Харон - Валерий Бочков

Мы знали план дома наизусть: от чердачного люка до середины спальни было ровно шестьдесят пять шагов, двадцать шагов направо – бассейн и сауна, дальше – пост охраны, за ним – холл и кинозал. Прибор ночного видения раскрасил чердак зеленым, мерцающие балки уходили в незатейливую перспективу, как поле в компьютерной игре прошлого века. Костя, оставляя за собой изумрудный светящийся шлейф, быстро отсчитал шаги до середины спальни, потом – до поста охраны. Оба взрыва грохнули одновременно. Снизу, с охранного поста раздалась непонятная гортанная ругань, автоматная очередь прошила изнанку крыши. Ирландец, небрежно вырвав чеку, швырнул в дыру осколочную гранату. Ухнул взрыв, ирландец, быстро перекрестившись, нырнул в дыру. За ним прыгнули остальные трое, теперь их задача была блокировать этаж. Передо мной стояла задача найти Тихого.

В спальне не было окон. Зеленоватые очертания неясной мебели, какие-то бабские пуфики, низкая овальная кровать под тигровым покрывалом бордельного фасона – я присел на корточки, прислушиваясь. Шум перестрелки едва долетал. Казалось, будто у соседей внизу показывают боевик. Гораздо громче ухало мое сердце. Не вставая, я внимательно оглядел периметр – спрятаться было негде. В спальне не было никого.

Я открыл дверь в ванную – пусто, заглянул в джакузи – тоже никого. Упруго застучало в висках, во рту появился металлический привкус. Кровь, подумал я, до крови прикусил губу. Вторая дверь вела в холл. Я старался ступать тихо, но по ковру было рассыпано битое стекло, которое мерзко хрустело под башмаками.

В стену холла был вделан длинный аквариум, который я сперва принял за экран телевизора. В темноте неспешно скользили какие-то большие рыбины. Я зачем-то постучал перчаткой по стеклу, из черноты выплыла тень, и на меня уставилось осетровое рыло. В этот момент из спальни донесся слабый звук – будто скулил щенок. Осторожно ступая, я вернулся и застыл в дверях. Из-под кровати послышался шорох. Я подбежал, нагнулся и отдернул полог. Под кроватью прятался мальчишка.

– Вылезай! – приказал я.

Паренек с трудом выбрался из узкой щели. Он был худой и совершенно голый, на вид не старше двенадцати. Его колотило от страха.

– Где он? – тихо спросил я.

Мальчишка, как зверек, дернулся на звук, его руки продолжали слепо ощупывать темноту.

– Где он? – повторил я.

Парень непроизвольно повернулся в сторону кровати. Его безумные, выпученные от страха глаза смотрели сквозь меня.

Неожиданно включился свет, наверное, сработал аварийный генератор. Я зажмурился, прибор ночного видения, многократно усилив свет, на миг ослепил меня. Подняв окуляры, я оттолкнул мальчишку, ухватил тигровое покрывало и сдернул с кровати. На атласной простыне алого цвета, распластавшись, как морская звезда, лежал Тихий.

Раскинув руки и ноги, вжавшись затылком в пухлый матрац, он с ужасом смотрел на меня. В правой руке он сжимал смит-вессон седьмого калибра, позолоченный и какой-то бутафорский. Привстав, Тихий подался вперед неуклюжим тюленьим прыжком, выставил револьвер и нажал на спусковой крючок. Я ушел влево и стволом карабина выбил пистолет. Пуля вошла в потолок, оттуда со звоном посыпались осколки – весь потолок спальни был выложен зеркалами.

Тихий перекатился через кровать и неожиданно проворно побежал на четвереньках в сторону холла. Я кинулся за ним, ухватил за ворот, поднял – он оказался легким, как подросток, и гораздо мельче, чем я ожидал, – едва доставал мне до плеча. На нем было черное кимоно, шелковое и насквозь мокрое от пота. Коротким ударом я стукнул Тихого в печень, он охнул и скрючился. Мальчишка снова заскулил. Только сейчас я заметил, что у него жирно нарумянены щеки и глаза подведены черной тушью на китайский манер.

46

Я вытащил Тихого на крышу, он почти не сопротивлялся.

– Это война? – испуганно озираясь, спросил он.

Столовая внизу лениво коптила, крыша гаража рухнула, хозблок сгорел дотла и сиял рубиновой россыпью, из которой поднимался густой белый дым. Пальба почти стихла, изредка щелкали одиночные выстрелы. Я поправил шлем и включил микрофон.

– Первый вызывает всех, – сипло проговорил я и откашлялся. – Уходим! Повторяю, уходим!

Санитарный «Ми-8» на теннисных кортах включил движок, к вертолету стремительными тенями заскользили десантники. Порыв мощного ветра – из тьмы грязного неба безмолвным призраком выплыл мой «Сикорски» и грозно завис над крышей. Из люка спустили трос, я пристегнулся, сграбастал Тихого в охапку.

– Поднимай! – крикнул в раскрытый люк.

Пилот включил лебедку, и мы поплыли вверх. От Тихого разило кислым потом, он негромко кряхтел и по-бабьи постанывал.

– Ждем остальных? – спросил пилот.

– Нет, они уйдут на «докторе». – Я захлопнул люк.

– Идем на базу?

– Да. – Я достал браслеты, пристегнул руку Тихого к скобе. – На базу. Через двадцать седьмой квадрат.

– О’кей, через двадцать седьмой.

Вертолет подался вперед, клюнул носом и мощно пошел вверх. Тихий охнул, потерял равновесие, свободной рукой цепко ухватил меня за рукав.

– Сядь спиной к стене и вытяни ноги.

Тихий послушно сел. Кимоно распахнулось, гениталии неожиданно внушительных размеров вывалились на клепаный металлический пол. Я отвернулся, но успел заметить, что Тихий весь выбрит – лобок, грудь, даже ноги.

– Куда мы летим? – спросил он. – Куда?

– Сколько до двадцать седьмого? – крикнул я пилоту.

– Через семнадцать минут будем!

– Куда ты меня везешь? – Тихий придвинулся ближе. – Это заговор, да? Заговор? Кто? Это Юсупов, да? Юсупов?

Он схватил меня за локоть.

– Яйца прикрой. – Я оттолкнул его руку.

– Юсупов… Точно, Юсупов… вот падла… – Тихий замычал, как от зубной боли. – Вот ведь гнида! Вшиварь! Ведь я его пожалел, а он мне тюльку косяком гнал. – Он снова вцепился мне в локоть. – Сколько он тебе платит? Сколько?

Он повис на мне, дыша кислятиной в лицо. Я ткнул Тихого в грудь, он гулко ударился затылком в обшивку.

– Кончай гоношиться! – Он сморщился, потирая голову. – Не будь козлом. Я тебе три конца отобью. Скажи сколько! Сколько? Полсотни лямов бакинскими – не вопрос! Ведь ты ж таких бабок даже не нюхал!

Я посмотрел на часы: у меня оставалось десять минут.

– А потом… потом… – Тихий заторопился. – Юсупов ведь дрефло, никакого бабла тебе не видать! Ты думаешь, он тебе заплатит? – Он засмеялся, словно залаял. – Держи карман! Заплатит! Ты меня ему привезешь, а он тебя и замочит… Там его горлохваты уже ждут тебя, не дождутся. Ну ты профессор, блин! Я тебе повторяю, не будь дураком!

Он запыхался, покраснел. Правый глаз у него дергался, словно он пытался мне подмигнуть.

– Эй, пилот! – неожиданно высоким голосом завопил Тихий, вытянув шею в сторону кабины. – Пилот! Приказываю повернуть вертолет! В случае неповиновения…

– Не ори! – перебил я его. – Он по-русски не понимает.

– А-а… Суки! Наемники! – Он поперхнулся от возмущения, закашлялся, харкнул на пол. – Продали Россию, гниды пархатые! Ты думаешь, я Юсупова боюсь? Юсупов передо мной на цирлах будет дыбать. У меня ж все концы! Все ж завязки на мне. Все счета… все… Я ж все на себя замкнул. И Юсупов это знает. Там ведь бабки чумовые – сотни миллиардов… Да! – Он снова сплюнул. – А вот тебе, парень, кранты.

Он запахнул кимоно, придвинулся к стенке.

– Кто такой Лоренц? – спросил я.

Мне показалось, что он ухмыляется.

– Кто такой Лоренц? – повторил я.

– Тебе кранты, парень, – ласково проговорил Тихий. – Кранты.

Я вытащил из кобуры глок, приставил ствол к его голому колену.

– Последний раз спрашиваю: кто…

– Кранты тебе! – перебил он.

Я выстрелил. Пуля раздробила колено, рикошетом от пола ушла в стенку. Пилот настороженно оглянулся.

– Все о’кей? – испуганно спросил он, я махнул рукой, мол, все в порядке.

Глаза Тихого вылезли из орбит, он разинул рот в крике, страшном, но совершенно беззвучном – казалось, кто-то выключил звук. Не отрывая безумного взгляда от кровавого месива, он начал подниматься, ползти вверх по стенке, отталкиваясь здоровой ногой от железного пола вертолета. И наконец закричал.

Я коротко ударил его рукояткой пистолета в челюсть. Тихий захлебнулся, сделался пепельно-серым, серым стало лицо, грудь, руки. Его бил озноб, он тянул свободную руку к колену, но боялся дотронуться до раны. Потом начал размазывать кровь по полу ладонью.

– Кто такой Лоренц? – повторил я.

Тихий выл, к соленому запаху крови прибавилась вонь кала. Я приставил ствол пистолета ко второму колену.

– Нет! – Он дернулся, пытаясь вжаться в обшивку стены. – Нет! Нет! Убери пистолет! Я скажу, скажу! Убери этот пистолет! Ну пожалуйста, убери пистолет, убери…

Его лицо, гладкое лицо скопца, без морщин и изъянов, от пластических операций ставшее похожим на резиновую маску, исказила гримаса, гротескная, почти смешная – так клоуны в цирке изображают плач. Тихий зарыдал, зарыдал в голос, по-бабьи завывая и раскачиваясь из стороны в сторону. Я вдавил ствол в колено.