Ключ от этой двери (СИ) - Иолич Ася

– Я хочу накопить необходимую сумму и расторгнуть тот брак, а потом оформить, как полагается, наш, и дать сыну родовое имя.

– Шесть тысяч – это очень, очень много. Это шестьдесят лет моей непрерывной работы на очень хорошем месте, без учёта расходов на еду, одежду и прочее.

– Ну, для меня это не настолько долго. Если не лениться, не жалеть себя и не отлынивать – за год мы накопим. Придётся, конечно, поднапрячься.

– За год? – распахнула глаза Аяна. – Конда, чем ты таким занимаешься? Я думала, ты навигатор на "Фидиндо"!

– Это в море. Ну, если совсем упростить и сократить, то тут, на берегу, я – посредник. Знаешь, как у вас с меной. К примеру, тебе нужен сыр, но в скотоводческом у всех есть одежда, зато у них нет стекла. Я устраиваю цепочку мены, предлагая вашему...

– Басто.

– Предлагая вашему Басто то, что есть у тебя, и получая стекло, которое несу скотоводам, и приношу тебе сыр, и с каждого участника получаю что-то себе. Это если сильно упростить. Но на деле туда, в мои сделки, вплетаются ещё и деньги, связи, репутация... Давние счёты, новые знакомства, похоть, жалость, тщеславие, самолюбие, гордость, ревность, месть, в общем, всё то, чем обычно развлекаются люди. Представь, что тот, с кем мена, ненавидит по какой-то причине Басто, и не хочет его стекло, а хочет другое, которое в другой деревне, но там тоже не нужно то, что ты делаешь...

– Это, наверное, сложно.

– Не особо. Ну, то есть, конечно, надо многое держать в голове, но на деле люди везде одинаковые, и ими движет одно и то же. Надо просто внимательно всмотреться и увидеть, что именно. И это, конечно, не считается такой достойной деятельностью, как, например, жизнь за счёт работы людей в своём эйноте. Это скорее как некая густая, давно откипевшая похлёбка вроде вашей, из долины Фно, в которую ты суёшь ложку, перемешивая и перемещая кусочки друг к другу, потому что иначе всё за ночь превратится в желе и окончательно застынет. Но у нас тут считается зазорным черпать ложкой и вообще брать её в руки. Гораздо больше впечатления производит, если тебя с неё кормят.

Он слегка отодвинулся и серьёзно посмотрел на неё.

– Айи, мне придётся отлучаться. Мне придётся оставлять тебя. Всё, что я сумею заработать, будет принадлежать Нелит Анверу, чтобы обезопасить нас от потери денег, часть – монетой, часть – в ценных бумагах. На первом этаже, у очага, дверца в полу, под шкафчиком. Она ведёт в подвал, он небольшой, там сундук, и в нём двести золотых и одна долговая расписка. Это то, с чего мы начинаем. Часть из этого я заработал за эти две недели, пока ещё был безумным киром. Пулат говорит, что деньги должны двигаться, как кровь в жилах, иначе дело превратится в труп, и никакими вливаниями его не оживить. Во многом я готов с ним спорить, но тут он прав. Я думаю, мы справимся. Я много был в море, гораздо больше, чем на берегу, но и в этом всём я поварился немало, а теперь у меня есть ты, и ты вдохновляешь меня.

– Ты не будешь ревновать, если я скажу, что мне это уже говорили?

– Немного. Так же, как я ревную, когда кто-то, кроме меня, выходит в широкое вольное море или глядит на те же звёзды, которые ведут меня. Кто это был?

– Тот человек, который подарил мне родовое имя. Харвилл. Он пишет пьесы для труппы Кадиара, с которой я шла через Арнай.

– А! Тот, владеющий словом. Да. В сентябре начнётся новый сезон театра в Ордалле, хочешь посмотреть? Правда, я не знаю, буду ли в городе.

Аяна замолчала, гладя его волосы, пропуская пальцы сквозь пряди, осторожно избегая почти зажившего уха, глядя в его тёмные глаза, потом приникла к нему, слушая стук сердца.

– Конда, ты говорил, что тебя не выпускают из города, – наконец тревожно сказала она. – Скажи мне, что изменилось. У меня очень скверное, нехорошее предчувствие, не могу сказать, почему.

Он обнял её и помолчал, потом упёрся подбородком ей в макушку.

– Я был не в себе. Ты сказала, что всё, что тебе нужно, это брак Мирата и кирьи Эрке. Мират учится, ему пришлось, потому что я выпал из дел, и ему нечего пока предложить семье, кроме обещаний, а род Эрке давно уже не самый знатный, если не сказать больше... Мирату должны были подобрать невесту из гораздо, гораздо более именитого рода. Но ты хотела только этого, поэтому я пошёл к Орману и сделал большую глупость. Аяна, ты что, плачешь?

20. Любовь – это блажь

Аяна помотала головой, стиснув зубы и сдерживая слёзы.

– В общем, я пошёл и сказал, что, если он разрешит этот брак, я больше не буду пытаться сбежать и буду вести себя прилично. Не буду вредить репутации рода.

Аяна отстранилась и вытащила из-под себя его левую руку с заживающим глубоким порезом.

– Ты... Ты поклялся на своей крови? – заплакала она. – Ты сделал это ради...

– Аяна, сокровище моё, не плачь. Тише. Пулат стар, и я не знаю, на что он надеется, но он цепляется за какие-то призрачные надежды, поэтому я ценен для него. Многое он может передать роду Атар, но не родовое имя. Ты не представляешь, насколько оно ценно, ведь даже та история с передачей меня в род матери не смогла уронить его.

– Ты поменял свою свободу на этот брак Мирата.

– Да. Хотя, если задуматься, это ничего не меняет. Думаю, ты понимаешь, о чём я.

Он взглянул ей в глаза, и она кивнула, вытирая мокрые ресницы.

– Ты говоришь об Айлери. Если ты просто сбежишь, и тебя будут искать, ей придётся...

– Ей придётся ждать, пока о ней вспомнят, потому что все будут заняты моими поисками. И её вряд ли вернут в род, пока меня ищут, потому что она из Хад.

– Я не знаю, что это, но по количеству букв в имени догадываюсь.

– Совершенно верно. Она очень важна для рода Ормана. Для Пулата, соответственно, тоже.

– Ты уверен, что Пулат одобрит твой брак... со мной?

– Я не оставлю ему выбора. Я договорюсь с родом Хад, приеду туда лично и привезу выкуп, и всё объясню. Я знаю их главу. Он войдёт в положение, тем более, что его племянница осталась... чиста. Мы оформим все бумаги, и тогда я скажу Пулату про сына. Он настолько одержим этой идеей о продолжении нашего рода, что согласится на что угодно.

– Конда, помоги мне разобраться с твоими родственниками. Я запуталась в них. Почему ты называешь Мирата братом? Он Атар.

– Да. У Пулата есть сестра, Анеит. Она замужем за Атар Орманом. У Ормана есть брат, Атар Оста. он отец Мирата, и ещё одна сестра, Шэла. Их отец, Атар Руват, является братом Пало и Айвэл, которая не Атар, потому что вышла замуж за Салке Атамо. Её сын – Салке Исар, а внук...

– Внук – Верделл, – сказала Аяна, с закрытыми глазами рисуя пальцами на его груди линии родства, чтобы не запутаться. – Погоди...

Она распахнула глаза.

– Атар Воло... Воло! – воскликнула она. – Он спустился к нам на лодку с фонарём в зубах, а потом сказал это!

Конда вздохнул и хмуро кивнул.

– Он сын Ормана.

– Это многое проясняет, – сказала Аяна. – Когда знаешь, что Орман заставляет слуг прятаться, то даже Воло не кажется таким уж... Странным.

– Я не хочу говорить о нём. И странным тут считают скорее меня, – сказал Конда. – Если откровенно, меня сильно обидело, с какой лёгкостью Пулат отказался от меня, узнав, что я не дам ему наследника рода. Но мне не давали права на эту обиду, говоря, что я странный, раз не понимаю, что кровь превыше всего.

Он снова обхватил Аяну руками, сплетая пальцы за её спиной.

– Мне вообще много чего говорили. Мне говорили, что любовь – это блажь, что плотские желания – это неправильно, и я должен подавлять их в себе. Что я должен сдерживать свои порывы, не показывать печали, уныния или слёз, что я не должен быть легкомысленным, увлекаться игрой и шутить, а ещё давать излишнюю свободу или власть над собой тем, кто может пригодиться в жизни. Делиться сведениями, которые можно выгодно продать. Что мечты – это пустое, и что я слишком мягкий по отношению к людям. А ещё мне говорили, что я не должен просто чувствовать, потому что это не имеет смысла, что нужно быть рациональным, быть серьёзным.