И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ложись спать. Я скоро приду.
С этими словами он излишне резко оторвался от стены, а затем вовсе скрылся за не примеченной в сумраке дверью. А та, похоже, вела в другую ванную комнату. Послышался шум воды, и Рене медленно выдохнула. Ладно, как-нибудь в следующий раз она обязательно скажет. Комнату огласил душераздирающий зевок.
Когда Энтони вернулся, Рене уже ловила первые сновидения. Скорее почувствовав, нежели услышав, как тихо охнули под весом пружины, она повернулась набок и лицом к лицу столкнулась с нависшим над ней Лангом. Даже на фоне белых простыней его кожа казалась болезненно серой, а контраст с волосами, что влажно блестели в отблесках фейерверков, делал эту иллюзию лишь правдоподобнее. Рене подняла руку и коснулась впалой щеки.
– Не спишь? – почему-то шёпотом спросил Тони. И она отрицательно качнула головой. – Иди сюда.
Он распрямил руку, поманив удобно устроиться на плече, чем тут же воспользовалась Рене. Торопливо, словно боялась быть согнанной, она расположилась во впадинке под ключицей и с наслаждением втянула аромат почти белоснежной кожи. Наверное, это забавно, но сейчас от них пахло совсем одинаково – апельсином, мятой и чем-то ещё. Рене поглубже вздохнула и машинально обвила Тони рукой.
Так они и лежали. Где-то на стене тикали незаметные в темноте часы, слышались шорохи дома и звуки далёкой улицы. А потом за окном снова раздался залп фейерверков, и Рене чуть повернула голову, чтобы губами коснуться гладкого подбородка. Ладонь Энтони накрыла сжавшие одеяло пальцы, и перед глазами тёмным пятном шевельнулась татуировка. Даже в тусклом уличном свете, что лился с набережной, были заметны угловатые линии нарисованного лабиринта. Рене высвободила руку и осторожно коснулась рисунка.
– Ты прячешь под ней следы с той аварии, верно? Не любишь вспоминать.
– Было бы странно, получай я удовольствие от подобного, – сонно хмыкнул Энтони. – Думаю, ты тоже порой не рада своим снам.
– Но я не прячу шрам…
– Шрам? – пришёл удивлённый зевок. – Какой шра… ах! Ты об этом.
Рене чуть приподнялась и недоверчиво посмотрела на мирно дремавшего Ланга, но тот молча протянул руку, и вернул её голову на положенное место у себя на груди. Он лениво перебирал влажные пряди длинных волос, когда неожиданно проговорил:
– Это вторая причина, почему ты ушла из балета?
– Да. Я думала подождать, разобраться в себе. Но мне дали понять, что карьеры балерины теперь не видать.
– Из-за него? – Тёплые пальцы безошибочно нашли тонкую полосу и провели по ней до самой груди. Рене блаженно зажмурилась. – Странно, всегда считал, что танцуют ноги, а не лицо.
– Лицо несёт танец. А моё тогда было совсем плохо… – прошептала она и ощутила чуть более крепкое объятие. Потому наиграно бодро улыбнулась куда-то в темноту. – Но в этом нашёлся плюс. Одна мечта моментально сменилась другой. Когда тебя лишают выбора, принимать решение проще простого. Даже если на концах стоят равноценные для тебя вещи.
Рене замолчала и снова уставилась на угловатый рисунок, что скрывал под собой всё предплечье. В темноте комнаты линии постоянно меняли узор. Они то исчезали, то появлялись, изгибались в разные стороны, а потом вовсе сливались в единое целое. Рене попыталась мысленно проследить хоть за одной, как часто делала в детстве, решая задачки на внимательность, но сдалась, когда в очередной раз упёрлась взглядом в тупик.
– Из этого лабиринта есть выход? – наконец спросила она.
– Нет.
Пальцы очертили край татуировки, и Рене нахмурилась.
– Он что-то означает?
– Да.
– Что же? – не отставала она.
– Что все наши поступки носят бесповоротный характер. Чем больше их, тем глубже мы заходим в лабиринт последствий.
– И на каком ты этапе? – почему-то совсем тихо спросила Рене.
Ответ пришёл через две мучительно долгих минуты.
– Я давно в нём потерялся. Спи.
Рене разбудил лёгкий шорох. Один из тех, когда нарочно стараешься вести себя тише, но что-то обязательно загремит, зазвенит или же упадёт. Вот и сейчас сначала послышался шелест ткани, а потом сонное оцепенение прервал неожиданно громкий хлопок дверцы шкафа. Последовала едва слышная ругань, и Рене улыбнулась. Она перевернулась набок и всмотрелась в силуэт Тони, что темнел на фоне окна, где уже занимались синие сумерки. Высокий, худой, весь опять в чёрном, точно пропаганда готической субкультуры. Он пытался что-то рассмотреть в зеркале и одновременно пригладить растрёпанные после сна волосы. Не выдержав, Рене едва слышно фыркнула. Энтони на мгновение замер, а потом повернулся.
– Прости. Не хотел будить.
– У тебя привычка сбегать по утрам? – Она подпёрла кулаком щёку, устроилась поудобнее, а потом заметила в полумраке ехидную ухмылку. – Куда ты?
Если честно, Рене имела наглость надеяться на совместное утро. Ну, когда один готовит завтрак, а другой отчаянно ему мешает, пока всё не закончится весельем либо прямо там же на кухне, либо в очередном коридоре по пути в спальню. Однако жизнь с врачом неизбежно внесёт коррективы в планы на день, год и существование в целом. Пора ли Рене к этому привыкать? В груди что-то сладко сжалось от мысли, как теперь будут выглядеть будни.
– Надо кое-куда съездить, – тем временем ответил Энтони и подошёл к кровати. Уперевшись коленом в отлично пружинивший матрас, он приблизился к перекатившейся на спину Рене и уткнулся кончиком носа туда, где ещё ныла татуировка. Послышался глубокий вздох, а потом шёпот: – Некто вчера так отлично провёл время, что потерял половину одежды и документы, а ещё оставил целую видеозапись улик. Не знаешь, кто это был?
Раздался смешок, а Рене стыдливо спрятала лицо в сгибе мужского локтя. О, Тони! В душе распустились не просто цветы, а целое поле жёлтых гербер. Тем временем Ланг перенёс вес на руки, и теперь с каждой секундой расстояние между двумя телами совершенно точно становилось меньше и меньше. Дыхание прервалось, и Рене встретилась взглядом с глазами цвета тех самых гербер.
– Мне нужно ехать, – тихо сказал Энтони и наклонился чуть ниже.
– Это может подождать… – шепнула она. Ладони скользнули по напряжённым предплечьям.
– Зато отделение нет. – Ещё тише и ниже.
– Тогда поезжай…
– Но я не хочу…
И кажется, замерло даже трудолюбивое сердце, пока Рене пальцами перебирала тёмные пряди.
– Почему?
– Потому что ты здесь…
– Тогда это и правда нелёгкий выбор.
– Не думаю.
Энтони на секунду застыл, а потом резко наклонился и коснулся губами обнажённой шеи, ключицы, плеча под футболкой, груди. Рене запрокинула
