника

— Что-то ты любопытный сегодня…

— Да так… Не серчай, шеф, просто не по себе.

Моро все называли шефом и никак иначе — привычно для Легиона. А Моро было не его псевдонимом — а его второй фамилией. Легион выдает тем, кто ему верно служит французские документы, настоящие, но на вымышленное имя. Поэтому Моро был гражданином Франции, его паспорт, который он спрятал и еще ни разу в России не использовал был подлинным и позволял ему при необходимости свободно перемещаться в пределах Шенгенской зоны. Это делало его как разведчика — еще более опасным, но он не хотел пока выкладывать этот козырь на стол.

— Та-а-к… Кажется Папа на месте.

— Это с ним….

— С ним, с ним.

Молодой выпучил глаза на пожилой, ухоженный Роллс-Ройс модели Сильвер Сераф, Серебряный Серафим, приткнувшийся у тротуара напротив временного здания еврейского центра — тут работали посланцы Израиля, которые давали людям возможность вырваться из этого ада и уехать на историческую родину. С неохотой — но их отпускали — вообще, количество населения в Одессе сейчас составляло треть от довоенного.

Зрелище действительно было занятное — отцы города предпочитали старые и новые бронированные Мерседесы-600, но для того чтобы ездить на небронированном довоенном Роллс-Ройсе надо было быть большом оригиналом.

Пока молодой, оправдывая звание репортера, прямо из машины щелкал диковинную для одесских улиц картину — старший проехал мимо, повернул в соседнюю улицу, внимательно осматриваясь по сторонам, потом еще раз повернул, еще. Он был как волк, старый, битый жизнью, стреляный и научившийся не обращать внимание на красные флажки волк, который ложится на дневку, но перед этим все ходит кругами вокруг присмотренного места, прислушивается, принюхивается — не донесет ли случайный ветерок предательского запаха табака и смазанной оружейной стали.

Наконец, Моро удовлетворился осмотром, приткнул Ниву.

— Патрулей много… — сказал он, как будто в пустоту.

— Так Первомай же, шеф. Праздновать все советские праздники запрещено. Забыл?

Моро аж остановился, выходя из машины. Тряхнул головой. Потом сказал.

— Нет. Не забыл. Возьми весь инструмент.

На самом деле он забыл…

Одесса, хоть и раненая — все же жила — и летнее солнышко светило, грело избитый и израненный город, и открывались лавки со съестным, и старьевщики торговались с мародерами за то что удалось добыть на развалинах. Все самое ценное конечно уже ушло — но кое-что еще оставалось.

Два репортера, у каждого из которых руки были заняты их репортерским барахлом шли по улице, мимо исклеванных пулями стен, мимо затянутых в зеленые пластиковые панцири зданий. Оба они считали себя одесситами, хотя ни тот ни другой не родились в Одессе — и сейчас каждый из них вдыхал, впитывал каждой клеточкой запах этого города, знакомый и незнакомый одновременно. Многое изменилось. Вот стена — а на стене объявления. Списки разыскиваемых — и внизу жирным шрифтом «Сотрудничество — ключ к безопасности» и номера телефонов Сигуранцы. Ни на одной стене нет ни единой таблички с названием улицы и номером дома — их посрывали, перевесили на другие дома еще в первые дни, такая мера гражданского сопротивления. И те которые вывешивались — тоже срывались. А вот еще один плакат… они хорошо шли в Ростове, целые лавки торговали подобными сувенирами. Женщина, ребенок — а к ребенку присел солдат сил стабилизации и что-то ему дарит… какое-то печение или шоколадку в ядовито яркой обертке. Вверху надпись: «только вместе мы построим новую страну, где каждому будет место». А вот еще один — коляска и взрыв бомбы и надпись — «терроризм — это зло»!

Ну да, да — конечно.

Еврейский центр охраняли отдельно — Израиль добился, чтобы тут был выставлен постоянный пост в составе двух бойцов миротворческих сил. Опасались атак русских фашистов, недолюбливающих евреев. Но русские фашисты почему то так и не нападали, солдаты на этом посту совсем разленись — вот и сейчас один сидел на стуле, развалясь и прикрыв лицо каской, а второго и вовсе не было — куда-то ушел. Может, в бордель — он, под видом массажного салона совершенно легально работал напротив, румыны разрешали проституцию, и в таких домах терпимости не только получали удовольствие — но и вербовали женщин для работы проститутками в Европе. Румыния с самого начала распада социалистического блока стала основным поставщиком женщин на невольничьи рынки Европы, а румынская мафия знала этот бизнес лучше всех. Поговаривали и о том, что некоторых из таких вот дурех, которые перед отправкой проходили подробное медицинское обследование — разбирали на органы. В послевоенной Одессе вообще происходило много чего интересного.

Хотя — а кончилась ли война? Или — только начинается?

Старенькая, сухонькая старушка ни слова не говоря — возможно, чтобы не привлекать внимания солдата — только кивнула им. И показала на темную, неосвещенную лестницу, ведущую на второй этаж. На втором этаже их уже ждали — несколько человек, все вооружены автоматами, одеты в странную смесь военной формы и спортивного костюма, форма НАТОвская, явно украденная со складов и проданная на привозе. Моро читал некоторые документы, относящиеся к миротворческим силам, в частности материалы аудита, проведенного специалистами из германского Бундесвера. В документе педантичные немцы отметили, что значительная часть солдат и особенно офицеров, введенных сюда для поддержания порядка и стабилизации ситуации на период, пока украинцы не смогут сформировать дееспособные, поддерживаемые большинством органы власти — вместо выполнения своих прямых должностных обязанностей участвуют в различных криминальных и полукриминальных схемах, совершают преступления, охраняют контрабанду, совершают акты насилия над местными жителями. Гуманитарная помощь поступающая сюда из разных стран разворовывается и подается на рынке, с военных складов тоже разворовывается и продается все что представляет интерес на черном рынке, доходит до того, что румыны продают свое личное оружие, а потом пишут рапорт о его утрате и получают новое. В заключение немцы написали, что присутствие на территории Украины румынских миротворческих сил является не фактором, способствующим улучшению ситуации с преступностью и правами человека — а наоборот дестабилизирующим фактором, способствующим распаду остатков государственности. В заключении предлагалось немедленно заменить румынский контингент на многонациональный, с обязательным участием России.