Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда красная завеса поднимается, ТиДжей лежит на тротуаре на лопатках, задыхаясь и хватая воздух ртом. Я сижу на нем, вцепившись руками в шею, и давлю большими пальцами на трахею. Его бледная шея покрыта малиновыми пятнами, и я чувствую ясный, медный вкус крови во рту. Из его уха идет кровь.
Сверху меня подхватывают руки, и я переключаюсь на них. Близнецы оттаскивают меня под руки.
ТиДжей вскакивает на ноги и дает деру, рыдая и задыхаясь, прижимая руку к уху. Близнецы бросают меня на землю и стоят, словно не зная, что делать дальше. Один из них оглядывает мой запачканный в крови рот и окровавленные пальцы и бормочет:
— Боже. Давай выбираться отсюда.
Они поворачиваются и убегают вслед за ТиДжеем. Звук шагов затихает, силуэты растворяются в темноте.
Я встаю на ноги, тяжело дыша. Моя толстовка разорвана. Кофта, подбородок и губы запачканы кровью, но я не знаю, сколько из нее моей, а сколько — ТиДжея. Я вытираю лицо рукавом.
Дорога темная и тихая, покрытая лунным светом и тенями. Стэнли лежит, свернувшись калачиком, прижимая к себе руку.
Я медленно подхожу к нему и сажусь рядом. Он смотрит на меня. Дыхание затруднено, лицо мертвенно-бледное.
— У меня сломана рука, — голос его кажется странно спокойным. Кровь сочится сквозь рукав пальто. Ткань пальто порвана, и что-то торчит сквозь залитую кровью рубашку. Что-то белое и острое.
Меня охватывает тошнота. Я на мгновение закрываю глаза, чтобы вернуть самообладание.
— Я вызову скорую.
Он качает головой.
— Просто отвези меня в больницу, — его голос звучит очень тихо, глаза кажутся сонными и едва приоткрыты. Все кажется неправильным. У него кость торчит из кожи. Он должен выть от боли, а он словно сейчас уснет.
— Стэнли…
— Вызов скорой помощи дорого стоит, — он улыбается жутковатой, отстраненной улыбкой. — Все не так плохо, как выглядит.
Он не теряет сознание. Он не умирает от кровотечения, он не так много крови потерял. Это просто эндорфины заполнили его систему, лишая чувствительности к боли и погружая в подобный наркотическому транс. Но это все равно очень страшно. Словно он уплывает от меня и я не могу его до него дотянуться.
— Я подгоню машину, — говорю я.
Я сижу в приемном покое, сгорбившись и скрестив руки на груди. Прошло много часов. Как только мы приехали, медсестра сразу увела Стэнли в хирургическое отделение, чтобы вставить кость на место. Насколько мне известно, он все еще там.
Кто-то касается моего плеча, и я рывком вскакиваю. Молодой человек азиатской наружности в очках, вероятно медбрат, нависает надо мной.
— Это не скоро закончится, — говорит он. — После операции его оставят в больнице на пару дней.
— Я хочу его увидеть.
Медбрат задумывается.
— А кем вы ему приходитесь?
Что мне ответить? Как я могу выразить все несколькими словами? Голова словно в густом тумане, я пытаюсь подумать, но это как пытаться удержать воду в ладонях.
— Я его подруга, — слова слетают с губ, и я чувствую, что предала Стэнли.
— Вы можете зайти завтра в часы приема, — говорит молодой человек. — Он все равно не сможет принимать посетителей раньше.
Я качаю головой.
— Я останусь здесь.
— Вы сейчас ничем не сможете помочь, он в хороших руках. Поезжайте домой, поспите.
Я смотрю на кровавые разводы на своей толстовке. Если бы кто-то заметил их, то наверняка подумал бы, что это из раны Стэнли. Но я все еще чувствую привкус крови ТиДжея, несмотря на то что бессчетное количество раз полоскала рот в больничной уборной.
Такого ощущения у меня не было с тех самых пор, как…
Захочет ли Стэнли меня видеть после всего, чему стал свидетелем?
Я ухожу из больницы, но домой не еду. Я сворачиваюсь калачиком на заднем сиденье машины Стэнли и проваливаюсь в цепенящий, пустой сон. Через несколько часов просыпаюсь, дрожа от холода, и включаю обогрев.
Окна больницы сверкают в темноте маленькими желтыми квадратиками. Я представляю Стэнли на хирургическом столе — беспомощного, в бессознательном состоянии. Лица в белых масках. Руки в перчатках, испачканных кровью.
Я до утра лежу в машине, то проваливаясь, то выныривая из темноты.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
На следующий день, когда я захожу навестить Стэнли, он сидит на кровати, опираясь на стопку подушек, его рука в пластиковом гипсе и на перевязи. Он бледный, под глазами темные круги.
— Привет, — его голос звучит иначе. Это как слушать песню, сыгранную чуть фальшиво. Он не смотрит мне в глаза.
Я стою в дверном проеме, не решаясь зайти.
— Как твоя рука.
— Болит, но я буду жить. Меня сегодня выписывают. Врачи хотели, чтобы я остался дольше, но я отказался. Я через такое уже проходил. Хочу просто оказаться дома, — он улыбается расплывчатой улыбкой. — Сможешь меня подвезти?
По дороге домой он молчалив и замкнут. Возможно, он все еще не отошел от обезболивающих.
Я задумываюсь, собирается ли он обратиться в полицию. Я стараюсь не связываться с властью, если нет острой нужды, но, насколько мне известно, у него подобных барьеров нет.
— Что ты сказал людям в больнице. О том, что произошло.
— Сказал, что поскользнулся на льду.
Одной рукой я хватаюсь за свою окровавленную толстовку, размышляя, не из-за меня ли он соврал, чтобы для меня обошлось без последствий.
— Я твой должник, — замечает он. — Если бы ты не сделала, что сделала, я бы сейчас весь был в гипсе, а не только с подвязанной рукой.
Он все еще не смотрит на меня. Он встревожен. Ну конечно, он же только что видел, как я превратилась в настоящего примата. Он видел, как я практически откусила человеку ухо.
Когда мы оказываемся у него дома, я укладываю его в постель и подкладываю ему под спину подушки. Я замечаю, что он дрожит, и подтягиваю одеяло до груди.
— Спасибо.
Лампа горит, но в комнате полно теней. Модели самолетов стоят рядами на полке, их цвета приглушены в тусклом отблеске света.
Я сажусь на край кровати.
Его глаза прикрыты, тонкие веки кажутся в синяках.
— Прости, — шепчет он.
Я моргаю:
— За что.
— Он сказал тебе все эти ужасные слова. Я так… взбесился. Но ничего сделать не смог. Это была даже не драка, а избиение.
Ах вот о чем он переживает?
— Все прошло. Это уже не важно.
— Конечно, важно. — Его рука сжимается в кулак. — В мире полно таких людей. Зачем я нужен, если даже не могу тебя от них защитить?
Мои плечи напрягаются.
— Я