Славянская спарта - Евгений Марков

Но всего поучительнѣе то обстоятельство, что никто другой, какъ владыка Петръ, такъ незаслуженно оскорбленный Россіею, оставилъ въ своемъ завѣщаніи преемникамъ своимъ и черногорскому народу такое заклятіе:

«Да будетъ проклятъ тотъ, кто бы покусился отвратить васъ отъ вѣрности благочестивой и христолюбивой Россіи, и всякому, кто бы изъ васъ, черногорцевъ и бердянъ, пошелъ противъ единоплеменной и единовѣрной намъ Россіи, дай Богъ, чтобъ у него у живого отпало мясо отъ костей, и не было бы ему добра ни въ этой жизни, ни въ будущей»!

Этотъ завѣтъ святого владыки до сихъ поръ остается руководящимъ знаменемъ и князей, и народа черногорскаго.

Между прочимъ и сказочный успѣхъ самозванца Степана Малаго, въ теченіе семи лѣтъ деспотически правившаго вольнолюбивою Черногоріею, объясняется не чѣмъ инымъ, какъ обаятельнымъ для черногорцевъ именемъ русскаго царя, за котораго выдавалъ себя смѣлый и талантливый авантюристъ, назвавшійся Петромъ III. Когда по адріатическому поморью прошла вѣсть, что въ глухомъ монастырѣ Майнѣ скрывается самъ русскій императоръ Петръ III, то торговые и богатые славянскіе жители Далмаціи прислали ему золотой скипетръ и корону, а простодушные горцы Берды, Зеты и Черной-Горы — въ томъ числѣ племена кучей, бѣлопавличей и пиперовъ, не принадлежавшіе еще въ черногорскому княжеству, — провозгласили его своимъ господаремъ. Изъ Сербіи явился на поклонъ «русскому царю» и благословилъ его на княженіе послѣдній сербскій патріархъ Василій Беркичъ…

Только авторитетъ мнимаго «русскаго царя» далъ Степану возможность произвести многія важныя перемѣны въ самыхъ коренныхъ обычаяхъ черногорцевъ, — между прочимъ, уничтожить или, по крайней мѣрѣ, сильно ослабить кровавую месть, «крваву освѣту», и гайдучество внутри страны; Степанъ посмѣлъ даже разстрѣливать черногорцевъ, нарушавшихъ его повелѣнія, чего никогда не было до него.

Когда турки, встревоженные появленіемъ мнимаго русскаго царя въ области, которою они надѣялись овладѣть, и подстрекаемые еще болѣе испуганными венеціанцами, ворвались съ трехъ сторонъ въ Черногорію съ 70.000 войска, а Венеція обложила въ то же время Черногорію со стороны Боки-Которской, то черногорцы, разстрѣлявъ весь свой порохъ я потерявъ уже многіе округи, все-таки наотрѣвъ отказались выдать султану «русскаго царя».

«Придите и возьмите его сами!» — по-спартански отвѣчали они турецкимъ посламъ.

При Екатеринѣ II Черногорія заключила формальный союзъ съ Россіею. «Увѣряемъ васъ торжественнымъ и сильнымъ словомъ своимъ, — писала Екатерина въ грамотѣ 29 января 1768,- что отъ сегодняшняго дня будемъ считать всѣхъ славянъ, которые примутъ участіе въ этой святой войнѣ, за пріятеля нашего царства, и что ихъ участь будетъ участью нашею, и когда мы сдѣлаемъ миръ, то не позабудемъ упомянуть о васъ, какъ о себѣ самихъ».

Черногорцы дѣятельно помогли русскимъ въ ихъ первой войнѣ съ Турціей), и въ самый годъ побѣды Румявцова подъ Кагуломъ разбили на голову тридцати-тысячное войско турецкаго паши Махмета.

Но, несмотря на всѣ увѣщанія Екатерины, не выдали и ей Степана Малаго, котораго искренно считали за русскаго царя Петра III, и который, впрочемъ, измѣннически убитъ былъ въ томъ же 1774 году своимъ слугою-грекомъ, подкупленнымъ турецкимъ пашою.

Однако, несмотря на торжественныя обѣщанія грамоты своей, Екатерина II, даже и послѣ побѣдоносной войны, не выговорила по Кучукъ-Байнарджійскому миру ничего въ пользу Черногоріи, кромѣ общаго права своего покровительствовать балканскомъ славянамъ. Черногорцы и въ этотъ разъ, какъ послѣ Прутскаго похода Петра Великаго, оставлены были безъ всякой помощи и должны были въ одиночку продолжать отчаянную войну съ вѣковымъ врагомъ своимъ.

Но это не помѣшало геройскому племени еще разъ соединиться съ Россіею, когда въ 1788 году Екатерина объявила новую войну Турціи и обратилась за помощью въ черногорцамъ, «своимъ старымъ вѣрнымъ союзникамъ».

Въ третій разъ Россія забыла свою великодушную маленькую союзницу, и по мирному трактату въ Яссахъ 1791 г. опять о Черногоріи не было упомянуто ни слова.

И опять геройскій народъ принялъ на свою грудь всю тяжесть непосильной борьбы съ обрушившимся на него могущественнымъ врагомъ, и опять Балканскій полуостровъ былъ потрясенъ вѣстью о страшномъ разгромѣ турокъ орлами Черной-Горы…

Вотъ мы переѣхали теперь границы рѣчевой нахіи, и ѣдемъ уже нахіею лѣшанской, тѣми самыми мѣстами, гдѣ сто лѣтъ тому назадъ, въ 1796 году, погибъ съ своимъ отрядомъ въ отчаянной рукопашной сѣчѣ, подъ ятаганами черногорцевъ, грозный и славный въ свое время визирь Албаніи, Кара-Махмудъ-Бушатлія. Налѣво отъ насъ скалистая Велья-Гора, и подъ нею большое черногорское село Градацъ, а за нимъ — село Крусы и гора Бусовннкъ, уже примыкающая въ долинѣ Зеты. Между Градацомъ и Крусами, иди, вѣрнѣе, между Ведьей-Горою и Бусовникомъ, произошла эта великая битва, спасшая свободу Черногоріи.

Тогда разоренною и разстроенною Черногоріею правилъ святопочившій Петръ I, энергически призывавшій черногорскія племена сплотиться во-едино, превратить свои междоусобицы и по старому стать на защиту вѣры и домовъ своихъ.

Кара-Махмудъ велѣлъ сказать ему: «не на Черногорію иду я войною, а на Берду, подвластную туркамъ!.. Если же поможете Бердѣ, то я завоюю всю Черную-Гору»!

Берда до тѣхъ поръ не принадлежала еще въ Черногоріи, но въ это самое время бердяне заявили свое рѣшительное желаніе присоединиться въ ней, и владыка Петръ считалъ позоромъ выдать ихъ врагу.

«Бердяне такіе же мои братья, какъ и черногорцы! — отвѣчалъ ему Петръ. — И если не отложишь своего намѣренія, то мы будемъ противъ твоей силы и противъ нападенія твоего съ помощью Божьею биться до послѣдняго человѣка»!

Пороху между тѣмъ не было у черногорцевъ ни горсти, и владыка вынужденъ былъ послать въ Вѣну свою драгоцѣнную митру, за которую австрійскій императоръ Леопольдъ II прислалъ ему 300 боченковъ пороху. Народное собраніе въ Цетиньѣ, созванное владыкою, приговорило не выдать берчанъ, дать въ томъ твердую вѣру.

Кара-Махмудъ двинулся на черногорцевъ отъ р. Ситницы, которую мы сейчасъ переѣхали черезъ Лѣшко-поле, и сжегъ село Крусы. Съ нимъ было 40.000 войска. Черногорцевъ собралось не больше пяти съ половиною тысячъ, а по другимъ — только 4.000. Битва кипѣла три дня сряду. Самъ Кара-Махмудъ погибъ въ страшной сѣчѣ, и голова его была потомъ воткнута, какъ самый славный трофей, на зубцы цетинской башни, гдѣ она оставалась болѣе полустолѣтія, пока князь Даніилъ не велѣлъ снять ее и не прекратилъ навсегда этотъ дикій народный обычай. Ибрагимъ-паша, братъ Махмуда, едва увезенъ былъ раненый; три съ половиной тысячи турецкихъ труповъ остались на мѣстѣ, не считая раненыхъ. Отсѣчено было 74 головы однихъ только знатныхъ беговъ; кромѣ того, множество турокъ потонуло во время отчаяннаго бѣгства въ водахъ «великаго Зетскаго Езера»…

X

Подгорица и развалины древней Діоклеи

Только недавно проѣхали мы рѣчку Ситницу, впадающую въ Морачу, оставивъ за собою историческія мѣстности кровавой памяти, а вотъ опять переѣзжаемъ съ громомъ по длинному каменному мосту какую-то большую рѣку.

— Это Морача! — важно сообщаетъ намъ Божо. — Теперь сейчасъ Подгорица… Вонъ уже видны огни!

Среди густой тьмы, охватывавшей окрестность, мигавшіе впереди многочисленные огоньки казались особенно привлекательными для изрядно утомленныхъ путниковъ.

Наконецъ мы гремимъ по широкой улицѣ, освѣщенной фонарями, обсаженной деревьями, и поворачиваемъ на какую-то площадь.

Въ гостинницѣ Ристо, какъ оказалось, насъ уже ждали. Любезный голова города Цетинья телеграфировалъ, чтобы намъ приготовили комнату и ужинъ.

Двухъ-этажный домъ гостинницы или, вѣрнѣе, постоялаго двора, былъ ярко освѣщенъ, пышныя широкія постели были постланы, и ужинъ, въ нашему великому удовольствію, былъ поданъ очень скоро. Добродушный хозяинъ, черногорецъ большого роста, въ одной рубашкѣ, безъ гуни и джемадана, по случаю жаркаго времени, не жалѣлъ ничего, чтобы угостить рѣдкихъ русскихъ гостей. Ужинъ намъ подали обильный: и форель, почерногорски «пастрву», и «чорбу» изъ баранины, и курицу, и кислое молоко; бутылка очень порядочнаго црмницкаго вина, густого до черноты, скрасила его еще больше и оказалась особенно кстати послѣ долгаго пути. Хозяинъ нашъ холостъ, но съ нимъ живетъ и ведетъ домашнее хозяйство его родная сестра, могучая и роскошная красавица, какихъ не всегда можно встрѣтить. Глядя на нее, я невольно вспомнилъ стихъ Тургенева:

Такая дѣвушка не вздоръВъ нашъ вѣкъ болѣзненныя и хилый.

Черногорцы безцеремонны и демократичны, какъ истыя дѣти природы. Ихъ непринужденность и простота въ обращеніи невольно вселяютъ уваженіе къ нимъ. Никому изъ нихъ и въ голову не приходитъ, что между нимъ и вами можетъ быть какая-нибудь разница. Онъ свободно протягиваетъ вамъ руку, садится съ вами за столъ, чокается съ вами стаканчикомъ; то же сдѣлаетъ онъ и съ своимъ воеводою.