Дисциплинарный санаторий - Эдуард Лимонов

Один из самых интересных актеров административного телеспектакля во Франции — Жан-Мари Ле Пен. Представляя сравнительно молодое движение, он еще позволяет себе оговариваться, не удерживается от соблазна, желание «врезать» оппоненту пересиливает в нем расчет. Другие, обыкновенно ухищренные старые актеры, менее интересны. Миттеран, доведший искусство телевизионного выступления до степени, никем, кроме него, не досягаемой (улыбка Джоконды на лице Конфуция),— великолепен, однако никаких особенных подвигов, внутренних или внешних, французское государство под его водительством не совершило. Если наблюдать соревнования различных групп администрации, как дэрби или соревнования в риторике, возможно втянуться и смотреть с удовольствием. Но если вспомнить, что функция лидеров санатория не show-business[145], но управление страной, ежедневные административные представления настораживают. Как и то обстоятельство, что под влиянием телевидения выбор избирателя все более склоняется в сторону good looking[146] и small talking[147] лидеров, вне зависимости от компетенции в делах собственно администрирования. Интересно, что, высмеивая тяжелую советскую церемониальность, пристрастие к многочасовым речам на «деревянном» языке или же супермаркетовские нравы американской администрации — крестьян из богатой провинции, администраторы Франции не стесняются своего позерства, чрезмерности своего высокомерного присутствия в обществе и на телеволнах. Насилуя собой граждан, в праве на телевидение администраторы не сомневаются. В одном контексте с детективом Хамэром (шляпа, усы, бутылка виски «Джек Дэниэлс»), с намакияженным Бой Джорджем[148], в одной толпе со статистами вестернов в неудобных шляпах, с национальным Джонни[149], женившимся в энный раз, с Доналдом Даком и Микки Маусом[150] герои администрации выглядят карикатурно. Однако принцип «присутствия» срабатывает все равно, а администрации важно, чтобы о ней вспоминали как можно чаще и всегда, карикатурность ее не смущает.

Тележурнал[151] — основное блюдо меню. Нафаршированный администраторами, их лимузинами, их речами, интервью, кофе-паузами и рабочими завтраками, их садиками, женами и детьми, тележурнал, если исключить из него мгновенные картинки-иллюстрации стихийных бедствий и беспорядков в несанаторном мире, спорт и метео, мог бы называться «Жизнь наших лидеров». Французское теле изощряется в формальных решениях журналов: варьируются манера подачи новостей диктором или дикторшей, прическа, костюм, музыка. Патрик Пуавр д'Арвор и Кристин Окрэнт стали высокооплачиваемыми звездами тележурнализма в ущерб самой сути журнала. Телезритель ждет свежих теледокументов высокого качества, но получает ногу Гийома Дюраня, заложившего ее подошвой к зрителю, «по-американски» (поза вульгарного торговца готовым платьем из Бруклина). Недостаток теледокументов в тележурналах делает их скорее фильмами о чтении новостей в радиостудии. Уникальная, лишь теле присущая возможность — дать жизнь en direct[152] используется минимально и осторожно. Текст обыкновенно иллюстрируется не живым репортажем о только что случившемся событии, но имиджем архивов или даже фото! Внимательный телезритель заметит, что один и тот же мусульманин пересекает улицу Сараева уже месяц, иллюстрируя все новые эпизоды положения в Сараево. (Информация радиожурналов, в результате, сравнительно лучшего качества.) Однако главная претензия может быть предъявлена не к качеству подачи новостей, не к их старомодному театральному стилю, но к тому, что администрация использует теле для навязывания населению своего мировоззрения.

Уже порядок новостей в журнале служит внедрению в сознание телезрителей системы ценностей, приготовленных для них администрацией. Что бы ни произошло в Польше, даже если Лех Валенса самым банальным образом простудился, польская новость пойдет первой на всех каналах, тотчас после тревожной музыки. (То же сделает английская Би-би-си.) Ей дадут шанс запомниться, выделяя ее. И в лучшем случае только третьим пойдет сообщение о военных действиях в глубине Африки или Азии. Стихийное бедствие или арест в России до самого последнего времени были всегда диспропорционально подчеркиваемы и негативно комментируемы media. Процесс над СССР велся десятилетиями на французском теле в присутствии лишь свидетелей обвинения (вспомним сотни диссидентов, получивших в 70-е гг. неограниченный доступ на западный телеэкран). Сегодня интересно наблюдать принципиальные изменения в отношении Запада к экс-СССР. Так, французское теле практически не высказало возмущения по поводу жесткого вторжения грузинской армии в Абхазию. Чего не простили бы брежневскому СССР, Грузии «демократа» Шеварднадзе — примерному ученику демократии — простили преспокойно. Если Грузия еще не совсем «своя», то подает надежды стать «своей». А для своих у Запада иные критерии оценок… Если новость касается страны Латинской Америки или Африки, комментатор всегда принимает сторону, враждебную хунте или диктатору, если у нас с ним плохие отношения, и сторону диктатора, если он «друг» Франции. Мобуту и Бонго (так же, как и Бокасса до своего свержения), судя по французскому теле,— великолепные лидеры. Все это и есть — готовое мышление (ready-made), навязываемое телезрителям. Кем? CNCL? Мадам Дейзи де Галард, ответственной за программы телевидения? Добраться до последней истины, до того, кто непосредственно контролирует журнал (выбирает новости и калибрует их), так же трудно, как получить имена агентов французского Service de renseignements[153] в Москве.

Телевидение на всех каналах внушает нам одно мнение. Если воспользоваться опять польским примером, заметь, читатель, что невозможно услышать даже робкого предположения о том, что, может быть, половина вины за то, что польская экономика инвалидна, лежит на совести благородного союза «Солидарность», десяток лет сотрясавшего страну забастовками во имя политических целей. Непредвзятый анализ польского общества исключен из программы волшебного ящика.

Упрощение характеризует информацию о несанаторном мире. Господствуют клишированные объяснения всех проблем недостаточной развитостью экономики. Непонимание функционирования чужих миров привело к возникновению мифов о «латиноамериканских диктаторах», «тоталитарных режимах», «фанатиках мусульманского интегризма».

Если бы средний больной — телезритель не был занят большую часть дня, функционируя как work force, имея время, он разыскал бы труднодоступную, но доступную профессиональную информацию по интересующим его вопросам. Но у него нет времени. И нет желания. Так и не выбравшись из стадии «пипи-кака» и интереса к гениталиям противоположного пола, он, однако, понимает, что, взрослому, ему необходимо мировоззрение. Потому он присваивает себе телемировоззрение.

Комментаторы тележурналов, увы, не для того поставлены, чтобы выражать свое мнение, не выражают они и мнения отвлеченно-объективные, как это присуще, скажем, очень добросовестным ученым. Комментаторы или служат впрямую администрации, или (и) являются пленниками общенациональных фобий и предрассудков, то есть сами есть продукты многолетнего влияния ready-made мышления. Опять уместно привести здесь пример исторического пристрастия Франции к Польше, откуда возникает способ рассуждения: все события, могущие привести Польшу в союз Западного блока санаториев,— позитивны (Добро), а все акции, удерживающие ее в Восточном,— негативны (Зло).

Этически присутствие комментаторов в журнале неуместно. Практически они выполняют роль последней цензурной сети, самой мелкой. На случай, если крупицы нежелательной информации все же просочились, комментатор (часто им служит сам диктор) уничтожает и эти крупицы, объясняя их. И даже после того, как информация уже выбрана для оглашения, она продолжает быть объектом манипуляций. Повторить «нужную» информацию во всех тележурналах дня, укрупнить ее к вечеру, урезать нежелательную информацию (или добавить к ней для баланса несколько отрицательных объяснений), из главных новостей перевести информацию в мелкие, убрать вовсе — все эти трюки вместе с комментарием дают возможность, ничего не запрещая, контролировать все. Администраторы Восточного блока санаториев до сих пор безграмотно истолковывали теорию информации. Не понимая далее первого принципа: существенного отличия массовой информации от профессиональной, они глупо запрещали всякую информацию, противоречащую их интересам. Тогда как следовало умело регулировать массовость ее. В последние годы российская media переживает болезненный период хаотической (почти полной) свободы информации. В сегодняшний период межцарствия (старое насилие ушло, а новое владеет еще не всеми рычагами управления) media и телевидение, в частности, разрушают сознание русского человека, дезориентируют его, давая ему неотобранную ВСЮ ИНФОРМАЦИЮ.