Сокровища наместника - Алекс Орлов

— Да, он должен говорить так, — подтвердил первый гном. — Пока мы не узнаем о нем больше.

— Так как насчет лошадей, господа гномы?

— Насчет лошадей никак. Мы запряжем мулов. Это молодые и крепкие мулы, они тянут не хуже лошадей.

— И уши у них больше, — вдруг добавил второй гном.

— А при чем здесь уши? — удивился Мартин.

— Мы пойдем через Приморскую низменность, там есть болота и гнус. У лошади только хвост, а у мула — хвост и длинные уши, так от гнуса лучше отмахиваться.

— Ну да, это конечно, — согласился Мартин и посмотрел на лавочника Бомура, который довольно улыбался, ведь гномы теперь беседовали с Мартином напрямую, а стало быть, прониклись к нему доверием. Это сулило лавочнику хороший процент, если вся эта затея с перевозкой золота не закончится провалом.

45

Дом мессира Тордлава стоял на окраине города, но не той окраине в северной стороне, где бродяги с дорог воровали со дворов еду и даже собак с кошками, а на той, что упиралась в море и была застроена десятками покосившихся рыбных сараев. Раньше труженики моря из рыбацкой деревни сушили в них сети и развешивали для вяленья рыбу, но это было давно и за последние годы многое изменилось.

В свое время это место приглянулось мессиру Тордлаву, и он открыл поблизости от деревни кабачок с самой дешевой выпивкой в округе. Но дешево ее продавали только местным, и не какое-нибудь кислое пиво, а самую лучшую перегонку по цене кислого пива.

За пару лет такой щедрости вся деревня — даже рыбачки — стали постоянными посетителями кабачка, где так же дешево подавали закуску. И не какую-то рыбу, которой тут было навалом, а настоящую говядину по цене рыбы.

В море выходили все реже, заработки рыбаков падали, но и цены в кабачке тоже падали, оставаясь доступными для жителей рыбацкой деревни.

Вскоре для них открыли кредит, и спившееся население быстро влезло в кабалу, а потом расплатилось за долги своим жилищем и землей.

На все это у мессира Тордлава ушло пять с половиной лет, и теперь он был единственным владельцем всей земли на побережье с юго-западной стороны. А позже с немалой выгодой перепродал несколько участков своим подельникам — мессиру Квордаму и эйнару Пангани, приехавшему в Лиссабон из водной республики Ренвеции.

Став его соседями, они часто навещали мессира Тордлава, чтобы обсудить новые дела, гешефты и вообще потрепаться за жизнь.

— Хороший у вас дом, милейший Тордлав, мне бы такой дом, я бы даже в контору не ходил, — выдал комплимент мессир Квордам, когда они с эйнаром Пангани вернулись после купальни на террасу, где хозяин дома уже пил шоколад с белыми сливками.

— У вас дом не хуже, драгоценнейший, он мне даже море загораживает.

— Так уж и загораживает?

— Слегка.

— А что здесь было раньше? — спросил Пангани, указывая на покосившиеся постройки.

— Рыбацкая деревня. Еще ребенком я любил смотреть, как на рассвете шаланды поднимали паруса и уходили в море. Это была великолепная картина, но теперь ее уже не увидишь.

— Вы вставали зачем так рано ребенком?

— Рано вставал папаша, и я тоже вставал рано, потому что он гремел бидонами и спать было просто невозможно. Однажды я даже сказал ему: «Папаша, вы нарушаете мой сон, не могли бы вы делать это тише?»

— И что же он?

— Он дал мне в лицо бидоном и пошел прочь, правда, потом вернулся и обнял меня. Даже заплакал.

— Кем был ваша папа?

— Молочником. Он скупал молоко в двух деревнях неподалеку и возил в город. На это разницу жила вся наш семья.

— Вы таки сделали большой шаг, мессир Тордлав, — заметил эйнар Пангани, устраиваясь прямо в простынях в большом кресле. — Мне было легко, мой отец менял деньги и дед менял деньги. И на этот процент жила вся семья.

— Но вы сбежали из Ренвеции. Почему? — спросил Квордам, вытирая полотенцем свою окладистую бороду.

— Мои партнеры посчитали меня неправым, когда я расторг с ними договор.

— Догадываюсь, что в одностороннем порядке, — заметил мессир Тордлав, потягивая из хрустальной рюмки охлажденную вишневую наливку.

— Примерно так, но известил я их об этом уже с борта военного ингландского корабля — пришлось подбросить капитан-офицеру золотых монет.

— И ваши партнеры не преследовали вас?

— Преследовали. Но что они могли поделать против трехмачтового военного корабля? Одного выстрела из катапульты с огненным снарядом хватило, чтобы одна фелюга загорелась, а остальные сбавили ход. Так мы и расстались.

— Непростой вы партнер, эйнар Пангани, — покачал головой Квордам.

— Я действовал согласно правилам и послал им письмо, еще находясь в водах Ренвеции.

— Удобное правило, скажу я вам. Это относится ко всем менялам Ренвеции?

— Нет, только имеющим звание эйнара.

— Должно быть, они сто раз пожалели, что дали вам это звание.

— Скорее всего, но меня это не интересует, это теперь их проблемы.

— Какое счастье, эйнар Пангани, что в наших краях ваше звание не дает вам подобных привилегий, — добавил Тордлав, и все трое засмеялись. Потом успокоились и молча любовались морем поверх крыш скособоченных рыбных сараев.

— Тишина, — произнес Квордам, смежив веки. — А ведь когда-то здесь был муравейник, рыбаки тащили из моря сети, перебирали ее по ящикам и отвозили на рынок. Город очень нуждался в рыбе.

— Он и сейчас нуждается, только теперь ее завозят с Пунзии и Марагдона, — сказал Тордлав.

— Островов, принадлежавших Ингландии. Но уже втридорога, я прав?

— Вы всегда правы, Квордам. Но приходится платить пошлину королю, как за иностранный товар.

— Но пошлина всего одна восьмая, вы же берете цену втрое.

— А кто мне помешает делать это? — усмехнулся Тордлав. — Не для того я поил их пшеничной перегонкой, чтобы потом гроши вымаливать. Город нуждается в рыбе, ну так я ему ее дал, чего же еще?

— Удивляюсь вам, драгоценный Тордлав, как вы умеете взять в руки чужое дело и даже икота вас не замучает, — сказал Квордам, и в его голосе прозвучали нотки зависти.

— Пусть она мучает тех, кто не знает, куда приложить руки, а я знаю. И не вам мне выговаривать за такие фокусы, мессир Квордам, ведь это вы закрыли контору мессира Фирша. Как говорится — без дыма и огня. И теперь бывшие его баржи возят в город дрова, а вам — золото.

46

Какое-то время хозяин дома и Квордам пикировались по-свойски, почти беззлобно, а Пангани кутался в простыни и потягивал наливку.

— Давайте уже поговорим о деле, господа, — сказал он и взял с тарелки персик.