Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Алексей Нагорный

– Не-е… – сказал Никифоров. – Ну, коли ты не знаешь, я скажу: у Жичигина жила девка, вроде прислуги или как там… Полюбовницей жичигинской была… Марией зовут. Ей он все деньги отдал, а та в надежном месте спрятала. Все, Амир. Я пошел. – Никифоров встал.

– Слушай, Никифорыч, не первый день знакомы, – остановил его Амир. – Говори прямо, зачем пришел?

– Зачем пришел – уже сказал, – улыбнулся Никифоров. – Прощай.

– Не могу поверить… – растерялся Амир. – Я ведь завязал. Неужто ты меня на дело навести пришел?

– Ты битый, умный. – Никифоров взялся за ручку двери. – Должен понимать больше, чем сказано. Кто Жичигиных-то убил?

– Кутьков… – Амир все еще не понимал.

– Ну вот! – обрадовался Никифоров. – Ты все и понял!

Амир задумался.

– Меня хотели пришить заезжие гастролеры, – тихо начал он. – Ты меня спас, собственной жизнью рискнул. Я с того времени другим человеком стал. Я, Никифорыч, все понял. Я добро помню и сделаю все, что надо. Иди и не сомневайся.

Никифоров ушел. Амир оделся, сунул в карман финку. Потом подумал и бросил ее в ящик буфета. Спустя двадцать минут он уже стоял перед вывеской трактира на Хитровом рынке; улыбающийся мужик в поддевке в левой руке держал штоф вина, а в правой – поднос с кругами колбасы. Витиеватая надпись гласила: «Вася, не жалей карман, будешь сыт и будешь пьян!» Амир толкнул дверь и вошел. Под потолком кольцами вился сизый махорочный дым, слышалось пьяное пение. Подскочил половой, но Амир не стал с ним разговаривать и спустился прямо в подвал. У двери на страже стоял чубатый парень с золотыми зубами. Он подозрительно посмотрел на Амира и загородил ему путь.

– Что, Бусой, все петуху хвоста вертишь? – Амир легко отстранил его и прошел в небольшое помещение со сводами. Там никого не было.

– А ты, я слыхал, большой скок подыбил, поделиться пришел? – заинтересованно спросил Бусой.

– Угадал, – снисходительно, как и полагалось отвечать тому, кто стоял значительно ниже на иерархической воровской лестнице, обронил Амир. – Кто внизу?

– Зайди, – Бусой почтительно распахнул дверь.

В следующей комнате стоял густой запах спирта. Шесть живописно одетых воров играли в «двадцать одно».

– Бог в помощь, – поздоровался Амир.

– Лучшим людям наше с кисточкой, – отозвался банкомет. – Что скажешь, уважаемый? Или дело есть?

– Есть, – сказал Амир. – Только мокрухой пахнет, а сам я на мокруху не иду, знаете…

– Знаем, – кивнул банкомет. – Возьми в долю, что надо, – сделаем.

– А ему можно верить? – спросил один из игроков. – Может, он ссучился! Может, его на правило поставить надо?

– Я те поставлю… – Банкомет смазал недоверчивого вора по лицу. – Ты, Корявый, баклан против Амира. За него кто хошь слово скажет!

– Любой жаронёт, Амир – никогда, – поддержал банкомета второй игрок. – Амир дербанит по справедливости… Давай, Амир, говори.

– Есть баба, рыжья у ей навалом, – сказал Амир. – Ейную кладку я надыбил. Можно взять. Почти верняк, но лучше, если сама покажет.

За дощатой стеной стоял Кутьков. Рядом с ним застыли несколько бандитов. Все жадно слушали Амира – каждое его слово доносилось отчетливо.

– Я подъеду на лихаче, посадим бабу, увезем на хазу, там все скажет, – развивал свой план Амир.

– Ты хоть намекни, кто она? – осклабился банкомет.

– Мария, полюбовница жичигинская.

Кутьков отскочил от стены, забегал по комнате.

– То жизнь клади, то само на грабках виснет, – сказал он взволнованно. – А все ж есть чутье у Кутькова. Есть! У Машки рыжьё.

– Подозрительно, – сказал один из бандитов.

– Амиру не веришь? – резко спросил Кутьков. – Амир – мастер, он – свой в доску, он ссучиться не может!

– Сделай так, – посоветовал сообщник, – пусть Амир и кто с ним в доле, – работают. А как рыжьё возьмут, – мы им гоп-стоп сделаем и не вертухайся!

– Заметано, – сказал Кутьков.

Амир условился со своими сообщниками о месте встречи и ушел…

Вечером Трепанов вызвал Колю:

– Все готово, браток. Деньги спрятали, наши сообщают, что воры за Машей ведут наблюдение. Звонил Амир: сегодня ее возьмут. Какое у нее настроение?

– Я с ней еще не говорил, – признался Коля.

– Как? – опешил Трепанов. – Мы готовим операцию в полной надежде на тебя, а ты? Теперь поздно. Поздно!

– Сделаю все, что смогу, – угрюмо сказал Коля.

– Наблюдение и охрану мы ей обеспечим, – сказал Трепанов. – Но риск, конечно, есть, и немалый… Говорил и еще раз повторяю: скажи ей все честно! Я в нее почему-то верю.

«Верю, – повторил Коля по дороге домой. – Верю… А собственно почему это он ей так верит? Чем она завоевала доверие? Или сказал для красного словца? Нет, не похоже это на Трепанова… Раз верит – имеет основания. А какие? Что может думать о Маше посторонний человек? Взбалмошная, насмешница. Вон Никифоров считает, что она вообще чуть ли не контра. Но он ошибается, это факт! А может, Трепанов заметил в Маше то, что он, Коля, не увидел?»

– Маша, – сказал Коля прямо с порога. – Начальиик просит тебя помочь.

– Вам нужна уборщица? – насмешливо спросила Маша. – Или, может быть, кухарка? Или я буду грамотно переписывать ваши безграмотные документы? Что ты молчишь? Ты сражен моей догадливостью?

– Деньги, которые ты мне отдала… нам отдала, – деревянным голосом сказал Коля, – спрятаны на Калужской, двадцать шесть, квартира восемь… Там живет Николай Иванович Кузьмин, давний приятель твоего отца, он очень бедный, поэтому ты у него не жила.

– У отца никогда не было такого знакомого, – растерялась Маша.

– Был, – возразил Коля. – За тобой следят люди Кутькова. Они возьмут тебя и будут пытаться выяснить, где клад. Ты назовешь этот адрес. Остальное – наше дело.

Маша смотрела на него с ужасом:

– И ты предлагаешь мне, своей жене, идти почти на верную гибель?

– Да. Своей жене. Самому дорогому для меня человеку, которому верю, как себе. Просто Маше Вентуловой я бы этого не предложил.

– Очень тронута. Я прослезилась! – Маша постепенно повышала голос. – Может быть, у вас, в среде бомбистов и революционеров, такие номера и приняты, но я не из цирка. Убирайся вон! Ты мне омерзителен! Фанатик!

– Я случайно стал милиционером, – тихо сказал Коля. – Потом понял, что эта работа – мое призвание. Понял и другое: мне революция дала все. Если она потребует взамен мою жизнь – я отдам ее. Не имею права иначе.

– Ты! – подчеркнула Маша. – Но не я! Тебе революция все дала, а у меня все отняла! И вообще. Твоя работа – это не моя работа. Прошу запомнить!

– А разве ты не со мной? – просто спросил Коля. – И разве революция, которую ты так ругаешь, не сделала тебе самый главный подарок в твоей жизни?

– Интересно, какой же? – с откровенным любопытством спросила Маша. Слова Коли ее очень удивили.

– А такой, – Коля широко улыбнулся и ткнул себя пальцем в грудь. – Я – это разве не подарок?

Она изумленно смотрела на него, не зная, что сказать.

– Ну и ну, – покачала она головой. – А ты, однако, еще и юродивый чуть-чуть. Святые вы все там? Или очень хитрые?

– Конечно, хитрые, – сказал Коля. – Сами отсиживаемся, других под пули подставляем. Самых близких. Самых любимых. – Он привлек Машу к себе и добавил дрогнувшим голосом: – Страшно мне за тебя, Маша. Если что… случится, – не жить мне.

– С ума сошел! – засмеялась она. – Что за панихида? Да я их всех обведу и выведу, так и передай Трепанову!

– Не смейся. – Коля провел рукой по ее волосам. – Ненатуральный у тебя смех и несерьезно это. Одно скажу: мы будем все время рядом, не сомневайся.

– А ты, братское чувырло, обещай мне забыть начало нашего разговора. Хорошо? – Маша повисла у него на шее.

– Ты хоть знаешь, что это такое? – грустно спросил Коля.

– Знаю, – развеселилась Маша. – Отвратительная рожа! Который день учу жаргон. А ты убежден, что ты красавчик? Идем-ка в Политехнический, счастье мое! Там Бальмонт сегодня выступает.

– Ладно, – сказал Коля. – Туда – вместе. А там останешься одна.

Маша сразу же помрачнела, кивнула:

– Поедем. Возьми лихача. Прокатимся. Эх, может, в последний раз! – Она бодрилась, но Коля видел, что где-то глубоко-глубоко в ее глазах пряталась тревога.

В Политехническом выступал Емельян Ярославский. Маша хотела уйти в фойе, но Коля не пустил ее.

– Примиритесь ли вы с тем злом, от которого страдает весь мир? – говорил Ярославский. – С нищетой, неравенством, проституцией, детской преступностью, войнами? Допустите ли вы, чтобы и юное поколение и подрастающие дети жили в той гнусной обстановке, которая создана имущими классами? Если вы хотите, чтобы борьба была короче и успешнее, чтобы меньше было жертв, – идите в ряды Коммунистической партии. Если хотите увидеть полную победу трудящихся не дряхлыми стариками, – идите в ряды Коммунистической партии!

Зал кричал и аплодировал. Маша задумчиво молчала.

– Ты что? – спросил Коля.