Остров вчерашнего дня - Антон Валерьевич Леонтьев

И он стал ее декламировать.

Мисс Блор, как всегда, в черном, с пенсне на носу, со старомодной камеей на тугом кружевном воротничке, прервала его:

– Доктор Роджерс, мы не на детском празднике!

Доктор, подмигнув Нине, шепнул:

– Эту старую каргу я бы с большим удовольствием отравил стрихнином и выдал бы свидетельство о смерти в результате прободения язвы желудка. Ну, если бы сначала она завещала мне все свое состояние. Без перспективы барышей не убиваю!

Он оглушительно расхохотался, и Нина поняла, что если это была шутка, то всего лишь отчасти.

Но это лишь подтвердило ее предположения о том, что доктор убивал исключительно ради прямой личной выгоды, а не во имя идеи торжества правосудия.

Ужин удался на славу, чему способствовало то, что еда была выше всех похвал. Насытившись и чувствуя, что ее тянет в сон, Нина даже перестала таращиться на фигурки альбатросов, которые красовались посреди стола.

Она множество раз пересчитала их: десять.

– Мой комплимент, миссис Олдрин, – произнес Филипп Ломбард, который, как отметила Нина, сидя напротив нее, все время бесстыдно пожирал ее глазами.

Нет, склонить ее к быстротечному адюльтеру у этого синеглазого нахала, явно переоценивавшего свои чары провинциального ловеласа, ни за что не получится.

У нее был Женя, ее Женя, и только ее.

Миссис Олдрин угрюмо ответила:

– Благодарю вас, сэр, однако готовила не я, а мистер Олдрин. Он, вы правы, делает это превосходно.

Мисс Блор, конечно же, не смогла удержаться от критики.

– Баранина жестковата, а артишоки переварены. А рыба недосолена и слишком костлява!

Полковник Маккинзи, усмехаясь в моржовые усы, пробасил:

– Такое у нее уж свойство, мисс Блор, у рыбы – быть костлявой! Как у некоторых людей – быть всегда чем-то недовольными…

Задохнувшись от возмущения, мисс Блор не знала, что сказать, а Тони Марстенс, сменившая мужской костюм на еще более шедшее ей великолепное вечернее платье, похожее на кольчугу из серебра, и с необычным платиновым обручем-бандо, в центре которого таинственно посверкивал огромный овальный сапфир, по-гусарски расхохоталась.

– Жрачка тут первый класс! Даже у королевского семейства готовят хуже, а я знаю, о чем говорю, ведь наш новый монарх – мой хороший приятель. И если бы только приятель…

Нина закусила губу, чтобы не рассмеяться: как бы отреагировал британский истеблишмент, если бы его величество бросил свою разведенную американку миссис Симпсон и изъявил желание сочетаться законным браком с истинной британкой, внучкой владельца лавки скобяных товаров и самой богатой невестой империи?

Привело бы это к династическому кризису или нет?

Брент фривольно хрюкнул, а доктор Роджерс, как водится, громогласно заржал и произнес:

– Милая моя, вы должны поведать нам во всех подробностях! Быть может, мы сегодня имеем честь ужинать с нашей будущей королевой?

Судья Уоргрейв, восседавший во главе стола и явно не желавший обсуждать личную жизнь его величества короля, скрипучим голосом заметил:

– Благодарю вас, Олдрин. А теперь можете подавать кофе и десерт.

Нина все ждала, когда же это случится. Но случится что? Смерть одного из «альбатросов» – может, даже ее собственная?

Но девушка была такой голодной, а еда такой аппетитной, что она не только съела все то, что положила ей миссис Олдрин, но и попросила добавки.

Так что если еда и отравлена, то ничего теперь не поделать – оставалось только надеяться на профессионализм доктора Роджерса, который, несмотря на свои убийственные качества, являлся – Нина ничуть в этом не сомневалась – отличным медиком.

Нет, до первой смерти должен быть голос, но его не было. Нина, улучив момент, последовала за Олдрином на кухню и, пользуясь тем, что его супруга как раз подавала в столовой десерт (лимонное желе с ванильным мороженым и вымоченной в роме смородиной), поинтересовалась:

– Мистер Олдрин, а вам не поступало задания поставить в определенный час, в особенности после ужина, граммофонную пластинку?

Тот, вытаращившись на нее, ответил отрицательно, и Нина поверила: конечно, жена могла предупредить мужа о странных расспросах гувернантки, однако тон его был убедительный и он явно ничего не пытался скрыть.

Или она ошибалась?

В коридоре дорогу ей преградил Ломбард, выглядевший более чем сногсшибательно в смокинге.

– Вижу, вашего малыша здесь нет? Так за кем же вы должны присматривать на острове Альбатросов, мисс Клейторн?

Нина, отодвигая его руку, которой тот держался за косяк, мешая ей пройти обратно в столовую, холодно ответила:

– Уж точно не за вами, мистер Ломбард!

Тот, одарив ее белозубой улыбкой, сказал:

– Можете называть меня Филиппом. А могу ли я звать вас Верой?

Не оборачиваясь, Нина четко ответила:

– Нет, мистер Ломбард.

В столовой «альбатросы», разомлев после сытного и вкусного ужина, внимали откровениям Тони Марстенс, глаза которой подозрительно блестели, а лицо мелко дрожало.

Она что, наркоманка?

Нина подумала, что, вероятно, так и есть, а из этого можно сделать вывод, что она вряд ли мистер Eu. R. Dudd.

Наркоману задумать и в особенности осуществить весь грандиозный план смерти было бы элементарно не под силу.

Но, может, отсутствие голоса и первого убийства и объяснялось тем, что тот, кто заманил их на остров Альбатросов, был просто не в состоянии сделать это?

– Мой папаша страстно желал мальчика, а появилась на свет я. Поэтому он назвал меня мужским именем, Энтони. Ну, а Пи Джей я потому, что второе имя у меня – Пруденс, а третье – Джорджина. Кошмарно, правда ведь?

Генри Брент болтал с полковником Маккинзи, доктор Роджерс явно обхаживал Тони Марстенс (надеясь, что ли, заполучить ее в свои пациентки, заставить завещать ему все свое гигантское состояние и затем отравить стрихнином?), Филипп Ломбард подошел к курившему в задумчивости во главе стола судье Уоргрейву и о чем-то спросил его.

При этом косясь в сторону Нины, которая демонстративно отвернулась.

Чета Олдрин обходила гостей, подавая кому кофе, кому спиртное. Нина ничего пить не стала: не потому, что боялась, что ее отравят, ведь если мистер Eu. R. Dudd желал того, то сделал бы это с необычайной легкостью, а так как все бы отдала, чтобы подняться к себе в комнату, на стене которой висела считалочка о десяти альбатросах, быстро раздеться, почистить зубы (чем вот только, зубной порошок она выбросила – не у Ломбарда же занимать, в самом деле!) и, нырнув под одеяло, немедленно заснуть.

Но не могла, потому что было только восемь вечера – и ничего не случилось.

Секундная стрелка подтянулась к двенадцати, минутная, дернувшись, пришла в движение, увлекая за собой и часовую.

Восемь часов, а никакого тебе зловещего голоса.

Вдруг она увидела перед