Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Алексей Нагорный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сейчас будет охо-хо…» – только и успел сказать себе Коля, как вдруг Маша вздохнула и… улыбнулась:
– Здравствуйте, Маруся… Рада познакомиться. Надеюсь, мы станем друзьями. Во всяком случае, нам с Колей этого бы очень хотелось.
И снова Коля подумал про себя, что в чем-то дворянское воспитание имеет свои очевидные преимущества.
А Витька заплакал злыми, непримиримыми слезами.
– Лучше бы вы меня не нашли тогда, на Дворцовой! – кричал он сквозь слезы. – Лучше бы вы навсегда остались в своей Москве! Насовсем!
Маша попыталась обнять его, успокоить, но он вырвался и убежал.
Маруська развела руками – расстроился парень, что с ним поделаешь, а Коля сказал:
– Разве виноват я, если жизнь так повернула!
– Конечно, виноват. – Маша решила все обратить в шутку. – Знаешь, что все в тебя влюбляются напропалую – и взрослые, и дети, так проявляй осторожность!
С вокзала поехали к Бушмакину. Он обрадовался, расцеловал Машу, и тут же начал укладывать чемодан. «И думать не думайте! – решительно заявил он Коле. – Вы – семья, новая, советская, а я – перст, мне и кабинета хватит. И кончили об этом!»
Прошла неделя, минула вторая. Коля очень боялся, как сложатся отношения Маши и Маруськи, но шел напролом: приглашал Маруську в гости; по вечерам, когда изредка бывал свободен, тащил к ней Машу и с ужасом ждал, когда же разразится скандал. Но ничего не произошло. Маша и Маруська вместе ходили стирать, иногда, если были продукты, готовили по воскресеньям; когда не было дежурств или вызова на задание, Маша водила всех по городу и рассказывала о прошлом Петербурга. Знала она множество интереснейших подробностей: про 47 букв в надписи на фронтоне Михайловского замка и сбывшееся предсказание юродивой Ксении, которая на всех углах кричала, что император Павел умрет на сорок седьмом году жизни; рассказывала о казни декабристов, о том, как их тела везли ночью на Голодай, чтобы тайно зарыть на берегу залива, – и все слушали восхищенно и только вздыхали, по-хорошему завидуя ее памяти и умению рассказывать… А с Витькой у Маши так ничего и не получилось. Мальчишка дичился, разговаривал неохотно и всячески давал понять, что слишком красивая Маша просто-напросто обобрала простофилю Маруську.
…Пришел поезд. Из третьего вагона вылетела улыбающаяся Маруська. Витька повис у нее на шее. Потом Маруська расцеловалась с Машей, а Коле пожала руку и сказала:
– Знаешь, кто выступал? Сам Калинин! Знаешь, что сказал? Главное, говорит, свято блюсти революционную законность. И черепок знаниями наполнять! Я к нему в перерыве подошла, говорю – а мы все на вашем станке в «Старом арсенале» работали! Вы, спрашивает, давно в милиции? Говорю: с первого дня. Он – веришь – при всех меня чмокнул и говорит: это очень хорошо, что в нашей милиции работают женщины! Потому что присутствие женщины всегда смягчает нравы и облагораживает окружающих, делает их гуманнее. А советская милиция должна быть прежде всего гуманной, потому что она – детище самой гуманной революции всех времен и народов!
– Хорошо сказал, – согласился Коля. – Только вот Кузьмичев считает, что твое присутствие в управлении как раз мешает. И знаешь, почему? Другой раз на допросе надо бы и матом завернуть, а нельзя. Хоть ты и опер, а все – женщина.
– Кузьмичев ваш – дрянь, – непримиримо сказала Маша. – Карьерист.
– Думаю, что он посложнее, – нахмурилась Маруська. – Ладно, поехали домой, братки. Кстати тебе, Коля, самый горячий привет от Трепанова, Никифорова и Афиногена. Между прочим, ухаживал за мной… – Она улыбнулась.
– Афиноген? – удивился Коля. – Вроде бы он женщинами никогда не интересовался.
– Не-е… – Маруська покраснела. – Никифоров. Но я ему прямо сказала: однолюбка я. Все понял, отстал. И тут, говорит, этот Кондратьев мне дорогу перешел!
– Пирог я сделала, – вздохнула Маша. – Поедемте, засохнет. С картошкой пирог, редкость…
– Ну, вот, – расстроилась Маруська. – Кажись, я тебя обидела. Ты извини. Я, Маша, человек открытый, говорю, что думаю. Шутила я, конечно. Но ваша любовь для меня – святая, ты это знай. А насчет пирога – в другой раз. Меня ждут в управлении. Витька, поедешь домой к тете Маше. Коля, ты со мной?
– С тобой, – Коля посмотрел на Витьку, подумал: «Сейчас скажет что-нибудь такое… нехорошее».
– Поеду, – сказал Витька. – Мы вас подождем.
– Подождем, – улыбнулась Маша. – Пасьянс разложим, я тебе про Смольный расскажу…
– Не-е… – Витька отмахнулся. – Пасьянс – это буржуазное.
Они ушли. Коля и Маруська сели на «пятерку». Трамвай загромыхал по Невскому.
– Ну как? – спросил Коля. – Какая обстановка?
– Голод, Коля, – тихо сказала Маруська. – Сотни тысяч умирают от голода. Уголовщина дала такую вспышку – никто и думать не мог. Страшно делается.
– Думаешь, не выдержим?
– Нет. Так не думаю. – Маруська посмотрела ему в глаза. – Только будет нам очень трудно и плохо, Коля. Всей стране. – Она нахмурилась. – Ничего… Поборемся. Главная задача сейчас – справиться с бандитизмом.
– Это мы понимаем. – Коля улыбнулся. – А я вот учиться надумал. За этот год одолею историю Соловьева. А на следующий – прочитаю всего Маркса!
Маруська посмотрела на него с уважением.
– А что. Ты упрямый, усидчивый. У тебя получится. А я вот никак не могу. Нет у меня задатков к этому делу.
– Неправда это, – Коля покачал головой. – Задатки у всех есть. Только один стремится, а другой топчется, вот и все. Ты вот что учти: придет такое время – и оно не за горами, – когда одним горлом не возьмешь. Знания потребуются, поняла?
– Все поняла, а читать не люблю, – грустно улыбнулась Маруська.
– Я тебя втяну, – сказал Коля. – Я как понимаю? Есть профессия: оперативный работник уголовного розыска. В чем она состоит? Применяя научно-технические и психологические методы розыска, проникать в самое нутро преступного мира и разлагать его. Пресекать возможные преступления. А уже совершенные – безотказно раскрывать! Что для этого надо? Опыт, знания, человечность. Правильно я говорю?
– Ох, Коля, – сказала Маруська не то в шутку, не то серьезно. – Будешь ты еще всеми нами командовать. И не здесь, в Петрограде. В Москве ты будешь. Народным комиссаром внутренних дел, попомни мое слово!
– Да будет изгиляться-то, – обиделся Коля. – Я тебе душу открываю, а ты…
– А я тебе о своей мечте говорю. И считай, что ты этой моей мечты очень даже достоин!
– Ладно, – покраснел Коля. – Уж я твое доверие постараюсь оправдать. Шутница.
…Вышли у Большой Морской, свернули направо, к арке Главного штаба. Впереди, на фоне Зимнего, выкрашенного в красно-бурый цвет, четким силуэтом рисовалась Александровская колонна.
Стремительно уходил в высокое бледно-голубое небо четырехконечный латинский крест.
– Знаешь, кто этот крест держит? – спросил Коля.
– Ангел? – удивилась Маруська.
– Царь, – сказал Коля. – Александр Первый. Я в одной книжке прочитал. Я думал, что памятники только вождям и царям делали, а все эти статуи для красоты ставили.
– Чудак ты! – вздохнула Маруська. – Бесхитростный ты какой-то, даже обидно за тебя.
Миновали своды арки. Коля замедлил шаг:
– Витьку я на этом самом месте нашел… Вырос парень. Совсем взрослый стал. Говорит «дядя Коля», «тетя Маруся», а уж ему впору меня просто Колей называть.
– Отец ему нужен, – вздохнула Маруська. – Ох, как нужен ему отец!
– Ну, ты уж так говоришь, словно от замужества навсегда отказалась! – улыбнулся Коля. – Девка ты что надо и человек хороший, так что я считаю, у тебя все «на мази!»
– Нет, Коля… Не будет у меня никакой «мази». Никогда. И не говори ты со мной об этом больше. – Она с тоской посмотрела на него. – Ни в жизнь не говори!
– Ладно. – Коля растерянно погладил ее по руке. – Извини меня. Я хотел как лучше.
…У Бушмакина шло совещание. Здесь были все старые друзья Коли: чернявый балагур Вася, с которым он познакомился на «Старом Арсенале», «вечный студент» Никита, в углу молчаливо сидел Гриша. Было много и новых сотрудников.
Увидев Маруську, Бушмакин широко улыбнулся, жестом пригласил сесть, привычно пригладил сильно поредевшие волосы, сказал негромко:
– Замечаю я, что в головах некоторых наших товарищей сплошная каша. Они не понимают причин нынешней вспышки бандитизма. Макаров, например, до того договорился, что бандитизм синематографом объясняет.
– И не откажусь я от этой вполне социальной точки зрения! – задиристо выкрикнул Макаров, совсем молоденький еще парнишка в вылинявшей гимнастерке. – Это мое личное открытие, товарищ Бушмакин. Путем личного наблюдения!
– Ладно, сядь пока, – добродушно одернул его Бушмакин. – О чем речь, товарищи? Макаров «открыл», что в некоторых синематографических лентах стреляют и даже убивают. И, больше того, показывают разных проходимцев и даже бандитов. Ну а публика смотрит-смотрит, да и подается в уркаганы. Так, Макаров?