Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

видеть шеф. Это был третий и последний раз, когда Надман меня вызвал. Я пошел – все получалось как нельзя лучше. Ты корчил мужика? Сейчас проверим, что ты за мужик…

Я зашел, когда он говорил по телефону. Увидел меня, кивнул, чтобы садился, и продолжал говорить. С любовницей. Я сел рядом, осмотрелся… Огромный кабинет, стол редкого дерева, кто его знает какого. Кресло – гораздо выше стула, на котором я сижу, но и я невысокий. Не хватало на столе лампы – чтобы светила в глаза – и картина была бы полной. Как у того полковника из ЦАХАЛ, который допрашивал меня после взрыва на аэродроме. Роли поменялись: я, немец, сидел на стуле, а он, еврейский офицер, ловил свой маленький кайф.

Директор со словами «тут проштрафившийся пришел» положил трубку и повернулся ко мне.

– Н-н-н-ну, – протянул он, уставившись на меня. Ждал, что я что-то объясню. Но я молчал.

– Сейчас три часа, – сказал он, не дождавшись, – твоя смена начинается в час. Объясни, что произошло…

Я смотрел на него. Мужику пятьдесят, он ходит в тренажерный зал, ест только биологическую еду, спит с молодой девчонкой, ездит на «Порше» и очень хочет показать, что он весь из себя железный мачо. И боится, что кто-то вдруг увидит, каков он на самом деле, – чистюля, трус и подлец.

– Мои коллеги в последнее время очень тобой недовольны, Арно. Опоздания, хамство по телефону, ошибки в бронировании. Объясни мне, что все это значит.

– Это значит, что я ухожу, господин Надман.

– Если уходишь, изволь написать заявление. По договору, оно действительно в конце месяца, и после этого ты еще месяц отработаешь. Так что твой уход не избавляет тебя от обязанности приходить на работу вовремя.

– Господин Надман, я ухожу сейчас. Сегодня. И требую, чтобы вы мне безотлагательно выплатили задолженность по зарплате.

Он опустил голову, будто собирался бодаться, и посмотрел на меня поверх очков – прищурясь, как крутой парень в дол-баном сериале на PRO7.

– Арно, ты подписал контракт. Там указаны условия работы. Это не обсуждается. Заявление подашь в отдел кадров. А насчет долга я скажу в бухгалтерии – тебе его погасят.

– Как Максу? Нет! Я хочу сейчас.

– Арно, я все сказал. Есть еще вопросы? Я занят.

Он крутанулся на кресле в сторону телефона. Я встал, пододвинул мой стул вплотную к нему и снова сел.

– Господин Надман, мне плевать на контракт. Я забираю деньги и ухожу сейчас. Я вам последний раз говорю, по-хорошему.

Он повернулся ко мне, и я увидел, как задергались жилы на его шее.

– Ты с кем разговариваешь?! – заорал он. – Ты кому это – «по-хорошему»? Денег нет! Если ты себя так будешь вести, и этих не увидишь! Ты что?! – и он вдруг замолчал.

Я достал то, что дал мне дядя: классную игрушку – восьми-зарядный «Вальтер» девятого калибра, смазанный, с глушителем и полным магазином. Обойму я вставил еще в лифте, мне осталось только передернуть затвор.

Господин Надман смотрел поверх очков – но на этот раз не щурился. Очки съехали на нос, и он не решался пошевелиться, чтобы их поправить. Потом повернулся, как обычно поворачиваются под стволом все пленные – боком, съежившись, будто стараясь завернуться в плечи. Я опустил пистолет.

– Деньги. Сейчас. Если нет – стреляю в ногу.

– Арно… – Голос его сорвался. У него дрожали руки. – Арно, ты что?! Убери сейчас же… Я полицию вызову…

– Вызывай. Они придут, и что ты скажешь? Что сотрудник сошел с ума и зарплату требовал? С пистолетом? Чтобы ты был завтра в каждой газете? Давай-давай! Вызывай!

– Арно, перестань… Не надо… Я все понимаю, но денег нет… Вот сейчас… Я в бухгалтерию позвоню, только убери, ради бога, пистолет…

Я вспомнил, как видел его с молодой девчонкой, полькой, в том клубе. Видела б она его сейчас.

– Звони, – ответил я и откинулся в кресле.

Он дрожащей рукой взял трубку, набрал номер. Все остальное было уже скучно. Он говорил бухгалтерше, что надо дать денег, прямо сейчас. Бухгалтерша говорила, что налички нет.

– Чек? – спрашивал он. – Я выпишу чек, получишь в банке.

– Наличкой, – отвечал я, и он звонил своей заместительнице и требовал, чтобы она, наверняка побелевшая от обиды, пошла в банк и принесла денег, «немедленно, сейчас же!»

Он еще что-то робко говорил, но я уже его не слышал и не видел. Видел за его спиной панорамное окно, холодную берлинскую улицу, дни одиночества, риска, свободы. Вспоминал пустыню, песок, юбки, звон под ними, взрыв и как исчезла она, прочь от нас, разлетелась взрывом, рассыпалась песком. Потом исчезла та, другая, русская, о которой я тоже ничего не знал, хоть и помнил наизусть каждый угол ее квартиры. А сейчас я получу деньги – и тоже исчезну. Поменяю адрес, телефон, разорву связи, стану одним из неопознаваемых прохожих на улице. И если что-то не сложится, мне не повезет, меня найдут где-нибудь с дырой в голове – звонить по этому поводу будет некому.

Взял бабло со стола и пошел из кабинета, мимо сотрудников, приемной, секретарш, и дальше – к лифту. Нацепил по дороге куртку, побренчал молниями – не поминайте лихом, девчонки-мальчишки… И так я засиделся в этом вашем колл-центре, за этим вашим паршивым телефоном. Нажал на кнопку айпода, в ушах заиграла моя любимая песня. Сколько ей лет, а все лучшая, потому что про свободу.

Сейчас выйдем на воздух – и первым делом закурим. А потом сольемся с осенней толпой, раз и навсегда.

Грот Венеры заложен по приказу короля Людвига II Баварского 15 сентября 1875 года в парке замка Линденхоф и построен в 1877-м. Грот представляет собой металлическую конструкцию, стены которой обтянуты полотном, в свою очередь облитым цементной массой. Из нее состоят также искусственные сталактиты. Грот поделен на два малых и один главный грот, который, в зависимости от освещения, становился Голубым Гротом на Капри или Гротом Венеры из оперы Вагнера «Тангейзер». Для обогрева грота было необходимо семь печей. Проекционный аппарат искусственной радуги и машина для волн создавали иллюзию полной реальности, когда Людвига возили по искусственному озеру грота на лодке.

Википедия, свободная интернет-энциклопедия

Грот Людвига Баварского

Жизнь Бориса Фельдермана, сулившая так много хорошего, была сломана в тот момент, когда чернокожая няня выпорола его шерстяными колготками, распластав поперек кровати. Многими годами и десятилетиями позже Борис, конечно, не помнил, откуда у его родителей были колониальные замашки и цветная прислуга, не помнил, как