Колыбель - Валерий Владимирович Митрохин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поработал Валентин Антоныч год, до первого отпуска, и улетел на Дальний Восток, где и оставил все свои сбережения. Дело, которое он затевал, стоило тех Валентиновых деньжищ, да и материнских тоже.
А употребил Валентин Антоныч эти деньги на «марикультуру». Это новое в здешних краях слово молодой рыбинспектор тоже привез с Дальнего Востока. Тем, кто интересовался, Иванов объяснял популярно: марикультура — выращивание морских животных.
Никто в эту затею, разумеется, ни на минуту не поверил. Все в Красных Кручах смотрели на хлопоты Валентина Антоныча Иванова, как на циркачество-чудачество. В лоб ему, конечно, говорить не хотели — зачем с начальником моря отношение портить. Тот заводной, запомнит насмешки, круче, может быть, чем всегда, обойдется, если подловит на горяченьком. Ловит, конечно, браконьеров бдительный Иванов Валька, штрафует, реквизирует сети. Но ведь может и на всю катушку наказать...
Решил Валька ставить подводную ферму за третьим скалистым выступом. Бухточка там для этого дела подходящая. Неглубока. Хорошо прогревается. Водица чиста. Еще до армии прочитал Валентин о том, как в Приморье моллюска-гребешка пестуют, и стал думать, пока не решил: рапана тоже дальневосточный житель, а вот переселился сюда, в Европу, самоходом и ничего себя чувствует. Проклятый, сколько мидии извел! Раньше ее на скалах гроздья, хоть мешками греби, а теперь на побережье створки лежат горами. Дети все ноги себе изранили их острыми краями. Беда с этим рапаной. Зверь, а не животное.
Гребешок — не рапана, громоздкий он, трудно ему к днищу парохода прицепиться да еще удерживаться там в течение тысячемильного путешествия. Да и не бывают большие пароходы в тех мелких водах Приморья, где живет гребешок. Надо его привезти. А как? Ну, разумеется, только самолетом. Пару-тройку аквариумов, договориться с Аэрофлотом хоть не пустяк, но тоже не проблема. Так и сделал. Под каждый аквариум место пассажирское купил. Так и довез новоселов. Местные долго не догадывались, что ферма уже есть, что она уже существует, что рыбинспектор там, около своих питомцев, и днюет, и ночует. Ферма-то подводная. Бухта какой была, такой и осталась. Разве что. на ней появились канаты, оттяжки, якоря. Валентин изобрел свою конструкцию: висячие на кухтылях — шарах-поплавках садочки, в которые и поместил гребешка.
Валька обстоятельно вводил Олисаву в курс нового в этих краях промысла. И Владимир слушал его, хлопочущего над десятком этих самых гребешков и горой отборных мидий, из которых рыбинспектор варганил какое-то мудреное блюдо.
— Короче говоря, Владим Владимыч, — закруглился Валька, — я созидаю! Сотворяю прибыльное для нашего района хозяйство. Первый райкома, ну, вы его наверняка знаете — Жванок — как-то приезжал. Молчал, смотрел. До конца меня выслушал. Терпеливый. Пообещал снаряжением помочь. Я тут в масть, как говорят знакомые художники, стал бить. Выпросил новый катер, движок про запас. Браконьеры наглеют. Бывает, по утрянке и в полночь гоняюсь. Мотор вышел, а чинить часу нет. Так я теперь буду резервный с собою возить. Выйду на дозор, а запасной у меня в лодке. Чуть что, трах-бах, поменял и вперед!
— Ну и как первый? Ничего? — для поддержки начавшегося нового разговора спросил Олисава.
— Не ведаю, не знаю. Я тут, сами видите, на отшибе. Он там, в гуще. По району да на стройке. А ко мне, кажись, впервые толком и заглянул. Приехал. Ходит над кручей. Жарища, а он пиджака не снимает. Я как раз внизу был. Сети чинил. Рвут шторма. Замучился. А рапана, как ждет, сразу же в мою бухточку и проникает. Да не успевает. У меня же гребешки в садках. До них никак рапане не добраться. Он в основном пробавляется тем, что выпало из садка... Ну, справился я с делом. Пру наверх. Штук пять этих рапан волоку. А он увидел меня и к «Волге», пиджак, вижу, снимает. Привет! Привет... Бизнес, спрашивает, делаешь? Некогда, отвечаю. Так, говорю, иногда для друзей. То есть рапану обрабатываю и дарю. Кому на пепельницы, кому просто для интерьера... Ладно, говорит, ладно. И снова пошел над кручей. А я в свою сторону. Он оглядывается. Видать, думал, что я за ним иду. Окликает. Ты мне, Иванов, скажи, во сколько тебе все твое хозяйство обошлось? Разорился? Ну, я и отвечаю, что не мое оно, что для общества, мол, создаю отрасль. Ого, смеется, отрасль! Разве ж одному под силу целую отрасль поднять? Я ему объясняю, что для силы выражения слово «отрасль» употребил... Ну, веди тогда, показывай свою отрасль, требует Жванок. Полдня ходили с ним по бухте. Разделся он. Гляжу, а у него плечи попалены. Обжег кожу с непривычки. Я его в каморку затащил, давай кефиром поливать. Стесняется... Напоил тонусом...
— Чем, чем? — прервал Олисава.
— В двух словах: отвар верблюжьей колючки охлажденный. Всегда в холодильнике держу.
— В холодильнике? — недоумевая, стал оглядываться Олисава.
К хатке или каморке, где Валька держал свой инвентарь, никаких проводов ни с какой стороны не вело.
— Электричество — дело простое. Вот ветрячок. Тут на скале редкий день, чтобы без ветра. Сам добываю. На холодильник и настольную лампу хватает. А зимой тем более...
Валька широким жестом пригласил гостя в дом.
Олисава поднялся с камня — белого, плоского, где сидел, словно на лавке, пошел к домику.
— Не верите?! — звонко воскликнул Валька. — Вон же ветряк!
Ветряк стоял на возвышении, открытом на все четыре стороны, неторопко вертел лопастями. В коридорчике громадился магазинный холодильник, урчал потихоньку. Олисава открыл его. Пахнуло морозцем. На полке лежала рыба, гребешки.
Вошел Валька.
— Ну, удостоверились?
— Да уж, — бормотнул Владимир.
— Пойдемте в кабинет.
В тесной комнате, где только стол письменный, лежанка и два стула, на стене висела двустволка, а над нею небольшая картина в раме.
— А это что за шедевр?
— Подарок одного художника. Есть у нас один. Из Святынь — Шишлаков. Наезжает ко мне. На рыбалку, на этюды... Ничего, правда, рисует?!
— Фантастика какая-то?
— Двуглавая дрофа всего-то.
