Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

— Встретимся там.

Я отмечаюсь, беру еду из машины и иду к павильону с дельфинами. Длинная извилистая зацементированная дорожка ведет в зону подводного наблюдения. Там темно, стены отделаны камушками, напоминает пещеру. Стэнли уже сидит на низкой каменной скамейке, его омывает синее свечение. Он поднимает голову на звук моих шагов.

Я сажусь рядом с ним, сжимая бумажный пакет с обедом.

— Что у тебя там?

— Сэндвич с болонской колбасой на белом хлебе. — Как обычно. Дешевый и сытный вариант, даже если не слишком полезный.

За прозрачной стеклянной стеной находятся просторы бассейна с дельфинами. Гладкие белые изогнутые стены делают его похожим на гигантское яйцо. Два дельфина, Чарли и Сильвер, мягко скользят сквозь синеву. Они — любимчики мисс Нэлл, вероятно потому, что они привлекают больше всего посетителей.

Стэнли наблюдает за ними:

— Дельфины всегда выглядят такими счастливыми, правда? Как будто ничто на свете не может их потревожить или разозлить.

Я проглатываю кусок сэндвича.

— Бутылконосые дельфины, вообще-то, могут быть очень агрессивными. Самцы собираются в стаи, нападают и убивают морских свиней. Никто не знает зачем. У морских свиней другой рацион, поэтому они не воюют за еду. Их убийство не дает дельфинам никаких очевидных эволюционных преимуществ. Видимо, морские свиньи им просто не нравятся.

Он сводит брови.

Чарли подплывает близко к стеклу, черный глаз уставился на нас. Его улыбающийся рот открывается, обнажая ряды маленьких острых зубов. В стекле я вижу бледное отражение себя, сидящей рядом со Стэнли. Всего пара сантиметров плотного материала отделяет нас от всей этой… воды.

Кусок сэндвича лежит у меня во рту, сухой и безвкусный, как бумага. Я заставляю себя его проглотить.

Рука Стэнли лежит на рукоятке трости.

— Ты, кажется, не идеализируешь их? Животных, в смысле.

Я слизываю каплю горчицы с пальца.

— Они, по своей сути, не лучше и не хуже людей. Они очень похожи на нас на самом деле. Все мы едим, спариваемся, пытаемся выжить. Мы все убиваем, хотя люди пытаются скрыть от себя этот факт. Эта колбаса когда-то была живым существом. Даже несколькими, скорее всего.

— Согласен. Но убивать ради пропитания — это другое.

Дельфины снова проплывают рядом с нами, оставляя за собой след пузырьков. Знаю, это всего лишь мое воображение, но мне кажется, что я могу слышать воду: глухой рев в центре моей головы, вибрация в мозгу.

Сильвер издает высокий звук: «е-хе-хе-хе-хе». Словно издевательский смех. Вода отражается зыбкой рябью на бетонном полу. Я отодвигаю ногу от танцующих пятен света.

— Элви?

Рев в голове становится все громче, заглушая мысли. Напряжение внутри становится все больше, и внезапно его становится слишком много. Когда я закрываю глаза, в голове взрывается видение: я вижу, как стекло сначала трескается, а потом разбивается. Вода выливается, заполняя зону подводного наблюдения. Все вокруг становится размытым, и когда я вдыхаю, вода заливается внутрь. Она сдавливает меня со всех сторон, темная и холодная. Моя голова прорывается на поверхность, но ревущие волны обрушиваются на меня, увлекая обратно в черноту…

Стэнли касается моей руки, и я подскакиваю. Глаза резко открываются. Стекло цело и невредимо, за ним голубая и безмятежная вода.

— Эй, — обращается он ко мне, — что случилось?

Собственное неровное дыхание заполняет мои уши. Наполовину съеденный сэндвич выскальзывает из рук и разлетается на несколько кусочков на полу.

— Мне нужно идти. — Я, спотыкаясь, выхожу по извилистой дорожке на солнечный свет.

Я опускаюсь на землю и раскачиваюсь вперед-назад, обхватив голову обеими руками.

Когда дымка в голове рассеивается, я слышу, как Стэнли зовет меня. Я слышу, как приближаются его медленные, неуверенные шаги. На меня падает его тень. Не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Задыхаясь, дрожа и качаясь, я отворачиваюсь.

Он кладет руку мне на плечо. Я этого не ожидаю, и тошнотворная боль пронзает меня, словно электрический разряд. Тело реагирует машинально: в одно мгновение я оказываюсь на ногах. В следующее мгновение я поворачиваюсь к Стэнли, и мой кулак летит к нему помимо моей воли. Время замедляется, растягивается.

Я вижу, как увеличиваются его глаза. Вижу, как он вздрагивает и наклоняет голову, зажмурившись.

Я сейчас ударю его. Сейчас ударю и не могу остановиться.

Нет!

Сигнал из моего мозга наконец доходит до руки. Я замираю, кулак останавливается в паре сантиметров от его лица. Он стоит, ссутулившись, и тяжело дышит. Постепенно он открывает глаза. В них плоский, гладкий блеск, слово «диссоциация» проплывает в моем сознании.

— Элви? — шепотом произносит он.

Я пячусь и упираюсь в стену террариума. Мир в глазах размывается и кренится. Когда зрение приходит в норму, на лице у Стэнли шок, но этот странный стеклянный взгляд исчез. Я вдыхаю.

— Стэнли… ты в по…

— Я в порядке.

Я обвиваю себя руками, пальцы вжимаются в бицепсы, голова опускается.

— Прости.

Он отвечает не сразу. Я чувствую на себе его взгляд.

— Что произошло?

Я делаю глубокий вдох.

— Срыв, — бубню я.

В детстве, когда я теряла самообладание — пинала парты, дралась с задирами или пряталась в комнате уборщицы, — так это называли учителя и врачи. Срыв[5]. Словно я была не просто рассерженной и испуганной девочкой, а атомной станцией, извергающей радиоактивные отходы. Может, метафора эта и не так далека от правды.

— Но почему? — голос Стэнли звучит низко и спокойно, но я все равно вздрагиваю от вопроса.

Ненавижу говорить об этом. Но тут, кажется, это неизбежно.

— Я не люблю воду. — Мое лицо полыхает.

— Всю воду?

— Не всю. — Я не отрываю взгляда от ботинок. — Меня не смущает вода из-под крана, в туалетах и что-то подобное. Пруд с утками в парке тоже, потому что он неглубокий. Но мне не нравится погружаться в воду и не нравится быть рядом с ней. Я… я начинаю чувствовать, что могу утонуть.

— Почему ты не сказала?

Уши горят.

— Потому что бояться воды глупо.

— Нет, вовсе нет.

Я смотрю на него с недоверием.

Он пожимает плечами.

— Однажды я смотрел телепередачу, в которой парень боялся соленых огурцов, а женщина — пуговиц. Ну, пуговиц на одежде, понимаешь? В раннем детстве я до чертиков боялся каруселей.

— Каруселей?

— Сейчас уже не боюсь. Но когда мне было пять лет, папа взял меня с собой на карнавал и попытался усадить на карусель. Она была огромной и вращалась очень быстро, или, по крайней мере, мне так казалось, и что-то в сочетании движения, странной карнавальной музыки и лошадей, движущихся вверх-вниз, меня жутко испугало. Ему пришлось купить мне